На праздники, дни рождения в дом приходили гости. Стоял такой гам, что весь двор был в курсе, где и что празднуют. И хотя нас с братом рано укладывали спать, до глубокой ночи слышали мы раскатистый смех, музыку и песни, которые распевали во весь голос друзья родителей.

Детские воспоминания — загадочные. Есть грустные, но, когда пытаюсь их отыскать, — они исчезают. А иногда, вдруг, откуда ни возьмись, мелькнет картинка детства, о которой даже не подозревал. Эти картинки, как сны, существуют в своем параллельном мире. Их невозможно подчинить строгой классификации, они несуразно перетасованы между собой. Не ты руководишь ими. Всё наоборот. И ничего удивительного. В страну с названием "детство" мы возвращаемся каждый раз благодаря родителям.

Для них мы — всего лишь дети. Навсегда.

Он был обыкновенным курсантом. Кучерявым дылдой. Но мне почему‑то казался Аполлоном в военной форме. Как же она ему шла, эта форма! И когда я все же милостиво разрешила проводить себя Домой — неизвестно в какую секунду оказалась вдруг сидящей на его острых коленках. ЧТО?! Поцеловать?! Какая наглость! Три раза виделись, потанцевали — и поцеловать?

Бедный парень, он не мог найти разгадку тайника женской души. По окончании учебы в военном училище "аполлон" уехал в Москву. Так и не узнав, что сердце вредной кокетки разрывалось от тоски и печали.

Это была любовь. Первая и взрослая. Безумно–платоническая, плаксиво–романтическая. В 16 лет я рисовала в мыслях эпические картины: как приеду в Москву, случайно встречу Его, он упадет на колени, сраженный неземной красотой, и, заливаясь горькими слезами, откусит в порыве отчаяния оба локтя (себе, естественно), поняв, что навсегда потерял бесценное сокровище (то есть, меня), так как я "другому отдана и буду век ему верна" (цитируя великого поэта). Бразильским сериалам и не снились подобные страсти…

Сколько слез было пролито при воспоминании о 2–х танцах, 3–х взглядах и эстетически прекрасном падении в обморок на Его глазах (заранее продуманном и разученном в домашних условиях).

Каждую неделю мы с подругами бегали на дискотеку в военное училище. Курсантов было в 3 раза больше барышень, и весь женский пол пользовался бешеным успехом. Платоническая любовь выливалась в слезы, мечтания, театральные стенания и закончилась как‑то незаметно. Испарилась.

Пустующее юное сердце заполнила сверкающая улыбка хоккеиста с плаката за 15 рублей. Раскосые глаза с поволокой, мужественная челюсть и умение мастерски махать клюшкой довели меня в итоге до истеричных рыданий в обнимку с телевизором в тот самый день, когда сборная России по хоккею проиграла золотые медали зимней Олимпиады.

Находясь в состоянии вечной влюбленности, я разглядывала мир через радужные узоры калейдоскопа. Цветные стеклышки складывались то геометрическим цветком, то вьющейся лианой. Все вокруг танцевало в ритме солнечной румбы. Были и слезы, и полуночная тоска, а я успевала учиться, веселиться с друзьями на дискотеках, выбирать новогодние подарки и мечтать, мечтать до бесконечности. Во сне и наяву, в трамвае, дома, чистя картошку, плавая в море…. Всегда, везде… Это ли не счастье?

Так какое оно на вкус? А на цвет? И есть ли определенные размеры или признаки? Когда сердце стучит то в груди, то в горле — это признак?

Когда смех распирает твое существо и капельки безумной радости (все равно чему) сверкают на поверхности повседневья — это признак?

Еще чуть–чуть — и вдох, а выдоха нет, да и не надо. В легких воздух мечты, смех без причины в пустой комнате разлетается эхом. И потолок кружит над головой.

Ах, это кружение! Оно преследует тебя повсюду — в транспорте, на улице, на работе, — везде. А еще предательски лихорадочно звенит тело. Тысячи хрустальных колокольчиков переливаются в самой душе.

Испытывали вы дрожь в коленках? — не от страха, нет. Испытывали вы чувство полета — не во сне, наяву? Когда не думаешь о завтрашнем дне, летишь, сметая все преграды, и не боишься. Ничего не боишься. Страх и пустота уходят, и остается песня. Ноющее плаксивое нутро превращается в зеркальной чистоты голос. И хочется плакать, и хочется смеяться.

Или… это уже было? Где‑то… с кем‑то… Не надо повторов! Хотя, если подумать, все, что случается, — уже было. И каждый вздох — повтор. И каждый щелчок в сердце знаешь досконально и ждешь, как ту боль, когда рвет на части, выворачивает наизнанку…

Испытывали вы счастье повтора? Такое счастье? Половинчатое, рваное, обожженное счастье любви. Неразделенной.

— Аня, куда ехать? Домой?

— Нет, нет… К подружкам, — не раскрывая глаз, прошептала Аня.

— А как зовут подружек?

— Они работают на фабрике…

— Как их зовут?

— Э… Артем и Саша…

Когда я начинаю рассматривать фотографии давно ушедшего времени и предаваться грустно–радостному забытью, случается, что не узнаю себя на этих снимках. Но стоит провести по ним рукой — и вот уже слышны голоса моих друзей, воскресают забытые мелочи, запахи, атмосфера и даже песни, под которые мы танцевали и… ели копченую рыбу.

1996–й год. Повальное увлечение певицей Линдой. Пятеро студенток едут в трамвае после лекций. Впереди сидят Инна и Аня, которые с закрытыми глазами слушают плеер, сзади о чем‑то спорят Катя с Наташей. А я лихорадочно соображаю, чем буду кормить своих голодных подруг.

— Неси магнитофон, скорее давай газеты, — раздаются ценные указания. На кухонном столе расстелены газеты и потрошится копченая скумбрия. А из динамиков малютки-Sharpa несутся скребущие душу звуки. "Я — ворона, я — ворона, на–на–на–на…". О чем мы тогда разговаривали? О жизни. О смерти. О любви. Мы всегда находили темы для разговоров.

Прослушав кассету несколько раз и отмыв свои "проскумбренные" руки, с чувством выполненного долга все разъехались по домам.

Да, Линда гремела в то время по всей стране, как сейчас "Фабрика звезд". А когда певица собралась приехать на гастроли в наш город, кто‑то из девчонок придумал гениальный план: пробраться к ней на концерт бесплатно, через вентиляционную трубу. Толпа жаждущих увидеть и услышать Линду (не прибегая к помощи трубы) стояла, ожидая шоу, часа два. Еще через час объявили, что певица не приедет. Авторитет её был подорван, но мы продолжали в каком‑то гипнотическом остервенении слушать её заунывные песни.

В марте месяце, собравшись на очередной девичник по случаю дня рождения, наевшись салатов и смешав в бокалах всевозможные спиртные напитки, юные студентки культурно отдыхали. Сначала был продемонстрирован фильм про вампиров, затем, естественно, разговор перетек в философские размышления о смысле бытия, а в довершение всего, погасив свет и включив заезженную до дыр кассету, мы, подняв руки, мерно раскачивались в такт музыке. Когда человеку хорошо, он уже не думает о завтрашнем дне. Несмотря на чьи-то робкие попытки спрятать остатки рябиновой настойки, её все же нашли. Драки не было. В яростном сопении вырывая друг у друга злосчастную бутылку, никто не заметил, как белоснежные обои приобрели ярко–розовый оттенок. Зато именинница тут же пришла в себя. В тот вечер Аню так и не отвезли к ее "фабричным подругам"… Артему и Саше…

Я знаю, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Я знаю, что никогда больше мы не будем так близки и понятны друг другу, что каждая выбирает свой путь и дружбы навек не бывает. Все это я знаю, но…

Знаю, что не скажу, а если скажу, то тихо, "про себя". О том не узнает никто. Мы рассыпаемся. Опять. Это уже стало привычкой. Мы распадаемся. Почему?..

Никто никого не предал, не обидел. Без скандалов и склок. Просто улетело что‑то невидимое, но такое необходимое. Порвалась тонкая паутинка–ниточка, связавшая судьбы. Люди встречаются, чтобы сказать друг другу что‑то, вернее, объяснить.

Такие разные, некогда чужие люди, со своими амбициями, мечтами, ошибками и достижениями, оказываются вдруг вместе. Связанные не по рукам и ногам, нет! Сердца их и души окутывает стальная проволока дружбы. А сейчас оборвалась даже паутинка–ниточка.