Эдит опять промолчала. Потом встала и сказала:

— Прости меня.

Эмма продолжала, словно не слышала Эдит:

— С каждым днем мне все больше и больше не хватает Кнута. Именно потому, что, похоже, все для Кнютте идет к черту — о, как мне нужен Кнут теперь, именно теперь!

Эдит опять направилась к двери. Затем обернулась и сказала совсем другим голосом:

— Да, есть еще одна вещь, которую я хотела бы уточнить. Ты ведь помнишь то время, когда мы вместе читали покаянные книги и я переводила кое-какие места с латыни?

— Да?

— Тогда я утверждала, что, по книге, если муж имеет свою жену сзади, он должен понести наказание, как если бы он совокуплялся с животным. Определенный опыт, в который я не хотела бы вдаваться, научил меня, что это чепуха. На наших коротких и пышных кроватях вряд ли вообще могло бы произойти совокупление, если бы оно не было «сзади».

— Нет, — рассмеялась та, «прежняя», Эмма, — я тоже считала, что это — нелепо.

— Сейчас я посмотрела немного внимательнее, — продолжала Эдит, — и, думаю, поняла, что святые отцы избегают выражаться ясным языком. То слово, которое я поняла как «сзади», в латинском тексте на самом деле должно означать «через анус». И все же интересно, не заставила ли деликатность отцов еще кого-то, кроме меня, прочесть то, что там написано, и тогда могло случиться, что совершенно невинные супруги покаялись самым ужасным образом! Но как ты знаешь, по закону Моисееву скотоложество карается смертью: именно так надо понимать покаянную книгу…

— О, — сказала Эмма, — так делают мальчики, которые любят друг друга? В таком случае, черт побери! Подумать только, какая я все же невинная.

Однажды Хардекнут поразил всех, а особенно Эмму.

Король разозлился из-за чего-то на своего окольного слугу. Он немного погонялся за ним по дворцу, а затем сшиб парня с ног. От напряжения и волнения с Хардекнутом случился припадок падучей.

После того, как Эмма со слугами уложила бьющегося в судорогах короля, изо рта которого шла пена, в постель, сама сев рядом, на случай, если ему понадобится помощь, когда он придет в себя, король неожиданно сказал, не открывая глаз:

— Что будет, если я умру?

Сначала Эмма подумала, что Кнютте думает о своей душе, но вскоре поняла, что он беспокоится о престолонаследии. Насколько она знала, у Кнютте не было детей — ни законных, ни незаконных.

— В Дании, наверное, считают, что твою корону унаследует Магнус сын Олава, — ответила Эмма. — Таким образом Норвегия и Дания опять будут под одним королем. Что мешает Магнусу собрать все королевства Кнута, в том числе и Англию, воедино?

— Фу ты, черт подери!

Эмма вытерла слюни с подбородка короля.

— Ну, тогда я не знаю.

Про себя Эмма подумала про Свейна сына Эстрид — вполне вероятно, что Годвин планирует такое решение, ведь он женат на тетке Свейна. Но к Годвину она все еще испытывала отвращение после того, что случилось с Альфредом.

— У нас есть сыновья Эдмунда Железнобокого, — сказал Хардекнут.

— Ха! Какие у них могут быть сторонники в этой стране? После всех этих лет среди варваров? Если ты спрашиваешь мое мнение, то мой ответ только «нет». А Эдмунда я вспоминаю без особой радости.

— Тогда остается только Эдвард, — сказал король, подымаясь с кровати. Он подошел к стульчаку: — После этих приступов мне так хочется писать.

Эмма смотрела на своего сына, пока тот мочился. Эдвард? Кнютте не мог иметь в виду никого другого, кроме ее сына от Этельреда. Но Эдвард уже сказал «нет» — к тому же, он и пальцем не хотел пошевельнуть, чтобы отомстить за своего убитого брата. Мысль о нем была ей ненавистна. Сын Этельреда на троне Кнута? В худшем случае она могла представить себе Альфреда. Но Эдвард с его внешностью и монашеским нравом?

Хардекнут, которого всего трясло, рассеянно слушал возражения матери.

— В любом случае, я хочу, чтобы мой брат, мой сводный брат, приехал сюда и поселился в Англии, — оборвал он ее, хныча. — Ему нелегко в Нормандии со всеми его богатыми и сварливыми родственниками, которые смотрят на него свысока.

— Что ты об этом знаешь? — спросила Эмма. — Ты ведь не говорил с Эдвардом не знаю сколько лет.

— Не говорил? Разве я не навещал его, когда болтался у тебя в Брюгге?

— Я об этом не слышала.

— Да, может быть, — выдохнул он. — Не было большого смысла напоминать тебе об Эдварде. С тех пор, как умер отец, он не получил от тебя ни единого фунта и должен был жить на подаяния.

— Это неправда!

— Как бы там ни было, а Эдварда я сюда приглашу.

Что и было сделано. Хардекнут пригласил своего сводного брата. Еще большей неожиданностью для Эммы явилось то, что Эдвард тотчас согласился. Почти сорокадвухлетний сын короля обосновался в Лондоне вместе с большой свитой из Нормандии, получив от короля Хардекнута богатый удел.

Вскоре Эдвард разжирел, как никогда.

Эмма молчала до поры до времени. Снова королева-мать?

С тех пор как Эмма побывала во Фландрии, вокруг нее увивалась какая-то подозрительная личность. Во время поездки короля Кнута по святым местам этот человек был послушником в Сен-Омере и сам наблюдал набожность короля. Когда Эмма оказалась в изгнании в Брюгге, он тотчас приехал туда и до небес восхвалял Кнута. Сначала ей было приятно, что кто-то разделяет ее горе и хорошо говорит о покойном. Но все хорошо в меру, а меры как раз и не хватало. Так что Эмма все время придумывала разные причины, чтобы избежать его визитов.

Тогда он обрушил на нее послания. Черновик хроники о Кнуте, которую, как он считал, он призван написать. Теперь, к сожалению, ему не хватает кое-каких сведений: не могла бы королева быть так добра и сообщить их ему?

Ей было непонятно, откуда он брал время для того, чтобы так часто и так подолгу уезжать из своего монастыря? Он изменил свое имя на латинский лад и сделал его таким запутанным и многосложным, что Эмма просто-напросто называла его Бертином, по имени того святого, в честь которого был назван монастырь в Сен-Омере. Она осторожно навела справки в монастыре и выяснила, что «Бертин» — по каким-то непонятным причинам — так и не отбыл полный срок в послушниках, предпочтя служить писцом у различных князей. Он вполне мог обеспечивать себя на этой стезе, так как был образован и прекрасно писал по-латыни, узнала Эмма.

Эмме к тому времени уже пришлось избавиться от своего секретаря, поскольку она решила, что у нее нет на это средств, — к тому же быть самой себе писцом было хоть и тяжело, но доставляло некоторое удовольствие. Так что она сообщила Бертину кое-что о жизни Кнута, взяв с него обещание, что она посмотрит окончательный вариант, до того как Бертин, возможно, начнет распространять свою хронику. Секретарь отправился во Фландрию с рекомендательным письмом от Эммы, и больше она о Бертине ничего не слышала. Может быть, он искал ее, но со всей этой суетой вокруг смерти Харальда Английского и восхождения Хардекнута у нее были дела более важные, чем старые воспоминания.

Когда Эмма обосновалась в Винчестере, Бертин появился снова. При нем был многословный и высокопарный панегирик королю Кнуту — но теперь он пришел к мнению, что ценность хроники значительно возрастет, если центральное место в ней он отведет Эмме. Можно было также предположить, что его будущие читатели еще больше заинтересуются ее судьбой, узнав, что она происходит из знатного княжеского дома и была супругой двух английских королей и к тому же является матерью нынешнего английского короля, не говоря уже о несчастном претенденте на трон Альфреде и… она сама знает все лучше!

По этой причине Бертин с полным смирением и простыми словами написал набросок того, что он хотел назвать «Encomium Emmae». Может ли он надеяться, что королева ознакомится с его корявыми строчками и затем дополнит их тем, чего, вероятно, не хватает?

При чтении Эмма обнаружила, что Бертин информирован лучше, чем можно было ожидать, даже если многое в хронике было неправильно понято и казалось диким. То, что Бертин написал о Торкеле, было неправдой. У Бертина Торкель после смерти короля Этельреда должен был поехать к Кнуту в Данию и почти что выпросить у него милости. Но, может быть, эта версия даже лучше?..