— Ага.

— Ладно, он немного высокомерный.

— Немного?

— Он нормальный, как только ты его узнаешь поближе.

— У этого мужчины хоть когда-нибудь торчал волосок из причёски? Расскажи мне, Вилли. Он пердит? Потому что я думаю, что нет. Этот мужчина такой идеальный, что, вероятно, никогда не ковыряется в носу, не рыгает, не чешет зад — он выглядит так, будто только что сошёл со страницы журнала. Он такой идеальный, что заставляет меня нервничать. Возможно, он чистит зубы нитью дважды в день, просто потому, что дантист так сказал. Я бы не удивилась, если бы он принимал слабительное, просто чтобы облегчиться. Говоря о пафосном классном парне.

Я усмехнулся. Не мог сдержаться. Это была правда. Джексон Ледбеттер был лучшим примером белизны. И в частности, белизны гомосексуального белого мужчины. Он оправданно гордился своим внешним видом и никогда не ходил с огромным прыщом на лбу, не говоря уже о том, чтобы одеваться в обноски из «Волмарта», которые носил я. Он был тщеславным.

— Это мой мужчина, — сказал я, в какой-то мере испытывая гордость.

— Я знаю, сладкий, — ответила Тоня. — И я не придираюсь к нему. Он из богатой семьи — и это многое объясняет. Вероятно, он носил брекеты, будучи ребёнком, и у него была своя собственная тиара и бассейн, и целых девять ярдов. Дело в том, что он не такой, как ты, Вилли. Не такой, как мы.

— И слава Богу, — произнёс я.

— Но, если ты любишь его, вы справитесь.

— Я очень люблю его, — сказал я.

— Тогда ты должен справиться, — подчеркнула она. — Есть вещи похуже, чем иметь богатых родственников. И они скоро уезжают, так почему тебя это волнует?

— Джексон сказал, что его мать не оставит ему свои деньги, если не одобрит меня. Что я должен с этим делать?

— Бросаться на женщину не лучший подход, могу тебе сказать.

— Слышала бы ты, что говорит эта женщина. А потом она переключилась на мою книгу.

Тоня рассмеялась.

— Что? — произнёс я.

— Я забыла о твоей книге, — сказала она.

— Так почему ты смеёшься?

— Вилли, ты читал свою собственную книгу, так ведь?

— Конечно, — ответил я.

— Ты хоть представляешь, что люди должны о тебе думать?

— Я просто был честен!

— Ты вышел и рассказал всему миру, что мастурбировал так много, будучи ребёнком, что боялся, что у тебя отвалится член.

— Ну, это правда.

— Поэтому и смешно… но ты можешь представить, что люди должны о тебе подумать, люди, которые не знают тебя, не знают, когда ты преувеличиваешь, когда ты говоришь правду? Ты вышел и рассказал всё как есть, и это было смешно и всё такое, но от этого людям некомфортно. Если твои будущие родственники прочли эту книгу… Я даже не могу себе представить, что они, должно быть, о тебе думают. И что, если дама из ДСО читала эту книгу?

— Всё было не настолько плохо, — отметил я.

— Каждый раз, когда хожу в туалет в торговом центре, я теперь думаю о тебе, Вилли. Вот как всё плохо.

Я закусил губу. Возможно, мне следовало подумать дважды о включении в сюжет этого дела о сексе в туалете в торговом центре.

— А потом ты рассказал о случае, когда тот парень дал тебе двадцатку, потому что подумал, что ты шлюха, — с улыбкой добавила она.

— Ну, так и было, — сказал я.

— Это не то, что ты хотел бы рассказать людям, — сказала она.

— Какая разница? — спросил я. — Люди занимаются сексом. Возможно, прямо сейчас в туалете люди занимаются сексом, пока мы едим. Я хочу сказать, кому какое дело?

Тоня рассмеялась.

— Я веду их к маме домой в воскресенье, — сказал я. — Можешь представить? Если ты думаешь, что Джек высокомерный…

— Ты пройдёшь через это, — заверила она меня. — Не говори мне, что забыл о шутках и уклончивом поведении — это не так уж сложно. И если ты не сделаешь этого ради себя и Ноя, то сделай ради своего мужчины. Всего несколько недель. Насколько это может быть плохо?

— Подожди, пока не познакомишься с этими людьми, — сказал я.

— Позволь мне кое-что тебе сказать, Вилли, и я говорю тебе это только потому, что я твоя подруга, и у меня нет времени тебе льстить. Ты любишь этого мужчину. Я знаю, что любишь. Значит, ты должен справиться. Это будет много для него значить. И он терпит твою семью, разве нет? Твою маму? Твоего деда? Твоего брата, Билла? Суть в том, что если ты собираешься всё наладить, то придётся поработать. Никто не говорил, что будет легко. Если хочешь, чтобы этот мужчина надел тебе кольцо на палец, ты должен справиться. Понимаешь меня?

Я тяжело вздохнул.

Кики взглянула на меня так, как делают дети, когда пытаются что-то провернуть. Она жестикулировала Ною, поймала мой взгляд и быстро остановилась. Что бы она ни сказала, должно быть, это было смешно, потому что Ной одновременно фыркнул и окатил стол содовой. Они оба взорвались потоком хихиканья и смешков.

— Какого чёрта? — обратился я к Тоне.

— Дети остаются детьми, — сказала она. — А теперь я хочу, чтобы ты сел и рассказал мне, что собираешься делать с ДСО.

Я откинулся на спинку стула, нахмурившись.

— Ну? — надавила она.

Я не имел никакого понятия.

Глава 18

Большая, как М—и—с—с—и—с—и—п—и?

Папочка?

Что?

Ты разозлишься, если я тебе кое-что расскажу?

Конечно, нет.

Ты уверен?

Конечно.

Обещаешь?

Обещаю.

Он закусил нижнюю губу.

Я поправил его одеяло, наблюдая за ним краем глаза.

Ты меня любишь? — прожестикулировал он.

Ты знаешь, что люблю, маленький засранец.

Он усмехнулся.

Ты будешь любить меня, несмотря на то, что я тебе скажу?

Конечно. Что ты хочешь мне сказать?

Ничего.

Ничего?

Он пожал плечами, но я видел, что в его глазах таится секрет, который пытается прорваться наружу. Если я стану вытягивать это из него, он отступит, как черепаха, втягивающая голову в панцирь, так что я прикинулся незаинтересованным. Однако, я был заинтересован. Весьма.

Папа на тебя злится?

Возможно, — прожестикулировал я.

Вы поругались?

Нет.

Он выглядел так, будто злится.

Вероятно, он злился.

Но вы не поругались?

Может быть, немного. Не переживай об этом.

Он меня любит?

Конечно, любит. Он твой папа.

Не думаю, что я ему нравлюсь.

Почему ты так говоришь?

К. сказала, что я ему нравлюсь только потому, что он хочет сделать тебя счастливым.

Это не правда!

Он пожал плечами.

Папочка?

Что?

Почему я глухой?

Я смотрел на него несколько долгих мгновений. Что это за вопрос?

К. сказала, это потому, что ты и мама сделали что-то плохое, — добавил он.

Я не знал, как на это ответить, так что не сказал ничего. Он напряжённо смотрел на меня этими голубыми глазами, которые, казалось, смотрели прямо сквозь меня.

Ты злишься на меня? — прожестикулировал он, когда воцарилась долгая тишина, а я не отвечал.

Я покачал головой.

Я не хотел тебя разозлить.

Я не злюсь.

К. говорила мне не спрашивать у тебя это, потому что ты разозлишься.

Я не злюсь. Почему бы тебе не лечь спать?

Ты меня любишь?

Конечно.

Как сильно?

Очень сильно!

Твоя любовь большая, как моя школа?

Больше.

Большая, как школьный автобус?

Больше.

Большая, как «ФудВорлд»?

Больше.

Большая, как гора?

Больше!

Большая, как М—и—с—с—и—с—и—п—и?

Больше!

Ты уверен?

Конечно, — сказал я. — Но вопрос в том… любишь ли ты меня?

Да.

Я тебе не верю, — сказал я.

Люблю!

Думаю, ты врёшь.

Я не вру!

Думаю, ты просто живёшь здесь из-за бесплатной еды.

Не правда!

Готов поспорить, ты не можешь дождаться, когда вы с К. сможете сбежать и пожениться.

Фу!

Готов поспорить, ты любишь меня совсем чуть-чуть.

Это не правда!

Как сильно ты меня любишь? — спросил я.

Он улыбнулся. Пришла его очередь придумывать прилагательные.