Он не мечтал о вечности, как хотим её мы, а просто жил с огромной, всеобъемлющей любовью в сердце. Любил людей с их пороками и добродетелями, даже когда они не понимали, не принимали его. Жалел их, когда предавали его. Помните? Тук–тук. По гвоздю на каждую руку. И терновый венок в придачу. Помните…

Не задумываясь над феноменом вечной жизни, он жил, отдавая себя людям, понимая, что все остальное — суета, пыль. Вечна только любовь.

Почему вспоминаем об этом, только когда зажигаем свечи перед иконами? Когда плачет душа и тягостно стонет. Почему?

Это мы на какой‑то миг заглядываем в вечность. Прикасаемся к бытию.

С молотка. Раз, два, три. Тук! Нет, бум! Последний день распродажи, спешите! Не то опоздаете. Торг в самом разгаре, но еще можно успеть. Купить. Урвать.

Глаза разбегаются от всего… Так, что здесь у нас интересненькое, модное, оригинальное? Как вам нравится статуэточка? Ну та, коленопреклоненная, в молитве руки вверх протянула. ОНО. Религиозность сейчас в почете, это вам не вычурный крест в 5 кг., не удивишь уже крестом. И в церковь ходить не надо (с такой статуэточкой), глаза мозолить (чтоб запомнили), на свечки тратиться, на нищих глядеть (фи! От них же запах!). Мысль бешено колотится, подсчитывая траты, а прибыль какова? Выгода где? Ну как же, ведь сейчас так модно помнить о своих православных традициях (когда на Пасху мяса можно жрать в два раза больше, чем в пост). Верующий? Похвально. Ничего, что не знаете, в кого верить. Пустяки, что воруете, лжете, убиваете, всегда ведь можно мимоходом покаяться и продолжить творить мерзости.

И эту "благость" выставили под молоток? Да. И можно купить, и оказаться в модной струе. Да. Можно. Много чего еще можно. Вот, намедни торговали преинтереснейшим лотом под номером… не помню, каким, с названием "Любовь". Что творилось! Крику, споров! Многие приценивались, приглядывались, прищупывались и, наконец, тук. Продано. А после, потупив очи, спрашивают вдруг: "Куда это делась любовь… а мы и не заметили".

Скажите пожалуйста! Может, и не замечали, как по крупицам растаскивают её, как глумятся над беззащитностью и ранимостью любви, изощренно подменяя устаревшее, нетоварное понятие коммерческим проектом. И вот уже модный режиссер кривит губы: "Любовь — к бабушке в сундук с нафталином, вместо — что‑нибудь рейтинговое, чтоб деньгами попахивало".

Что‑нибудь? Пустоту в глазах.

Что‑нибудь! Оправдаем животный инстинкт.

Что‑нибудь… Мерзкое, пошлое, но денежное.

Ах, ну как же лихо торгуется! Вы, конечно, узнали её. Звезда нашего экрана. Именно та. Благотворительность с рук сбывает. Надоело. Тяжело делать "благо". Неделю назад этот лот приобрела, и уже надоело. А вон в углу приторговывают патриотами в комплекте.

Купить хотите? Хороший выбор. Поставите на полку, пыль иногда сдувать будете. В цене сейчас патриотизм. Украшает он каждый приличный дом. Только стирают хозяева с этого модного "украшения" не пыль, а кровь.

Следующий экспонат заинтересует любителей "душевного стриптиза" или тех, кто хочет славы мгновенной. Расскажите‑ка всей стране, какого цвета у Вас трусы, покажите ожидающим зрелища, как Вы умеете плакать и смеяться. Удивите своей глупостью, жадностью, цинизмом. И получите в итоге — приз! В студию! Вожделенный! Долгожданный! Но взамен — душу и совесть на торг выставите. Себя с потрохами — на продажу.

Раз, два, три. Продано. И дружба, и любовь. И честь с достоинством. И нежность с искренностью. А с чем жить будем? Вместо? С кулями денег! Что ж, продано. Благодарим за покупку.

Вам упаковать в красивую бумажку?

Когда мраморное изваяние источает кровавые слезы… Когда в небе сияют фосфоресцирующим светом озоновые дыры (вместо звезд)… Когда пошлость и предательство превалируют надо всем — потому что модно… Когда человек глазам собеседника предпочитает монитор компьютера, а вместо креста выбирает бомбу, — медленно, с ржавым скрежетом раскрываются врата ада.

Что там, за ними? Пугающая пасть пустоты или костры с грешниками? Люди так страшатся ада, не замечая, что он уже давно здесь, на земле. Сотворен руками и мыслями человеческими.

По всему миру полыхают костры адского пламени. Горячие, очень горячие точки. Привычной стала "резня", словно каждая ночь теперь — Варфоломеевская. А день подобен кошмарам, которые с кровавой жадностью воспеты в бесконечных триллерах. Обыденными стали трупы под руинами домов, и слезы уже не вызывают спазм жалости.

Разгорается пламя. Искры от него во все стороны. Сатана, усмехаясь, подкидывает поленья в костер. А дипломаты скалят голливудско–досадливые улыбки. Миротворцы с кровавыми руками. Дипломатические посланники… ада.

Смерть, ставшая не гостьей, а соседкой, убаюкала совесть, препарировала нравственность. У каждого она (нравственность) теперь своя. Для кого‑то убить — не грешно, предать (во имя чего‑то) даже престижно, а не лгут только младенцы (до той поры, пока не научатся говорить). Князю тьмы, видно, понравилось на земле нашей. Лейся, лейся, не песня — кровь. Человеческим злодеяниям нет предела. Их освещают, рекламируют, восхищаются даже. А если кому‑то не нравится, всегда есть выход — переключи.

Ну что, поиграем с пультом в русскую рулетку, до первой смерти на ТВ–каналах.

Щелк: "Вчера была обнаружена десятая жертва маньяка. Труп, КАК ОБЫЧНО, без головы…". Не нравится? Переключаем: "…погибли в авиакатастрофе…". И это не подходит? Опять щелк: "Расстрел колонны ОМОНа…", "умер от передозировки…" — и так до бесконечности. Пока по венам не растечется злоба, ненависть, тоска и равнодушие. А главное, у нас есть выбор. Сатана обычно предлагает две тропы. Одна — легкая, манящая, опьяняющая. Другая тропа — тяжелая, с горечью поражений, с болью душевной. Только две дороги, третьего не дано. И никаких компромиссов, дипломатических уловок.

Да, страшно переступать через себя, глушить свою совесть. Сначала страшно. Но гораздо тяжелее жить, не нарушая высших законов. Трудно людям не красть, не убивать. Творим себе кумиров на каждом шагу. И оправдываемся, прячась за других, перекладывая свою вину на чьи‑то плечи. Балансируя на грани "плохо — хорошо", в который раз без зазрения совести оправдываем свое животное "Я". Это оно вопит: "Спасай скорее шкуру, дави, гноби слабаков. Выживает сильнейший!". Это оно смердит наглостью, хамством и беспринципностью. Лжет и подличает, убивает и продается. Живет одним днем, потому что потом — пустота. И поэтому надо успеть все попробовать, почувствовать, испытать. "Тварь я дрожащая или право имею?" — спрашивает человек, подходя к развилке жизненного пути. В антрацитовом сиянии озоновых звезд светятся две тропы, словно кокаиновые дорожки на стеклянном столе. Не шелохнется лист, не зальется предрассветной трелью соловей.

Тихо! Человек выбирает.

17–летний паренек в начищенных до блеска ботинках нервно сплевывает и оглядывается по сторонам. С некоторым усилием поднимает стоящую рядом канистру бензина и быстро шагает к ожидающей его группе людей. Я не вижу их лиц, они расплывчаты, какие‑то серые пятна. Я не знаю, кто они — чьи‑то братья или сыновья. Потом, уже после, эти люди разойдутся по своим домам. Кто‑то наденет мягкие тапочки и погрузится в уют кресла. Кто‑то съест на ужин яичницу и выпьет компот. Но это будет после. А сейчас я не вижу лиц этих людей…

Взмах руки — и железный прут раскалывает на три части мраморную плиту с надписью: "Дорогому и любимому отцу. Мы молимся за тебя".

В тишине, прерывающейся железным скрежетом о скорбный камень, в темноте, скрывающей глаза, пылает яркий огонь. Горят не костры — кресты. А в ответ — молчание. Мертвые не могут ответить на удар, стереть плевок. Мертвые никогда не выйдут из‑за угла, чтобы всадить нож в спину.