— Биньямин, наверное, подумал, — сказал бывший глава правительства, — спроси у него.

— Его рекомендации у меня на столе. Я тебе отправлю копию факсом. Но он, как всегда, совершенно не учитывает политическую сторону дела...

В этот момент разговор был прерван громким шипением и гулом в динамиках; радист за пультом щелкнул тумблером и отключил звук.

— Глушат, — заметил Ури, — а может, наводки. Слишком много слушателей для одного конфиденциального разговора.

Биньямин усмехнулся.

— Шмулик что-то затевает, — сказал он мне. — Какую-то свою игру. Но, похоже, операция "Кеннеди" окончена. Так или иначе, сегодня все должно решиться... Мы засекли место, где люди Джибли держат твою Алину. Это особняк в Баке. Там сейчас блокированы все подступы, установлено сплошное наружное наблюдение. Я уверен, что штурма не понадобится, но мало ли, как отреагирует Джибли, когда узнает решение Шмулика...

— Я еду туда, — сказал я, — дай мне адрес.

— Ты не доедешь, — махнул рукой Биньямин, — тебя сейчас сторожат прямо у выхода из этого здания. Потерпи, скоро все кончится, — он повернулся к радисту:

— Не стало слышно, что там говорят?

— Я думаю, это управляемое глушение, — отозвался радист, покачав головой. — Они специально дают нам знать то, что сами считают нужным.

— Я тоже так думаю, — сказал Биньямин с мрачной улыбкой. — Тройная игра... И трижды проигранная.

Мне очень хотелось в тот момент, чтобы он оказался прав.

— Разговор прервался, — сообщил радист.

Спустя несколько минут Биньямина позвали к телефону.

— Шмулик, — одними губами сказал он мне и вышел в коридор. В помещении наступила тишина.

На следующий день я проснулся поздно — от омерзительной трели телефонного звонка. Открыв глаза, я увидел, что Алина уже хлопочет у плиты, готовя омлет с помидорами или что-то другое, но с тем же запахом. Вчера вечером, после того как информация о самоубийстве Джибли была подтверждена, люди Биньямина освободили ее из особняка на улице Иегуда, в двухстах метрах от Хевронской дороги. Мне разрешили участвовать в штурме, но, к моему большому облегчению (хотя отчасти я был, наверное, этим разочарован), никакого штурма не понадобилось. Четверо молодых БАМАДников, стороживших Алину, вышли из здания с руками, заложенными за голову, сразу после того, как командующий операцией оперативник из отдела по борьбе с террором через мегафон предложил им сдаться. Среди них не было никого из моих утренних знакомых.

Алину мы нашли внутри, в одной из дальних комнат этого просторного арабского дома. Она держалась прекрасно и уверяла, что люди Джибли вели себя с ней вполне по-джентльменски. "Я даже не думала, что у БАМАДников бывают такие человеческие манеры", — призналась она одному из коммандос, который стал допытываться, как с ней обращались. Услышав такой отзыв, десантник хмыкнул и пожал плечами. Он явно был удивлен не меньше Алины. Но, в отличие от нее, наверное, разочарован.

Биньямина с нами не было. Вскоре после разговора с премьер-министром, еще не получив подтверждения первым слухам о самоубийстве Джибли, он вылетел в Гонконг. Звал меня с собой, но я отказался. Как я мог оставить Алину у этих горилл и лететь на другой конец света? Биньямин заверил меня (и оказался прав), что Алина вот-вот будет освобождена, но настаивать не стал. Ему теперь было не до меня: судьба операции "Кеннеди" решалась уже в совсем иных сферах. Он приглашал меня широким жестом триумфатора, которому не западло прокатить пыльного и полудохлого легионера в своей золотой колеснице. Отказывась от этого приглашения, я был уверен, что никогда уже не увижу Биньямина, дороги наши не пересекутся снова. И вот с утра меня разбудил его телефонный звонок.

— Илья, это Биньямин, — послышался из трубки его далекий голос, — звоню из автомата в Каулуне. Шмулик нас всех перехитрил. На Длинном острове никого не оказалось. Усадьба пуста. Никаких следов, ничего...

— С новым годом тебя, Биньямин, — сказал я, потягиваясь. — С новым счастьем.

Он не понял.

— Что ты собираешься делать? — спросил Биньямин напряженно.

— Завтракать, пить Алка-Зельцер, принимать душ... У тебя есть другие предложения?

— Ты будешь публиковать статью?

— Это не телефонный разговор, — ответил я и повесил трубку. Больше Биньямин мне не перезванивал.

— Так ты будешь публиковать статью? — спросила вдруг Алина, снимая сковородку с огня. Вот ведь, действительно, ведьма...

— А ты сама как думаешь?

— Я не думаю, я знаю, — сказала она, продолжая стоять ко мне спиной. — Сейчас сварится кофе, и я тебе все объясню...

Я ждал.

— Ты хочешь жить со мной? — спросила, наконец, Алина.

— Да.

— Тогда никакой статьи ты печатать не будешь.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

Илья с удовольствием потянул носом воздух. Это был тот единственный запах, который не смогли вытравить ни время, ни переезды. Запах, незаметно тянущийся из московского детства; так незаметно, что про него можно было надолго забыть, не считаться с ним и научиться без него жить. Но каждый год, в последние его дни, чуть более старый, чуть более богатый, чуть более усталый, но всегда спешащий, Илья останавливался внезапно, как будто его кто-то окликнул, оглядывался вокруг и, чуть раздув ноздри, понимал: запах опять нашел его. Илья еще раз вдохнул в себя аромат свежей хвои, завел мотор своего "порше" и, сделав десяток витков вниз по спирали многоэтажного паркинга, встроился в плотный поток машин, движущихся по предновогоднему Манхеттену.

Скоро исполнится ровно пять лет с тех пор, как он живет в Нью-Йорке. Они с Алиной переехали сюда третьего января девяносто шестого года. Плана у них не было никакого. Им было только ясно, что в Израиле они больше оставаться не могут. За два дня до истечения срока действия туристской визы, выданной на месяц, произошло самое большое чудо в жизни Ильи Соболя, и он был принят на работу в бюро переводов "STAN Interpeters", решившее проблему вида на жительство нового сотрудника. Впрочем, в недавно учрежденной компании "STAN Interpeters" все сотрудники были новыми. Илья предпочитал с ними не контактировать, и только ровно в 13:00 каждого дня встречался за обедом с хозяином фирмы, с которым его связывали давние и сложные отношения.

Для получения легального статуса Алине пришлось выйти за Илью замуж, хотя ей, свободной художнице, институт брака был противен. Они прожили вместе несколько месяцев, а потом Алина нашла себе кого-то итальянца и уехала с ним в Рим. Писала редко. В полученной Ильей вчера новогодней открытке Алина сообщала, что заняла второе место на римском бьеннале по фотоискусству.

Гарик оставил газету "Вестник" и переехал в Прагу, приняв предложение возглавить отдел новостей на радиостанции "Свобода". Место главного редактора занял Леонид Комар. Говорят, он бросил пить, но стал жестче и держит всю редакцию в ежовых рукавицах.

В газете израильских иммигрантов "Исраэль шелану" Илья прочитал, что некто Биньямин Арбель, пенсионер "Мосада", возглавил список "Бе-нифрад", которому прочат четыре мандата на выборах в кнессет двухтысячного года.

Ашер Джибли был похоронен со всеми воинскими почестями на горе Герцля.

Статья Матвея так никогда и не была напечатана. И никто из служащих гостиницы "Хайат" не усомнился в том, что высокого бородатого старика, приехавшего из Майами, штат Флорида, на торжества по поводу открытия палестинского парламента в Восточном Иерусалиме, действительно зовут Джо Н. Райнер-старший. Для гостиничной прислуги он остался всего лишь еще одним постояльцем в бесконечном потоке американских пенсионеров, из года в год оглашающих просторный вестибюль "Хайата" картавым идишистским диалектом английского языка. Чаевых от этой публики не дождешься.