«Подумай, — говорил Паоло, — церковь строит не только видимый мир, — она построит свое собственное мироздание, и краеугольные камни ее строительства будут выше сомнений и критики». Тогда, в отрочестве, я не понимал его. Паоло рассказал мне про старейшую королеву Брюнхильду и про то, как королева Фредегунда погибла за веру, привязанная к двум диким лошадям и разорванная на части. Я поработал в разных библиотеках и прочел десятки книг, прежде чем обнаружил, что мой наставник Паоло был, скорее всего, арианцем и считал Христа не Богом, а просто замечательным человеком. Когда я понял, как глубоко он заблуждался, у меня волосы на голове встали дыбом. Возникло множество неразрешимых вопросов.

Я боролся за то, чтобы построить христианскую церковь в Нормандии на основе подлинной, глубокой веры, но без насилия над человеком. В то же время я знал, что официальные власти меня не поймут и, злоупотребляя своими правами, будут добиваться прежних порядков. Я поселил в Бауэксе монахов, но я, по сути дела, не люблю монастырских порядков. Конечно, кое-кто из монахов или монахинь может стать настоящим верующим человеком, но чаще всего они и хуже, и хитрее живущих в миру кюре или даже простых прихожан. Монастырь — наконечник на церковном копье. К сожалению, наконечник часто бывает ядовит, отравлен фанатизмом и ханжеством. Поэтому я каждый раз благодарил Бога за то, что мой монастырь маленький и в нем не было аббата.

До прихода норманнов почти вся эта земля принадлежала церкви. Монастырь святого Квентина был одним из самых богатых французских монастырей при Карле Великом. Аббаты тогда могли поставить под ружье до ста всадников и более. Но, да простит меня Всевышний, я не хотел для моего монастыря ни больших богатств, ни многих земель. Мои опасения и тревоги имели множество причин. Одна из них — низкая нравственность некоторых священнослужителей. Церковь из моральных побуждений наказывает тех, кто предается порокам. Но преступниками и злодеями чаще всего почему-то оказываются бедняки, нищие или слабые женщины. Признайся, Хейрик, женщины занимали слишком большое место в твоей жизни, и теперь ты заговорил о том, что у тебя болит. Ты ищешь оправдание своей собственной похоти. Да, конечно. Но именно через свой собственный горький опыт я и приблизился к пониманию этой проблемы. Я провел достаточно времени в монастырях среди аббатов, епископов и кюре, многое узнал и увидел.

Самое интересное, что моим скептицизмом мне не удалось заразить юного Вильгельма. Когда я рассказывал ему о том, например, как, по слухам, во времена Григория Великого из-под монастырской плотины выловили шесть тысяч младенческих черепов, Вильгельм сразу же возражал мне и объяснял: «Так много черепов быть не могло». «Слухи, конечно, все преувеличивают», — уточнял я. Он же сразу отвечал: «Если так, то вообще ничего не было, и слухи всегда лживы». Тогда я говорил и о других случаях, которым сам был свидетелем. А он начинал кричать, что все равно хочет стать монахом, чтобы уберечь монастырскую жизнь от греха и соблазна.

Как бы то ни было, я когда-нибудь признаюсь архиепископу (не помню, как его теперь зовут), мол такой вот я грешный, неортодоксальный епископ. И если церковь терпит меня, то что можно сказать об этой церкви?

Во время церковной женитьбы Ролло на церемонии венчания должен был присутствовать кто-то, кто стал бы покровителем семьи. Ролло послал гонцов с богатыми дарами к ближайшим родственникам Полы. Отец, граф Беранже, лежал недвижимый в тяжелом состоянии, но из Сен-Ли приехал брат Полы, Бернар. Пола ликовала, готова была петь от счастья. Увидев Бернара, она вдруг поняла, как ей не хватало своей семьи. Во времена их общего детства он был не только братом, но доверенным другом. Она так приросла к Ролло и так мучительно переживала свою высылку в Бауэкс, потому что Ролло стал для нее не только мужем и отцом, но и братом. Теперь она почувствовала: ни муж, ни сын не могут заменить Бернара. Когда брат и сестра вдоволь наобнимались, и Пола вытерла слезы радости, Бернар посмотрел на нее и сказал:

— Годы не прошли для тебя даром. Ты стала еще красивее.

— Спасибо за приятные слова, — засмеялась она. — Я же, должна сказать, никогда не думала, что из того щенка, каким ты был в детстве, может вырасти такой шикарный мужчина.

Бернар знал, как он превосходно выглядит, и не возражал.

— Мы так долго — целую жизнь — были в разлуке.

— Я хотел навестить тебя раньше, но ты знаешь, отец непреклонен. Нормандцы отобрали его Бауэкс, он не мог простить им этого.

— Бауэкс принадлежит мне, то есть нашей семье, — ответила Пола. — Он по-прежнему наш. Не знаю, как это переживет Роберт. Я называю Робертом Ролло, и никто не понимает, все думают, что я говорю про герцога Французского.

Бауэкс принадлежал нормандцам по праву силы, но никакого официального разрешения король Карл не давал. Ролло не захотел расстраивать жену и не стал обсуждать с ней этот вопрос. «Не сегодня», — подумал он. Бернар рассказал, как он собирался поехать в Бауэкс, когда узнал, что, взяв в жены дочь французского короля, Ролло изгнал его сестру.

— Тебя, сына старого графа, никогда не пустили бы в Бауэкс. А я не хотела никакого снисхождения с вашей стороны и не могла приползти к отцу на коленях, как грешная Магдалина.

— Пола, — сказал Бернар с горечью, — мы все много страдали. Я потерял любимую сестру. Отец мучился и переживал. Постарайся понять его; ему не хватало тебя, он тебя любил больше, чем всех нас остальных, вместе взятых.

— Что же мне сделать теперь? Прийти к отцу и просить прощения?

— Да. Ради себя самой. Ты же знаешь, это самое главное. Для детей твое примирение с отцом будет хорошим примером христианского отношения к близким.

— Детей зовут Герлог и Гийом, — ответила она. И стала ходить по комнате, как она всегда делала, когда была возбуждена. — Гийом, хотя нормандцы зовут его Вильгельмом. Гийом, в память об отце моего отца, которого он никогда не видел. Как ты думаешь, имя внука понравится отцу?

Бернар молчал и барабанил пальцами по столу.

— Извини меня, брат, извини. Не будем выяснять мои отношения с отцом. Не знаю, виновата ли я, но у меня тоже есть гордость. Мне нужно подумать. Идем, я хочу познакомить тебя с детьми.

— Их зовут Герлог и Вильгельм, — напомнил Бернар, и они оба засмеялись.

— А ты женат, как я слышала?

Он кивнул и сжал ее руку.

— Катрин посылает тебе свои поздравления и желает мира и счастья. Она очень осторожна и не захотела приехать со мной из-за долгой и трудной дороги. Кроме того, кто-то же должен был остаться с отцом.

«Не в осторожности дело», — подумала Пола. Она понимала, как много сделал для нее Бернар, оставив отца на смертном одре и приехав от имени их семьи на ее христианскую свадьбу. И при этом он сделал себя предметом всеобщего осуждения. Они шли по залам дворца. Людно и весело. Разговаривать трудно. Однако она успела узнать, что у Катрин двое детей — Константин и Шарлотта. Надо же! Какой большой вдруг стала ее семья! Теперь у ее любимых детей появились кузен и кузина. Может быть, они поедут в Сен-Ли. Тяжелая болезнь отца — серьезная причина для такого путешествия. Не станет ли Катрин презирать жену Ролло? Впрочем, это не так уж и важно. Детям не нужно ничего более, как только взглянуть на своего умирающего деда. Потом они смогут вспоминать, что видели своего дедушку. То, что он не захотел познакомиться с ними, когда был здоров, они забудут. Надо поскорее выяснить, из какой семьи жена Бернара. Ходили слухи, что Картин родственница какого-то графа, которого Ролло то ли убил в бою, то ли сжег в его собственном замке. Не исключено, что между Ролло и Катрин стоит кровь. Пола остановилась и отвела Бернара в сторону.

— Расскажи, наконец, кто твоя жена.

Бернар поднял брови и не спешил с ответом.

— Она дочь Алена из Нанта. Я думал, ты знаешь.