— Серьёзно?
— Хорошенько испугался.
— Я думал, он большой фанат красных штатов.
— Думаю, не настолько большой. Не после того, как твой дед сидел и стрелял из своего пистолета за кухонным столом. Я бы не удивился, если бы он из-за этого обмочил штаны. И это ещё одна история, которую маме не терпится рассказать людям.
— Она выставит нас кучкой деревенщин.
— Наверное, — согласился он.
Я медленно подошёл к двери уборной, держа здоровую руку на стойке с капельницей и таща ту следом.
— Ты справишься сам?
— Собираешься держать меня за мой инструмент?
— Если хочешь.
— Ты бы это сделал, да?
— Конечно, сделал бы.
— Мне жаль насчёт всего этого, Джек. Правда жаль.
— Жаль насчёт чего?
— Торнадо.
— Тебе жаль насчёт торнадо?
— Мне жаль насчёт твоих родителей. Мы должны были быть более осторожны, обратить больше внимания на предупреждение о торнадо. Мама старается заботиться обо всём в доме, но мы с Биллом должны были проверить убежище. Мы знали, что идёт предупреждение. Мы просто не подумали об этом. Там были наши дети и гости, а мы не подумали проверить. И это совсем не круто.
— Ты не обязан извиняться.
— Передай своим родителям, что мне очень жаль.
— Не будь идиотом.
Я прошёл в туалет, посмотрел на своё лицо в зеркале. Я был потрёпан, с двумя фингалами и рядом швов на лбу. Моя левая щека была отмечена ярким синяком, но ещё и с оранжеватым оттенком из-за какого-то крема, который намазали врачи.
Как сказала Мэри, я выглядел дерьмово.
Я сел на табуретку и расплакался.
Глава 36
Я хочу обнять тебя
— Они идут, — сказал Джексон, вешая трубку.
Было только начало одиннадцатого утра.
Он снова помог мне подняться с кровати, и я прошёл к двери своей палаты и встал как раз снаружи, думая, что Ной будет меньше травмирован, если увидит, что я стою и выгляжу вполне живым. Учитывая все обстоятельства, я чувствовал себя хорошо. Мои рёбра пульсировали от боли, которая почему-то была и тупой, и острой. У меня болело лицо. Болели сломанные кости руки. Но я был очень живым, и мне не терпелось увидеть моего мальчика — не терпелось обнять его, поцеловать, подарить немного любви, чтобы дать ему знать, что всё хорошо.
Я услышал их шаги по коридору, когда они свернули за угол и появились в моём проходе.
— Папочка! — воскликнул Ной, когда увидел меня.
Он остановился как вкопанный.
Иди сюда, милый, — прожестикулировал я, что было неудобно с гипсом на руке.
Но он просто стоял на месте, глядя на меня, будто пытался решить, настоящий ли я. Билл и мама стояли за ним, Билл был готов схватить его, если он начнёт устраивать сцену.
Пожалуйста? — прожестикулировал я. — Папочка хочет тебя обнять…
Он медленно прошёл вперёд, остановился примерно в двух шагах и вытянул руку, чтобы коснуться моей груди. Затем он дотронулся до моего гипса, его пальцы двигались очень мягко и нерешительно. Его глаза наполнились слезами. Я обвил здоровой рукой его плечи и притянул сына ближе. Его тело замерло от страха. В конце концов, он осторожно положил голову мне на грудь и позволил себя обнять, тихо всхлипывая. Я поцеловал его в макушку, погладил по волосам. Несколько раз из глубины его горла вырвались вопли, что прозвучало как громкое гудение.
— Всё хорошо, милый, — сказал я, пока мама и Билл наблюдали.
— Хмммммм…
— Тише, малыш.
— Хмммм…
Через пару минут он отстранился и вытер глаза, его взгляд опустился, будто он не мог спокойно смотреть на меня. Положив палец под его подбородок, я поднял его лицо.
Прости, что напугал тебя, — прожестикулировал я.
Не делай так больше, большой тупица!
Не буду, — пообещал я, улыбаясь ему.
Я не ненавижу тебя.
Я знаю, милый.
Прости, что сказал так, папочка.
Не переживай об этом.
Я не ненавижу тебя.
Я знаю.
Я никогда не возненавижу тебя.
Всё хорошо, милый. Мне нужно прилечь. Ты мне поможешь?
Он кивнул.
Глава 37
Что сделал отец Майкл
— Посмотри на себя, кузен Вилли! — сказала как обычно полная бурлящей энергии Тина Саммеролл, проскользнув в мою палату позже в тот день. — Ты выглядишь так, будто кто-то вышиб из тебя жизненный свет! Шелли говорила мне не приходить и не беспокоить тебя, но ты же знаешь, как внимательно я слушаю Шелли! Если бы! Как ты, кузен Вилли?
— Всё ещё жив, — ответил я.
Она искренне рассмеялась, потому что разочаровалась бы, скажи я что-то другое, ведь я всегда говорил ей только это.
Тина Саммеролл была сестрой Шелли и, несомненно, белой вороной в семье. Она отбросила свои баптистские корни и приняла свою внутреннюю ведунью, сильно увлёкшись викканством, друидизмом, картами таро и медицинскими картами, хотя и притворялась, что глупость астрологии ей чужда. Природа ее одарила щедро, поэтому в мыслях всплывали такие слова, как “пышность” и “женские формы”. Вынырнув из готического периода, теперь она предпочитала красные, блондинистые и розовые пряди в своих длинных, тонких волосах. Чёрные футболки и джинсы недавно уступили место лёгким разноцветным сарафанам и сандалиям. Она была богиней земли. Хотя мой брат Билл отзывался о ней в довольно дурном тоне, как об “этой новомодной болотной твари”.
Мы не были настоящими кузенами, но называли так друг друга, потому что казалось правильным, что мы должны ими быть.
— Я так сожалею о твоём деде, — сказала она. — Где твой ребёнок?
— Думаю, он в кафетерии с мамой.
— Я работаю над кое-чем, что поможет ему пройти через это. И будь уверен, для малышей это тяжело, им нужно особое внимание. Но ты это знаешь.
«Действительно, я знал».
— Я зажигаю для него свечу желания. Я выбрала красный цвет, потому что он пылкий паренёк, прямо как его папа. Эта свеча горит тридцать шесть часов. Это должно сработать, или, по крайней мере, помочь ему преодолеть сложности. Кстати, ты был в новостях.
— Да?
— О да! В газете даже упомянули “Крэкового малыша”. “Автора округа Юнион вытащили из развалин”. Или какая-то такая чепуха. И там был дом твоей мамы. Они показали фотографию твоего деда. Сказали, что он был на войне и всё такое. Они показали кучу снимков урона от торнадо. Ну, знаешь, все как обычно. Я поставила свечку и за него тоже, кстати говоря — твой дед был старой душой, и ему, наверное, не нужна помощь от кого-то вроде меня, но всё равно, лучше делать всё, что можешь, чтобы помочь. Бьюсь об заклад, они с Богиней сейчас хорошенько смеются.
Мама и Ной вернулись, а вскоре следом пришёл отец Гиндербах.
Все познакомились.
— Значит, вы священник, о котором всегда говорит Вилли, да? — спросила Тина, открыто глядя на него.
— Если нет, у меня будут неприятности из-за того, что я надел колоратку, — легко ответил он.
— Я как раз говорила Вилли, что поставила свечку на тридцать шесть часов для Ноя.
— Очень хорошо, — ответил Гиндербах.
— Богиня не нуждается в напоминаниях о наших нуждах, но это не повредит, — добавила она.
— Нет, не повредит, — согласился Гиндербах. — И я уверен, что Ною может понадобиться вся помощь Богини, которую он может получить.
— Вы должны простить Тину, — сказала мама с выражением дискомфорта на лице.
— Почему? — спросил я. «Я знал, почему. Меня обижало, что мама чувствовала необходимость поднимать эту тему».
— Ну, она…
Слова умерли на губах мамы. Она не одна из нас, отец. Она немного странная. Она поклоняется “Богине”. У неё на крыльце сад трав. Она делает свои собственные свечи. Она…
— Я — язычница, отец, — объявила Тина.
— Разве не все мы такие? — спросил Гиндербах. — И мы вместе. Раз ты здесь, возможно, ты бы хотела помочь мне с помазанием Вилли?
— Конечно, — улыбаясь ответила она с энтузиазмом.
— Я не умираю, — отметил я.