Моя любовь большая, как л—у—н—а, — наконец сказал он, показывая новое слово, которое выучил.
И всё?
Л—у—н—а огромная! По ней ходили!
Ты, должно быть, очень меня любишь, — прожестикулировал я.
Он кивнул.
Кто мой любимый сын? — спросил я.
Я твой единственный сын!
Пора ложиться спать, — прожестикулировал я.
Папочка?
Что?
Поспишь со мной?
Ты большой мальчик. С тобой всё будет в порядке.
Уголки его губ опустились в недовольном выражении.
Если испугаешься, можешь прийти ко мне в комнату, — предложил я, как и всегда.
К. сказала, что есть люди, которые прячутся у тебя в шкафу и ждут, пока ты заснёшь. Затем они выходят ночью, когда темно, и наблюдают за тобой. Если ты проснёшься, они тебя съедят, начиная с ног, так что ты не должен открывать глаза.
Это не правда!
К. так сказала!
Хочешь, чтобы я проверил твой шкаф?
Там прячется голубой человек.
Что за голубой человек?
Он пожал плечами, будто это не имело значения.
Он и раньше упоминал голубого человека. Я не обращал на это внимания, потому что он часто использует слова или фразы, которые толком не понимает. “Голубой человек”, вероятно, относился к тем людям, которые прячутся в шкафах, ожидая, пока ты проснёшься, чтобы съесть тебя. Однако, то, как он это сказал, будто имел в виду настоящего “голубого человека”, заставило меня сделать паузу.
Кто такой голубой человек?
Он пожал плечами, что было его способом сказать, что он не может объяснить.
Хочешь, чтобы я проверил шкаф?
Он кивнул.
Я встал с кровати, подошёл к шкафу, открыл дверцу. “Здесь нет никаких призраков, — говорило моё выражение лица. — И никакого голубого человека”.
Оставь его открытым, — прожестикулировал он.
Только если ты пообещаешь лечь спать, — парировал я.
Хорошо.
Я вернулся к его кровати, и поцеловал сына на ночь.
Папочка?
Да?
Я боюсь.
Боишься чего?
Он пожал плечами, скривил лицо, чтобы сказать, что не знает, как ответить на этот вопрос.
Ты не должен ничего бояться, — сказал я. — Ты мне веришь?
Он кивнул, но в глубине его глаз таилось маленькое сомнение.
Ты боишься голубого человека?
Он кивнул.
Кто он?
Я не знаю. Он никогда ничего не говорит. Он просто смотрит на меня.
Он человек?
Я не знаю.
Он хочет сделать тебе больно?
Нет. Он просто смотрит на меня. Он выглядит грустным.
Значит, он настоящий человек?
Нет. Я не знаю. Может быть.
Есть человек, который приходит в твою комнату и смотрит на тебя?
Нет. Он не человек. Не такой, как Джей. Не такой. Он призрак.
Призрак?
Он кивнул, но не казался слишком встревоженным этим.
У моего сына появился воображаемый друг?
Если я испугаюсь, можно поспать с тобой?
Конечно, можно. Ложись спать, милый.
Спокойной ночи, папочка.
Глава 19
Кровать Джексона Ледбеттера
В своей спальне я включил радио, скинул одежду и забрался в кровать Джексона Ледбеттера.
Из динамиков модного стерео Джексона доносилась одна из моих любимых песен всех времён “Прогулка после полуночи” Пэтси Клайн.
Его кровать была уютной. Признаться, так я и думал: кровать Джексона Ледбеттера. Это была не моя кровать. Он купил её, когда впервые въехал сюда, а заодно и диван, кресло, кухонный стол и стулья, микроволновку, кастрюли и сковородки, целый вагон и маленькую тележку. Он приехал в Миссисипи, чтобы начать всё сначала, создать новую жизнь, “попробовать что-нибудь новое”.
Большинство вещей в квартире принадлежало ему, потому что, давайте посмотрим фактам в лицо, как у медбрата педиатрии с настоящей работой, у него была настоящая зарплата. Теперь, оказывается, он ожидал наследства.
Одним из развлечений в его волшебной жизни было развитие зависимости от наркотиков. Начиная с обезболивающих, легкодоступных для медсестёр, как я узнал. Он выписывал их для пациентов, но клал себе в карман или нюхал, или вкалывал в вену. Продвинулся до более экзотических веществ. Ничего низкопробного, как мет или хороший пакетик травки. Не для Джексона Ледбеттера! Он удачно забыл упомянуть этот маленький факт своей жизни, когда я влюбился в него как осёл.
Как и у Джексона Ледбеттера, у меня у самого было несколько секретов, “было” — главное слово. Теперь, когда опубликовали “Крэкового малыша”, весь мир знал мои секреты.
Не сумев заснуть, я встал и подошёл к окну, выглядывая на улицу. Теперь мы жили в одном из лучших районов Тупело. Улицы были чистыми и опрятными, газоны — аккуратно постриженные и ухоженные. Хотя мы жили здесь с Джексоном уже около полутора лет, я не чувствовал, что нам с Ноем есть место в этой чистой, стерильной, контролируемой окружающей среде, под наблюдением соседей, с собраниями ассоциации соседей и договорами аренды на четырнадцать листов.
Я услышал шаги Джексона в коридоре и сделал глубокий вдох, готовясь к… я не знал, к чему. К чему-то. Дверь в спальню открылась, и я повернулся посмотреть на него.
— Что, если кто-нибудь увидит, что ты стоишь здесь голый? — спросил он с раздражением в голосе.
Так как окно располагалось на уровне талии, они увидели бы не много.
— Что, если войдёт твой сын? — задал он следующий вопрос.
— Вот, что получаешь, когда роднишься с семьёй нудистов. Кроме того, ты и сам тренируешься голым.
— Меня никто не видит, кроме тебя! — парировал он.
— Плевать, здоровяк. Если хочешь стыдиться своего тела, вперёд.
— Почему ты не можешь попробовать подстроиться время от времени? Подчиниться правилам? Притвориться, будто тебя что-то волнует?
— Ты имеешь в виду смирительные рубашки, которые хочет надеть на нас общество? Мой сын может смотреть по телевизору, как у людей взрываются головы, но вид голого мужского зада сведёт его с ума?
— Клянусь Богом, — устало воскликнул он.
— Я просто стоял и занимался своими делами, никому не мешая, Ледбеттер. В чём твоя проблема, чёрт побери?
— В тебе, Кантрелл!
— Я польщён.
— Есть правила! — произнёс он с огромной долей ярости.
Я подошёл к кровати, сел, прикрылся простынёй, чтобы ему не пришлось смотреть на мой пенис, на это великое око на промежности, на одноглазого монстра, на…
— Я не знаю, что сделать, чтобы ты увидел, — сказал он. — Есть правила, Вилли! Ты не можешь нарушать правила постоянно и ничего не платить. Иногда ты должен делать то, что должен. Прими это как мужчина. Соблюдай детали. Работай с системой. Система существует для того, чтобы тебя защитить. Система помогает всем получить то, чего они хотят.
— Где мы сейчас? — растерянно спросил я.
— Ты! — снова воскликнул он, его голос был полон злости.
— Значит, я вышел из ресторана, — произнёс я.
— Ты опозорил меня!
— Я постоял за себя. Это позорит тебя?
— Ты набросился на моих родителей! Во «Френелли»! Ты выставил меня дураком!
— Только то, что твоя мама богатая, не значит, что я должен целовать её морщинистый зад.
— Тебе легко говорить, Вилли, но у меня нет выбора.
— Я не принимаю такого дерьма ни от кого, и мне плевать, кто они.
— Даже на меня?
— Это одна из вещей, которые тебе во мне нравятся.
— Серьёзно?
— Серьёзно, — ответил я.
— Интересно, — произнёс он.
— Что же, — сказал я, — пока тебе интересно, ты мог бы предложить, что мы будем делать с завтрашним визитом ДСО.
Он вдруг нахмурился, перестал расхаживать.
— О чём ты?
— На меня нажаловались в ДСО.
— Что на тебя?
— На меня нажаловались. От этого ты должен быть счастлив, будучи великим последователем правил.
— Вилли, какого чёрта?
— Кто-то нажаловался на меня в ДСО, и завтра они нанесут нам домашний визит, и им очень понравится, если ты тоже будешь присутствовать. И, о, они приведут переводчика, чтобы получить грязь прямо от Ноя. О, и они хотят знать о “другом мужчине”, который живёт в доме.