— Не могу ли я быть на тебе для разнообразия, — предложила она. — Тогда я видела бы твое любимое лицо. Иначе я оказываюсь будто под перевернутой лодкой, ведь ты такой длинный…

Они были вместе в постели второй раз, но она чувствовала себя с ним спокойнее и увереннее, нежели с королем после десяти лет брачной жизни…

Да, король! Она вспомнила уловку Гуннор с кухаркой. И ощутила укол ревности, подумав, как странно устроено человеческое сердце: оно не желает другому того, от чего в общем-то само отказалось… Она рассердилась на себя за то, что не заметила, как король «бегает» за этой потаскушкой.

Вслед за этим она уже долго ничего не думала.

Как сказал герцог Ричард, так и было сделано. Эмма пересекла Канал вместе с одиннадцатилетним Эдвардом, аббатом Эльфсиге и некоторыми другими, кто должен был вести переговоры от имени Этельреда.

Их сопровождали корабли Торкеля.

Раньше Эмма не особенно заботилась о том, как одет Эдвард. Ничто ему не шло: словно на мраморную скульптуру натягивали мешок. Теперь же, когда Эдвард должен был предстать перед Витаном в качестве нового наследника престола, она задумалась, как бы сделать так, чтобы мальчик выглядел старше своих лет. С помощью Гуннор она сшила костюм, состоящий из короткой туники и спадающего с плеча красно-белого плаща. У Гуннор была бронзовая статуэтка, изображающая Карла Великого верхом на коне, и она служила им образцом. Дополнением были только что вошедшие в моду штаны до колен, тоже отделанные красным и белым.

Плащ скрывал полноту Эдварда. При благосклонном отношении к мальчику можно было бы усмотреть в его телосложении избыток силы.

Разумеется, Эдвард сопротивлялся, когда Эмма пришла к нему со своей косметикой, но она не отступила и подкрасила ему черным белесые ресницы и слегка обозначила брови, которые у него почти отсутствовали. Эдвард жаловался, что краска щиплет ему глаза, но Эмма уверила его, что скоро он к ней привыкнет. Она смыла с него краску, чтобы потом накрасить мальчика заново, уже перед самой встречей. Она научила сына произносить речь, с которой он должен будет выступить от имени своего отца. Речь была краткой, и Эдвард немного запинался, но они потренируются во время поездки, а потом еще раз перед встречей с Витаном. Эмма заметила разницу между своим сыном и нормандцами — те изучали риторику. К своему стыду, она упустила из виду обучение сыновей в Англии…

Все прошло превосходно. Одетый по-королевски мальчик с детским голосом всех растрогал, когда от имени короля Этельреда пообещал выполнить все требуемое Витаном и не только объявить о всеобщем помиловании, но и более справедливо обращаться со своим народом, чем прежде.

Когда аббат Эльфсиге завел речь о престолонаследовании, то ответы сделались неопределеннее. Витан желал бы удовольствоваться тем, чтобы письменно закрепить выступление Эдварда от имени своего отца. Эмме пришлось проглотить обиду и смириться с этой половинчатой победой. Но если Этельред умрет, у нее будет в запасе еще один козырь.

Изучая старые документы и королевские указы, она в свое время тщетно искала среди свидетельских подписей имя прежней королевы. Лично она всегда подписывала письма короля и чаще всего именно как свидетель. Но имя Альгивы почему-то отсутствовало… Эмма спрашивала у Этельреда, как это получилось; ведь мать-то его подписывала документы, как и прежние королевы до нее? Но Этельред только сказал, что она не должна вмешиваться в эти вопросы.

В Руане, узнав получше аббата Эльфсиге, Эмма доверительно беседовала с ним. И когда возник вопрос о престолонаследии Эдварда, она вспомнила о непонятном отсутствии имени умершей королевы под указами короля Этельреда. Она спросила, как Эльфсиге может объяснить это.

— Все происходило еще до меня, — ответил аббат, — но я слышал, будто блаженной памяти архиепископ Дунстан имел некоторые канонические возражения против брака Этельреда с Альгивой и отказался венчать их. Король или, точнее, его мать не беспокоились об отказе Дунстана и приказали совершить венчание своему духовнику. Разумеется, этот священник находился в неведении относительно запрета архиепископа или же был просто вынужден подчиниться королю и его матери.

Эмма тихо присвистнула.

— Значит, брак недействителен?

— Теоретически — да. Но я знаю слишком мало, чтобы сказать что-то определенное. Я даже не могу сказать, остался ли в живых хоть кто-то, кто мог бы знать об этом. Но если все обстояло именно так, как ты рассказываешь, значит, Витан мстил Альгиве, не давая подписывать документы, с которыми имели дело. Так продолжалось всю ее жизнь. Я допускаю, что это необычно; но могло оказаться, что ее свекровь тоже была замешана в этом и считала, что достаточно ее подписи как матери короля…

«В таком случае, все дети Этельреда рождены в незаконном браке, — подумала Эмма. — И ни один из его сыновей не имеет права на английский трон!..»

Эльфсиге, должно быть, заметил ее торжествующий вид и прочел ее мысли. Ибо он сказал:

— Законные они или нет, но Этельред признал их как своих детей. А этого достаточно для того, чтобы и незаконные сыновья были признаны наследниками престола. Здесь во Франции мы можем найти тому множество примеров, даже в семействе руанского герцога, не правда ли? Я имею в виду, в частности, твоего деда Вильгельма, который упорно отказывался жениться по католическому обычаю и, однако, заставил признать в твоем отце будущего герцога.

Да, Эмма знала об этом. Но Церковь ужесточила свои правила в последние годы и тщательно пеклась о соблюдении канонов, накладывая запреты. Могло случиться, что она сумеет поставить вопрос о браке Этельреда, если это понадобится. И если брак будет объявлен недействительным, то ничто не заставит Витан признать кого-либо из незаконных сыновей Этельреда наследниками престола!

Во всяком случае, Эмма постаралась бы устроить большой скандал в христианском мире! И скандал этот, полагала она, был бы вовсе не на руку папе или епископу…

Отныне ей надо просить, чтобы Эльфсиге стал ее духовником.

Радость и ликование царили в стране. Витан отвергал любого датского короля, которого выбирало войско. «Ни один повелитель не будет им дороже, чем наш урожденный господин и король», — объяснялось при этом. Так что Этельред вернулся в Англию и прибыл в Лондон уже в марте, где его ждали Эдвард и Эмма.

Этельред чувствовал себя уверенно и оказывал милость всем блудным сынам, которые поспешили снова к нему примкнуть. Армия воспряла духом: ведь впервые Его Величество командовал своим войском, ведя его к датскому лагерю на севере. А там сидел юный Кнут, размышляя, что же ему предпринять.

Он внезапно лишился всех подданных своего отца. Кроме жителей Линдсея, которые имели зуб на своих соседей и поэтому жаждали заручиться поддержкой Кнута. Сперва они задумали совместный грабительский поход, собираясь по-братски поделиться с Кнутом добычей.

Но последнего мало волновали их планы, Вместе с тем он не хотел нажить себе врагов, ибо в этом случае его отступление к Северному морю моментально было бы отрезано. Конечно же, его корабли сумели бы пробиться, но это стоило бы времени и хороших воинов.

— Мне нужно домой, в Данию, — объяснял он. — Надо набрать свежих людей. И главное, я должен договориться с братом Харальдом кое о чем. Иначе выйдет, что и в Дании, и в Норвегии я окажусь теперь нежеланным гостем.

— Как же мы одни справимся с превосходящими нас англичанами?

— Ну, — улыбнулся Кнут, — все будет как обычно: Этельред утомится прежде, чем он доберется на север к Тренту, тем временем его крестьяне разбредутся по домам, ибо как раз подоспеет пора пахать и сеять. А вы тем временем держитесь, я скоро вернусь обратно. И тогда посмотрим! Меня «королю» Этельреду будет выставить нелегко.

Люди из Линдсея умоляли его остаться. Они понимали его доводы, но не может ли он подождать, пока Этельред действительно устанет?

Кнут проводил беременную Альфиву домой в Нортгемптон, а затем выпустил на волю заложников Свейна. И только заложников из Линдсея он пока оставил у себя — для безопасности.