Написанные разными почерками, цветными ручками и фломастерами, не похожие друг на друга, пожелания невозможно было выдумать. Их можно было прочувствовать, ощутить всем сердцем, куда вкладывали только любовь. По каплям. И они растеклись по душам учеников, вылившись у кого в лужицу, у кого — в реку, а у некоторых — в безбрежный океан. Капля… Сколько их было пролито — соленых, радостных, а часто с привкусом горечи и непонимания. Студенты об этом не знали.

Разве могла эта гордая, надменная, деловая преподавательница — плакать? Когда открывалась дверь и Ольга Ермолаевна входила в аудиторию, улыбающаяся, спокойная, ни одна душа не ведала, что на самом деле она чувствовала.

По капле, собирая какие‑то факты биографии, пополняя слухами и домыслами, выстраивали студенты "свой" образ.

— А знаете, вся наша группа копирует Ваши жесты и улыбку, — обронила однажды в разговоре студентка, — я часто замечаю, что многие из нас складывают руки, как ВЫ, и даже наклоняют голову как‑то по–особому, в Вашей манере…

Слишком строгая и требовательная, не терпящая безделья и лени, часто язвительно–веселая и веселящая студентов, она всегда была готова помочь и выслушать, но в душу никого к себе не впускала. Студентам казалось, что они прекрасно знают свою преподавательницу, а на самом деле — не знали ничего.

Загадочный образ притягивал.

Размышляя с учениками о жизни и смерти, о Боге и любви, в какой‑то момент Ольга Ермолаевна раскрывалась. Но как только особо любопытствующие затрагивали личные темы, она плавно уходила в сторону, оставляя без ответа многочисленные вопросы и загадочные многоточия.

Какая Ольга Ермолаевна на самом деле, не знала даже она сама. Немного черного, немного белого и еще семь цветов радуги — в каждом человеке подобное можно обнаружить. А еще она любила своих студентов. Своих "детей". Со всеми достоинствами и недостатками. В каждом изначально видела хорошее, а не копошилась в душах в поисках грязного болотца. И, какой бы грозной она ни была, студенты чувствовали её любовь. И были благодарны — по–своему. Иногда смешно, нелепо и по–детски трогательно. В их общей копилке выдумок и фантазий образовался единый образ. Образ преподавателя, умеющего любить: и свою работу, и разгильдяев–студентов, и саму жизнь…

День рождения подходил к концу. Разворачивая очередное письмо с поздравлением, она глазами выхватила случайную фразу: "…когда Вы входили в аудиторию, нас окутывал чудесный, легкий запах Ваших духов. Сидя на первой парте, мы так стремились быть ближе. Пытались уловить расцветку запаха, вдыхали аромат, впитывая его в себя. А когда Вы уходили, Ваш аромат оставался. Едва уловимый, загадочный, маняще–притягательный и такой родной. Как Вы…".

В учебную аудиторию зашел преподаватель. Студенты–первокурсники после шумного приветствия рассаживались по местам.

— Сейчас вы прослушаете музыкальное произведение, а затем напишете психологический этюд об этой музыке.

Клац. Щелкнула кнопка старенького магнитофона. Звуки плавными волнами разливались по аудитории. Затихли последние смешки и суета. "Компьютерное" поколение погрузилось в глубокое раздумье.

Почему в тот день я принесла им Рахманинова? Зачем?

Обычные студенты, получающие обычное образование, не слушают классическую музыку, — это доказано социологами в результате очередного опроса.

И точка. Или многоточие, которым так щедро сдабривают свои работы мои ученики? Двадцать девчонок и три парня. Три мушкетера, которые, как обычно, сели на последние парты в надежде поболтать, но — слушают, хмуря лица, пытаясь понять. Спортсмен — Павел, философ — Валентин и простой, но сложный одновременно Артем. О чем они думают, какие образы витают в их мыслях? Паша, верно, весь в мечтах о завтрашнем футбольном матче. Валентин, как всегда, погружен в размышления о бренности всего земного. Мысли Артема для меня загадка…

За первой партой сегодня разместилась "Великолепная пятерка": Ира, Катя, Яна, Настя и Наташа. Все очень способные, "сильные" студентки. Подруги. Они ещё не знают, что к концу учебного года их крепкая дружба разобьется, словно глиняный кувшин. И будут собирать девчонки лишь уродливые черепки, пытаясь вернуть то, что потеряли. Что не уберегли в борьбе за лидерство.

Как странно и лихорадочно тасует людские судьбы жизнь–игрунья. Кого‑то сводит и сталкивает. Других разъединяет…

На задумчивых лицах играет улыбка, мои ученики слушают Рахманинова. Глаза подернуты юношеской грустью. Лица одних — безмятежны, у других напряжены, как у Ани. Очень одаренной студентки. Когда она сдает экзамены, напряжение её перерастает в нервную дрожь и каким‑то образом передается экзаменатору. Её соседка по парте Марина схожа с Аней оригинальностью мышления и необычным видением мира.

— А можно ещё раз послушать? — нестройный хор голосов выдернул меня из паутины мыслей. Перекручиваю кассету. Снова наступает тишина, наполняемая музыкой, которая плачет и горюет. А вместе с ней тоскуют души моих студентов. Печалятся по чему‑то непонятному и потерянному. По ушедшему детству, не найденной еще любви. Музыка смеется и торжествует. Уверенные аккорды срывают повседневные маски, за которыми прячутся студенты. И я разглядываю их, будто под микроскопом. Какие они "настоящие"? Умные, каждый со своим потрясающим, необычным внутренним миром. Добрые, легко ранимые. Пытаются казаться взрослыми, пытаются разобраться в себе, сражаются с несправедливостью. Пока ещё верят в добро и торжество правды. И каждый стремится к счастью. Идет своей дорогой, не зная, что ждет за поворотом. К чему им этот Рахманинов? Что может он сказать им, студентам поколения злобы и ненависти, войн и всеобъемлющей пошлости.

Сколько раз я слушала эту мелодию? Знаю каждый аккорд. Вот сейчас будто с моря подует ветер. Сначала теплый и ласковый, а потом ураган закружит, сметет все чувства. Яростный ветер любви звучит из динамиков, и грустно опускают глаза студентки, "разорванные" этим ветром. Его дуновение знакомо и Юле — страстной, необузданной, всегда влюбленной. И Тамаре, любящей всепоглощающе и безнадежно, и еще одной Кате — серьезной, уверенной, но тоже любящей со всей юношеской отдачей. Грустят о любви и ждущие её студентки…

А музыка звучит, стихает напряжение и буйство звуков. На круги своя возвращаются мысли и чувства. Вот уже Вика делает первые пометки на белом листе — её работы пронизаны такой тоской по маме и родному дому, что невольно сжимается сердце, когда читаешь. Студенты с упоением начинают грызть шариковые ручки, размышляя, о чем будут писать. И никто ещё не знает, что совсем скоро их всеобщий юношеский максимализм сменится на что‑нибудь более приемлемое для нашей жизни. Розовые краски детства–молодости кто‑то грубо замажет серой повседневностью. А студенческие надежды и чаяния поменяют ориентацию — из духовных мечтаний как‑то незаметно превратятся в материальные желания.

Это — прекрасное далёко. Улыбается оно моим ученикам равнодушием и цинизмом. Это будущее, когда каждый столкнется с необходимостью делать сложный выбор между никчемным добром и всепоглощающим злом. Многим придется расстаться с иллюзиями относительно дружбы и любви и водрузить на пьедестал "золотого божка" в долларовом эквиваленте. Произойдет превращение (не путать с Кафкой!), превращение банальное. И они уже не будут "моими студентами" в таком недалеком и реальном будущем. Они станут взрослыми. Но все это будет потом. А сейчас, здесь, в обычной аудитории, рвет на куски человеческие души музыка. Это мои ученики слушают Рахманинова. Не понимают, зачем, но чувствуют, что необходимо. Вслушиваются, надеясь на счастье и ещё веря в любовь.

Я умею читать по их глазам и даже по лицам. Слышу их мысли и мечты. Умею. Мне смешно, когда они врут, горько, когда не могу помочь, понимая, что всем не поможешь. Я заряжаюсь их надеждой и оптимизмом, взамен вкладываю веру и учу любить.