Метолгидрохиноновый позитивный концентрат (на 1 л, назовем его $): метол — 2,5 г, гидрохинон — 12,5 г, раствор № 1 — 325 мл, раствор № 3 — 25 мл (гл. «Негативный процесс»). Сначала следует примерно в полулитр теплой воды влить 40–60 мл раствора № 1 и растворить метол; затем добавить остаток сульфитного раствора № 1, растворить гидрохинон и влить раствор бромида калия № 3.

Рабочий раствор:

В столбце К — концентраты, в строке Р — рабочие объемы.

Нет.

Прямая фотография предполагает полное отсутствие какого-либо вмешательства в позитивный процесс: «Как было, так и напечатал». Словно в кино: негатив должен соответствовать определенным техническим параметрам — с него печатают позитив по технологии, которую нужно жестко соблюдать. Нестандартный негатив не может быть исходным материалом для печати; его следует еще довести до ума.

Что ж, попытаемся сделать снимок в технике (в жанре?) прямой фотографии. Печатаем негатив на обычную фотобумагу, обрабатываем ее, как должно. Разумеется, исключены такие приемы, как маскирование, кадрирование, последующая ретушь и т. п. Все хорошо. А если негатив, допустим, слегка «недотягивает» по контрастности, имеем ли мы право использовать более контрастную бумагу? Или запроявить ее, если она позволяет? Можно ли будет назвать такую фотографию прямой?

Сфотографируем со штатива дважды что угодно. Обработаем негативы так, что один будет немного контрастнее другого. Подбором фотобумаги и режима ее обработки можно получить два идентичных результата. Так ли? Строго говоря, нет. Какая-то разница будет. Но вот на практике эта разница может быть совершенно неуловима. При этом один снимок можно будет назвать прямым, а другой — нет.

Можно провести еще опыт: поручим печать одного и того же негатива  двум разным операторам. Для чистоты эксперимента операторы должны быть сущими технарями, лишенными творческих способностей. Будут ли отпечатки одинаковыми? Не исключено, что и будут, но скорее всего, нет. Разница обнаружится, лишь если только сравнивать снимки, положив их рядом друг с другом. Однако это дела не меняет.

А если дать им фотобумагу одного типа, но разных заводов, тем более разных фирм?

Получается, понятие прямой фотографии относительно. Но это нонсенс! Как может быть прямота хоть слегка непрямой?

Так. А если снимать на слайды?

Вот это уже гораздо теплее. Тут уж действительно какое-либо творчество в печати исключено из-за отсутствия таковой. Но ведь слайд мы рассматриваем не в чистом виде, а зарядив в рамку и вставив ее в проектор. Разные рамки имеют разные размеры (и, возможно, пропорции, я не измерял) кадрового окна, если так можно выразиться применительно к рамкам. Вот вам и кадрирование (когда такое, а когда сякое), которое прямая фотография отрицает. Проекторы дают разные изображения — идеального проектора не существует. И экраны отличаются друг от друга.

Опять неувязка.

Если же говорить о фотографии цифровой, то дело запутывается еще больше. В этом случае количество переменных факторов растет. Повторим эксперимент № 2, но пусть операторы печатают не вручную, а на машине. Теперь разница окажется сильней — и это при условии, что аппаратура хороша (даже одна и та же!), грамотно настроена, а операторы ответственны и профессиональны. Вообще о прямой фотографии можно размышлять лишь в том плане, о котором я говорил в начале главы. Но если результаты печати одного и того же негатива (файла) всегда будут разными, о чем тогда речь? Сделать стопроцентную копию может лишь автор, либо специалист (например, реставратор), поставивший себе такую задачу. Оба должны иметь перед собой исходный снимок для сравнения! Копируемая фотография же при этом может и не быть прямой…

Совершенно бессмысленное занятие. Театральная фотография абсолютно неинформативна. Более того, она лжива. Хуже разве что бездумное нащелкивание «фоток».

И все-таки что-то привлекательное в ней есть. Видимо, лживость. Она позволяет лгать, не испытывая укоров совести. Нужно только это осознавать, иначе впадешь в самообман. Даже в дешевые виртуальные компьютерные бредни поверить легче, чем в потуги посредственного актера, не говоря уже о плохом. Хорошие почти перевелись. Театр сдох. По крайней мере, в России.

Разумеется, были великие театральные деятели. И какие! Когда-то наш театр воистину был лучшим в мире. Эти времена позади. Театр разучился говорить правду. Театр — иллюзия. В принципе это неплохо. Искусство не может быть голой правдой. Но иллюзия иллюзии рознь. Многими иллюзиями можно восхищаться, и тому немало примеров. Есть же другая разновидность иллюзий — мираж. Можно, конечно, и полюбоваться видом оазиса в пустыне — но ведь это может означать и смерть, не так ли? За всю историю своего существования театр всегда обманывал зрителя, но это было не так уж страшно — ведь зритель этого хотел. Сейчас ситуация изменилась: театр обманывает себя сам. На первый взгляд беды нет — какое дело зрителю до того, какая каша варится в голове актера? Ему важно видеть результат. Но на самом деле зритель оказывается одурачен дважды, происходит двойной обман, и о втором из зрителей мало кто подозревает.

Сложность ситуации усугубляется тем, что в отличие, скажем, от кино, театр до сих пор представляется искусством как бы более элитарным. И на эту удочку клюют, к сожалению, многие не очень разумные интеллигенты…

Может быть, Вас покоробило словосочетание «не очень разумный интеллигент»? Рефлексия! Такие тоже бывают. Интеллигентность не всегда признак глубокого ума. В театр ходят только три категории людей: такие вот интеллигенты; простые обыватели, которым надоел телевизор, и им захотелось какого-то праздника; и закомплексованные личности, пытающиеся походом в театр самоутвердиться — театр ведь штука высоколобая. Есть еще и четвертая категория — категория наивных чудаков, впрочем, как это ни парадоксально, критически настроенных. Их наивность заключается в том, что они пытаются в навозной куче обнаружить жемчужное зерно. Их несбыточная мечта — увидеть хороший спектакль. Может быть, снимать театр сто́ит, только если Вы принадлежите к этой четвертой категории? Впрочем, я ни на чем не настаиваю. Кому-то мои высказывания могут показаться чересчур резкими. Делайте выводы сами. Могу только предупредить, что театральная съемка очень сложна, это подтвердит любой профессионал. Помимо сложностей философских есть и очень большие технические сложности. Самое главное: в этом жанре, как ни в каком другом, требуется давать себе кристально ясный отчет, зачем и почему Вы занимаетесь именно этой фигней. Вы можете снять красивое дерево, или красивую девушку, не понимая во время съемки, в чем же заключается красота, и получить приличный, даже хороший снимок. В театральной съемке все не так. В любой фотографии должна присутствовать какая-то тайна, магия, а в театре ее найти очень трудно. Иллюзия магии — не является ли она опять-таки самообманом? Ведь и на индийской мелодраме при определенном настрое можно прослезиться. Было бы желание.

При съемке театра (кому не нравится, пусть дальше не читает) не надо давать волю чувствам. Нельзя, конечно, и быть истуканом, механически нажимающим кнопку. Важно не быть предвзятым. Пример: Ваш приятель, актер, попросил заснять его на спектакле. Вряд ли Вам удастся сделать глубокий снимок с первой попытки. В общем: «Любите ли Вы театр?»

Кажется, по этому вопросу я высказался. Может, у меня самого предвзятое мнение. Поговорим о технике.

В первую очередь о применении фотовспышки. Это самый верный способ загубить все дело. Театральный свет — очень серьезная штука, если только спектакль не совсем уж бездарен. Научитесь понимать этот свет. Использование вспышки, за исключением каких-то очень специфических случаев, просто убивает наповал. Работайте с имеющимся освещением (истинные театралы умеют снимать при самом чудовищном сценическом свете. Самый дерьмовый свет — верхний, тут надо здорово помудрить). Здесь Вас ожидают оч-чень большие трудности. Во-первых, уровень освещенности, как правило, низкий. Понадобится пленка что-нибудь около 1000 ед., а может, и больше (бывает, правда, что что-то удается заснять на «сотку», но на это не рассчитывайте). Во-вторых, высокий контраст освещения. Пленку придется проявлять мягко, но это не спасет от большого количества экспозиционных просчетов (автоматизация камеры только вводит в заблуждение). Третье, самое неприятное: часто сцена освещена очень неравномерно — то ли по недостатку аппаратуры, то ли по халатности осветителей, то ли, что уж совсем сбивает с толку, по гениальному замыслу постановщика. Готовьтесь к тому, что при съемке разных участков сцены придется менять экспозицию на одну-две, а то и три ступени, причем все это в одной световой картине. Возможно, экспонометром Вы не успеете воспользоваться, поэтому на каждой картине нужно сразу же делать замеры и держать их в голове. Свет в театре редко меняется незаметно; при некотором навыке Вы быстро почуете что-то неладное и сделаете перезамер. Дело упрощается, если Вы вооружены хорошей системой TTL (хотя… Мнэ-э-э!..) Именно этой системой, а не автоматикой. В работу автоматики Вы не будете успевать вносить поправки. Но какая бы система у Вас ни была, придется много тренироваться, чтобы получать приемлемые по плотности негативы. О коррекциях нужно помнить всегда. Измерение «точкой» ярко освещенного лица на темном фоне даст недодержку, измерение того же объекта общим полем — передержку. Разные спектакли в одном и том же театре освещаются с разным контрастом, и поэтому, возможно, негативы придется проявлять не одинаково. Нелишне потрепаться с осветителями, они народ общительный, и даже изучить световую партитуру, то есть выписку.