— Умею. А какой телефон полиции?

— 999, но это коммутатор. Спросите полицию.

— А ваш телефон?

— Он запрограммирован под #1. Звоните сразу, как только закончите. Мы будем ждать, — заверил Хонг.

Я нажал на кнопку со значком #, затем на единицу, затем на SEND. Тотчас же из кармана у мистера Хонга послышалась мелодичная трель телефонного звонка. Я нажал на клавишу разъединения. Трель из кармана прекратилась не сразу.

— Вы будете ждать здесь, у верфи?

— Нет, мы будем держаться на расстоянии от берега — где-нибудь вокруг гавани. Там, где джонки, или чуть дальше... Это отсюда в нескольких минутах плавания. Удачи вам, мистер Маттуэй.

Катер подошел к старой верфи, и я по трапу спустился на мостки. Один из матросов подал мне сумку, которую я набросил на плечо, поверх халата. Солнце жгло уже совершенно нещадно. Катер, вспенив воду за кормой, стал быстро удаляться по направлению к гавани. Я отвернулся и зашагал в сторону лестницы, о которой говорил мне господин Хонг — лестницы, ведущей к храму...

В храме Императора Темных Небес было сумрачно и прохладно. На многоярусном алтаре, в самой глубине центрального зала, горели тысячи огней — восковых свечей, бронзовых и глиняных светильников, расставленных со всех сторон вокруг медного изваяния Будды. Монах у входа продал мне за пять долларов пачку ароматических палочек, и я не торопясь обошел по периметру храма, расставляя их попарно в медных чашках и подпаливая зажигалкой. Только закончив свой обход, я вспомнил вдруг, что две палочки благовоний в горшке символизируют смерть и траур. Везет мне сегодня с китайскими суевериями, подумал я, вышел из храма и отправился на поиски вегетарианской столовой.

Я нашел ее довольно легко: двор с десятком дубовых столов находился прямо позади храмового здания. Двое наголо обритых юношей британского вида пили чай за ближайшим ко входу столом. Чуть поодаль старый монах, низко наклонившись со своей скамьи, вырезал ножом какой-то предмет из деревянной чушки. На столе перед монахом лежала рыжеватая тыква с причудливыми выростами, нетронутая и скорее напоминающая культовый предмет, чем продукт питания. В дальнем конце двора за дверью, скрытой бамбуковым занавесом, угадывалась кухня. Когда я увидел угловой стол под галереей, о котором говорил мне Хонг, то сразу понял, почему мой загадочный незнакомец облюбовал именно это место. Возле стола в огромном глиняном кувшине росла карликовая сосна, превращавшая угол столовой почти в отдельное помещение наподобие кабинета в дорогом ресторане. Если мой человек действительно ценит дискретность, лучшего места ему в этой столовой не найти... Я уселся за угловой стол, разложил на нем сигареты, путеводитель и "Дао дэ цзин" (чтобы не слишком бросалась в глаза камера, которую я также выложил на стол), заказал у подошедшего монаха тарелку рисового чоумейна с жасминным чаем и стал ждать. Часы "свотч", не слишком органично сочетавшиеся с моей монашеской рясой, показывали половину одиннадцатого.

Я старался не думать о том, кого я здесь встречу. Замысел, который привел меня в этот дальний уголок земли, до сих пор реализовывался вполне безупречно, с точностью до минут. Я уже полностью свыкся с мыслью о том, что все идет по плану. Если бы в тот день никто не пришел со мной встретиться в вегетарианской столовой Императора Темных Небес, то я, наверное, был бы очень удивлен.

Впрочем, удивиться мне все равно предстояло, и довольно скоро. Я не успел еще облизать палочки и запить чаем последнюю щепоть чоумейна, когда во двор неторопливым шагом вошел высокий мужчина, одетый в тренировочный костюм. Несмотря на зеркальные очки, скрывавшие глаза вошедшего, и на стриженую седую бороду, которой при жизни он никогда не носил, не узнать покойного премьер-министра Израиля было просто невозможно.

Я тихо выматерился, не веря собственным глазам. Гамлету в аналогичной ситуации было легче: суеверный датский принц жил в такой реальности, где назойливые призраки еженощно тревожили сон живых обитателей Эльсинора. А мне, видавшему на своем веку виртуальную реальность и прочую компьютерную чертовщину, поверить в призрака оказалось просто слабо. Но человек направлялся прямо к моему столу, так что на рефлексию времени не оставалось. Я едва успел три раза нажать на сенсорную кнопку диктофона, когда покойный глава правительства возник над ветвями карликовой сосны и по-английски попросил разрешения сесть за мой стол. Голос его звучал попроще, чем с телеэкрана, без привычного драматизма, но опять же был узнаваем до боли в висках.

Сердце мое бешено колотилось, в голове все поплыло. Я быстро кивнул, не сообразив даже, на каком языке стоит начинать наш разговор. Без дальнейших предисловий глава правительства занял место на деревянной скамье напротив и внимательно меня осмотрел. Не знаю, какое впечатление произвело на него увиденное, но я чувствовал себя как в дурном сне, в котором хочешь бежать, но не можешь даже пошевелиться...

Подошедшему прислужнику премьер-министр заказал чашку чая с цветами пизанга, плоды личи и тарелку вафель. Информация у господина Хонга поставлена неплохо, механически отметил я про себя.

— Куришь? — спросил премьер-министр, протягивая мне раскрытую пачку 100-миллиметрового "Кента". Дрожащими пальцами я выудил сигарету, он взял другую, и я дал ему прикурить от своей зажигалки. Он, возможно, не заметил, что на зажигалке было золотыми ивритскими буквами написано "Тайм" (никогда еще Штирлиц не был так близко к провалу...), но дрожание моей руки от его пристального взгляда явно не ускользнуло.

— Ты живешь здесь? Каникулы? Отпуск?

Я промолчал. Мне просто не пришло в голову никакого ответа, даже самого очевидного.

— Я не слишком тебе докучаю вопросами? — спросил покойный премьер-министр.

— Нет, напротив... Приятно с вами встретиться.

Эта фраза, выдавленная мной по-английски, потребовала такого чудовищного душевного напряжения, что я понял: придется все же перейти на иврит.

— А вы, значит, здесь живете, господин премьер-министр? — спросил я, пристально глядя в зеркальные стекла его очков и весьма добросовестно там отражаясь.

— Бывший премьер-министр, — поправил он, подумав с минуту. — Да, я здесь теперь живу.

Ответ, как и мой вопрос, был на иврите.

— С четвертого октября?

— Нет, с пятого.

— А ваша вдова?

— Ты что, приехал поговорить о моей вдове? — спросил он резко. — Оставь ее в покое. Она здесь не при чем. Ты, кстати, журналист или сотрудник ЯМа?

— Что такое ЯМ?..

— Служба такая. Особый отдел. Очень не хотела меня сюда отпускать. Так, значит, ты журналист? Из какой газеты?

— "Вестник". Русская версия "Мевасера".

— Эх, Шайке, Шайке... Докопался-таки. Раздолбайское все-таки у нас государство. Нет такого секрета, о котором назавтра не знала бы пресса. А почему, кстати, русская версия?

— Господин Алон ничего не знает о моем визите, — сказал я, — у меня тут самостоятельное журналистское расследование...

— Какие поразительные суки, — задумчиво произнес премьер-министр, — значит, тебя все-таки наняли ребята из ЯМа... Особый отдел обращается в прессу, чтобы расправиться с БАМАДом. Да еще и в русскую прессу... Дожили.

— По правде сказать, я совершенно ничего не понимаю, — признался я. — Меньше всего я понимаю, почему вы тут пьете чай, когда вам уже соорудили такое красивое надгробие на горе Герцля... Какой-то неизвестный мне ЯМ хочет разделаться с БАМАДом, а в результате вы оказываетесь целы и невредимы на острове Чунг Чау, хотя у нас полстраны с пеной у рта обвиняет другую половину в вашем убийстве...