— Это наши! — возопил Вайнштейн, подскакивая и чуть не попадая под шальной импульс. — Это звездолетчики из ВШК! Ур-ра-а!

— Ура-а-а! — завопила Клоди и бросилась обнимать профессора.

Из карманчика у Середы выдвинулся коммуникатор, требуя принять вызов.

— Слушаю!

— Флагман? — произнес веселый голос. — Принимай пополнение! Пять Д-космолетов! Больше мы на Луне не нашли! И эти рейсовые, что на поле, они тоже наши!

— Отлично! — проорал Середа и поинтересовался: — Что-то мне ваш голос знаком…

— Не узнаешь? Капитан Козелков, честь имею!

— Благодарю за службу, капитан-командор Козелков!

— Служу Земле! — рявкнул капитан-командор.

А десять минут спустя Тибетский космодром отправил к Трансплутону пятнадцать кораблей подряд. Пятнадцать тысяч добровольцев сочли себя мобилизованными, а на дверях Высшей школы космогации курсант Штурманского факультета начертал размашисто: «Все ушли на фронт!»

Краулер выехал на обрыв, и Толя Обозов весело произнес:

— Тпр-ру-у! Пойдемте, Жерар Николаич! Покажу вам самый потрясающий вид!

Москвичев хмыкнул и слез с сиденья. Откровенно говоря, ему больше хотелось поваляться на диване перед СВ, поглядеть какую-нибудь постановку, а не таскаться по Марсу, но положение обязывало. Он тут не кто-нибудь, он — спецуполномоченный!

Москвичев вышел на край обрыва и глянул в распахнувшийся простор. Перед ним разлегся величайший из каньонов — Долина Маринер. Почти на пять тысяч километров тянулся он от разломов Лабиринта Ночи, растягивался, где на сто, а где и на шестьсот кэмэ, опадая вглубь, настолько же, насколько выпирает ввысь Джомолунгма.

Круча, обрывавшаяся у ног Москвичева, пугала до дрожи — он стоял на высоте Эльбруса! Но зато, какой вид! Противоположного края Маринера глаз не достигал, но до половины каньон все-таки открывался, мешая пласты желтой глины с дюнами красного песка, глубокие промоины обнажали слоистые откосы темно-коричневого цвета, а древние лавовые поля добавляли в палитру серые и черные тона. Но самое поразительное открывалось глазам слева — там, заполняя все дно Долины, плескалось огромное озеро, одно из четырех, разлившихся по каньону. Волны его казались белесыми.

— Это углекислый газ белит, — объяснил Обозов, — его много растворилось в воде… В земных морях она соленая, а у нас — газированная! Когда купаешься, шипит…

— А можно купаться? — оживился Москвичев.

— Вообще-то купание не поощряется — холодновата водичка… Но все купаются, когда врачи отвернутся!

— Понятно… — улыбнулся Москвичев. — Надо же…

— Да! — гордо произнес Обозов. — А что вы хотите? Проекту «Марс» полтораста лет уже! Я вам покажу старые снимки! Сто лет назад все было затянуто облаками, туман висел, снег с дождем шел… Попадешь под такой — полдня отмываешься! В нем пыли было больше, чем воды! А сейчас нормально… Атмосферные заводы уже остановлены, кислороду и так хватает. Реки по старым руслам потекли… Тут, — он обвел рукой Долину, — появились самые первые лужи на Марсе! А скоро все озера сольются, и придется нам Долину переименовывать в Море!

Москвичев поднял голову — в светло-голубом, словно вылинявшем, небе бежали реденькие облачка. Раньше он никогда не интересовался делами на Марсе. Солнечная система всегда казалась ему скучной, освоенной территорией. Москвичева влекли звезды.

— А пыльные бури? — проявил он осведомленность. — Бывают?

— Пытаются! — ухмыльнулся Обозов. — Мы их гасим. Недавно сдали макропогодную станцию в долине Хеллас — бури чаще всего из нее задували…

— Ну, ладно, Вергилий, — сказал Москвичев, — хорошего понемножку! Поехали, нас ждут!

— Ага! — проронил конопатый Вергилий и вернулся к краулеру. — Тут рядом совсем!

Жерар покачал рукой упругие стволики марсианского саксаула, выросшие на краю обрыва, провел рукой по синей бархатистой коре. Хрен сломаешь, крепкое растение, цепкое…

— Едем! — он уселся и достал компьютер-планшетку. Обозов повел краулер на запад, вдоль каньона, а Москвичев открыл файл.

— Тэ-экс… План мероприятий… — прочел он. — Политинформация на базе «Тарсис Мон»… Проведена. — В графу «Исп.» влетела галочка.

Обозов, поглядывавший на Москвичева, сказал:

— Там есть голосовой ввод, комп сам все сделает!

— Не надо мне, чтобы он делал, понима-ашь, — воспротивился координатор. — Я хочу сам! Тэ-экс… Мелас… Толь, а этот городок… ну, где мы вчера были, он, как правильно называется — Мелас или Мелас Часма?

— Да просто Мелас! — сказал Обозов, направляя краулер вниз по склону. — Это каньон назвали Мелас Часма.

— Ясненько… Понятненько… База «Копрат» — проведена… База «Офир» — проведена… Осталась у нас база «Кандор».

— Вас еще на «Большой Сырт» звали, — сказал Обозов, — очень они там нетерпеливые! Обижаются — дескать, бот мы выслали, а эти хитрованы с Маринера к себе заманили!

Москвичев хихикнул. Ничто не могло ему понравиться больше, чем этот неприкрытый интерес «марсиан» к его персоне. Это сильно поднимало настроение и выводило высокую самооценку — чужие никогда не относились так к координатору, как теперь свои — к спецуполномоченному.

— Ладно, — решил Жерар Николаевич, — сейчас с Кандором закончим и вылетим на Сырт.

— Точно! — поддержал Обозов.

Впереди, за глубоким оврагом, покрытым синей травой, встали здания Кандора — когда-то базы, теперь — роботизированного хабитата. Здания выдержаны в одном стиле — либо купола, либо высокие цилиндры с закругленным верхом, смахивавшие на силосные башни. Они были белыми или серебристыми, с круглыми окнами-иллюминаторами. Наособицу стояли длинные плоские параллелепипеды, за ними сверкали кружевные параболоиды антенн. Белый цвет стен приятно оттеняли синие и голубые заросли местных эндемиков, а во дворах кое-где попадались проволочные корали, по которым медленно раскатывали громадные колобки фиолетовой капусты, изумительно вкусной в вареном и тушеном виде.

Краулер лихо влетел на узкую Главную улицу и остановился около столовой, где привыкли собираться жители Кандора. Сами кандорцы уже топтались у входа большой пестрой толпой, шумели и белозубо скалились.

— Здравствуйте, товарищи! — грянул с подножки Москвичев.

— Здравствуйте! Здравствуйте! — закричали кандорцы. — Милости просим!

А потом вперед вышла миленькая женщина лет тридцати и поднесла ему на вышитом рушнике каравай синего хлеба. Москвичев с удовольствием умял кусочек, а на десерт, обмирая от собственного нахальства, чмокнул женщину в щечку. Та ответила поцелуем в губы, чем надолго вывела уполномоченного из равновесия.

— Меня зовут Аэлита, — сказала она, — просто Лита можно! Я сама с Большого Сырта и без вас туда не вернусь!

— Мы вернемся вместе! — пообещал Москвичев, чувствуя непонятное волнение.

Толпа загомонила, зашумела и увлекла гостя в столовую. Москвичев протолкался через скопище веселых «шохо», как сами себя называли жители Красной планеты, и попал в медвежьи объятия огромного загорелого человека в синем комбезе.

— Добро пожаловать! — прогудел он. — Ждали вас, ждали! Меня зовут Вязаницын, Алексей Вязаницын. Я директор системы «Маринер»…

— Очень рад! — кивнул Москвичев.

Вязаницын крепко потряс его руку и провел за стол импровизированного президиума. Столовая плотно набилась шохо. Можно было начинать.

— Товарищи! — произнес Москвичев торжественно. — Мы, если пользоваться старыми терминами, построили коммунизм, мы добились великой цели, поставленной предками, но… Как-то однобоко это у нас вышло. Каждому по потребностям — этого у нас сколько хочешь. А вот чтобы «от каждого по способностям»… Вот этого нет! Почему вдохновенный труд не привлек к себе несколько миллиардов здоровых и неглупых людей? Отчего они погрузились в обывательщину? Недоработка, товарищи! И уж вовсе негодны средства. Глобальная слежка, развернутая Психонадзором, глубоко упаднические и пораженческие настроения во Всемирном Совете… Как это понимать, товарищи? Разве в мечтах тех, кто пытался построить коммунизм, были зоны спецкарантина для невоспитуемых?! Заявляю вам со всей ответственностью: наши зоны СК — это те же концлагеря, только со всеми удобствами! Эту позорную ошибку надо исправить!