— Пытаешься сделать свою семью счастливой.

— В этом есть что-то плохое?

— Кроме того факта, что большинство из них — клинические сумасшедшие, нет.

— Они не сумасшедшие.

— Они просто думают, что гей-брак разрушит западную цивилизацию. Или что-то ещё в таком роде.

— Здесь не Бостон, знаешь ли.

— Можешь сказать это снова, Вилли, и ты не ошибёшься. Они злятся потому, что мы собираемся на этот протест?

— Я ещё не рассказывал им об этом.

Маленькая группа активистов недавно объявила о планах устроить пикет (в который раз) у администрации Ассоциации Американской Семьи, штаб которой располагался в Тупело. Ассоциация продюсировала радиопрограммы радикального правого крыла, транслирующиеся от станции к станции по всему Югу. Одна из этих программ, «Час Правды», регулярно демонизировали гей-сообщество и “нацистских гомосексуальных активистов”, как я, которые пытались “затолкнуть свои принципы” в горло Америки “за счёт свободы вероисповедания”. Или… как-то так. Ведущий «Часа Правды» недавно предположил, что детям однополых пар было бы лучше в румынском детдоме. Это вышло сразу после части об отчаянной необходимости вернуть “золотой стандарт”, чтобы мы не запустили крах экономики Соединённых Штатов своим слепым увлечением “воображаемыми деньгами”.

Так как Ассоциация была “христианской миссией”, у неё было много-много слушателей и почитателей.

— Не то чтобы наши предыдущие протесты принесли что-то хорошее, — отметил я.

— Значит, ты не собираешься идти, потому что твоя семья может разозлиться? — недоверие в голосе Джексона было очевидным.

— Я просто напоминаю тебе, что здесь никогда ничего не меняется, и иногда я думаю, что никогда и не изменится. Мы ещё даже не закончили Гражданскую войну.

— Это не значит, что ты не можешь попытаться что-то с этим сделать.

За последние два года Джексон стал тем ещё активистом. Мои иллюзии разрушились, потому что ничего из того, чем мы занимались, не сделало ни малейшей разницы.

— Значит, ты не идёшь? — произнёс он.

— Не знаю, — признался я.

— Что ж, вот в этом и проблема. Если ты не можешь потрудиться, чтобы бороться за свои собственные права, почему должен кто-то другой? Не будет такого, что ты просто однажды проснёшься, и будет “свобода по всей земле”. Ты должен заставить это произойти. Разве не так ты всегда говоришь?

— Я был известен тем, что извергал много чепухи.

— Мы говорим о твоих правах. О наших правах. Это касается нашей семьи и всех однополых семей в этом штате. Это стоит того, чтобы бороться. И это не чепуха.

Я перевёл взгляд за окно и не ответил.

Глава 6

У образа жизни есть последствия

— А вы… друг мистера Вилли? — Мисс Тельма Сандербёрк сделала паузу, чтобы окинуть взглядом Джексона, её пухлые губы сжались, маленькие глазки смотрели твёрдо. На стене позади висело разнообразие дипломов, наград и всего такого. Её ореховый стол был гладко отполирован и по большей части использовался как подставка для фотографий её детей и мужа. Кроме того, на стенде довольно заметно выделялся крест.

— Мы немного больше, чем друзья, — специально подчеркнул Джексон. — Мы помолвлены и поженимся.

Мисс Тельма фыркнула от смеха. Смех резко оборвался.

— Мне не следовало смеяться. Вы, наверное, серьёзно. Благослови Господь ваше сердце.

— Думаете, это смешно, что двое мужчин хотят пожениться? — довольно злобно спросил Джексон.

— Думаю, это весьма противоестественно. Вот, что я думаю. Возможно, люди так делают там, откуда вы родом, мистер Джексон, но вы сейчас на Юге, малыш. Уверена, вы это осознаёте.

— Боже, ещё как.

— Что же, раз мистер Вилли привёл вас с собой, я могу с таким же успехом перейти к теме встречи. У Ноя так себе дела. На самом деле, мы решили его задержать. Ему придётся остаться на второй год в пятом классе.

— Вы не можете этого сделать! — я старался не говорить, как разъярённый родитель. — Все его друзья перейдут. Он останется позади.

— Он не справляется даже на «удовлетворительно», мистер Вилли. Мальчик читает на уровне второго класса. И то с трудом. Уверена, мы ясно дали понять, что ему придется весьма потрудиться в этой области, но вы, кажется не…

— Он очень усердно работал, — сказал я.

— Мы наняли репетитора, — отметил Джексон.

— Он старается изо всех сил, — добавил я.

— Мы занимаемся с ним каждый вечер! — воскликнул Джексон.

— Мне жаль, но сейчас он сильно отстал от остальных. Его навыки чтения минимальны. А математика? Ненамного лучше, если честно. И я знаю, он старается, но он… Не знаю, хотите ли вы слышать об этом, но у мальчика проблемы с обучаемостью.

— У него нет никаких проблем с мозгом, — сказал я. — Только то, что у него лишний мизинец, не значит…

— Он метамфетаминовый ребёнок, мистер Вилли. Мы все это знаем. Иногда эти дети справляются хорошо. Но иногда… что ж, иногда они просто не в состоянии нагнать своих сверстников. И как я и советовала вам раньше, он может справляться лучше в другой обстановке.

— Я не отправлю его в школу для глухих в Джексоне, — твёрдо произнёс я.

— Это ваш выбор, мистер Вилли. Может быть, Ною нужно больше помощи, чем мы можем дать ему здесь. Вы можете также подумать о домашнем обучении.

— Ни в коем случае, — сказал я.

Она пожала плечами, будто чтобы сказать, что причина в моей собственной голове.

— Он может немного догнать других на летних факультативах, — предложил Джексон.

Миссис Сандербёрк лишь покачала головой.

Мы разглядывали друг друга в тишине нескольких долгих мгновений.

Она продолжила.

— Я прочла это, — сказала она, делая паузу, чтобы открыть ящик стола и достать экземпляр “Крэкового малыша”, который положила на стол между нами. Уголки ее губ опустились в некоем подобии оскала. Она опустила глаза на книгу, будто смотрела на что-то такое ужасное, на что приличный человек мог только вздрогнуть и подумать: “Не приведи Господи…”

Джексон стыдливо потупил взгляд.

“Крэковый малыш” был личным взглядом на то, как я растил Ноя, метамфетаминового ребёнка с врождёнными дефектами, который ещё и глухой. В книге была нотка иронии, конечно же. Как ее могло не быть, когда ты писал о гомосексуалисте в центре Библейского пояса, который воспитывал ребёнка после того, как сбежала его мать? Я написал очень откровенно о фанатизме, который испытал, и преуспел в том, чтобы выбесить множество людей, особенно тех, кого выставил в довольно неприглядном свете. Таких людей, как мой брат Билл.

— Как завуч этой школы, — произнесла миссис Сандербёрк, — и как кто-то, кто преподавал много лет, и как мать и христианка, я должна сказать, что была удивлена некоторыми вещами, которые вы написали в этой книге, мистер Вилли.

Я ничего не ответил.

— Что не удивительно, так это что у Ноя проблемы в школе, судя по окружению, в котором он воспитывается.

— Прошу прощения? — произнёс Джексон.

— Дети издеваются над ним, — сказала миссис Сандербёрк.

— Тогда положите этому конец, — ответил Джексон.

— Боюсь, это не так просто. У вашего образа жизни есть последствия, и я не могу защитить вашего ребёнка от этих последствий.

— Значит, другие дети задирают его, и вы не собираетесь ничего делать, потому что его родители геи и — что? — он заслуживает этого?

— Я не могу защитить его от выбора, который сделал его отец, — сказала она. — Вам не приходило в голову, что он может быть не очень счастлив от этого выбора, что его неудовлетворительные оценки могут быть показателем его несчастья, его… замешательства… из-за окружения, в котором он вынужден жить? Дети не очень хорошо учатся, когда живут в атмосфере несчастья. И это факт.

— Значит, он плохо учится потому, что я педик? — произнёс я.

— Я бы не так выразилась.

— Не у каждого ребёнка есть мать и отец, — сказал Джексон.

— И это позор.

— Это очень непрофессионально, — ответил Джексон. — Ваши религиозные убеждения не имеют ничего общего с воспитанием нашего сына. На самом деле, мы бы предпочли, чтобы вы держали свои религиозные убеждения при себе, поскольку им не место в государственном учреждении.