Толпа взорвалась приветствиями, а едва не рухнула прямо на месте.

Достигнув двух вагонеток, я с радостью поняла, что мне придётся топать не так уж и много. Забравшись в одну из них, я с облегчением села. Тут было достаточно места для одного пони или двух, если бы они играли в обнимашки. П-21 посмотрел на меня из второй вагонетки, и со вздохом покачал головой.

— Ты удивительная пони. Нелепая, но удивительная.

— Спасибо. И я благодарна тебе за то, что ты сумел обезвредить все эти ошейники.

— Я рад, что не было несчастных случаев, пока я занимался ими, — ответил он со странной самодовольной улыбкой. — И я рад, что ошейникам нашли применение.

Я оглянулась с беспокойством.

— Что… ты собираешься использовать их в шахте? — Я почесала свою дёргающуюся гриву и заметила, что на одну из платформ, что-то поставили. Толпа начала пятиться назад.

— Лучше, — сказал он, и тут из толпы появился пони. Его передние ноги распухли до размеров дыни, а от недавних побоев он стал похожим на блотспрайта. Но вид десятков рабских ошейников, одетых на толстого пони, заставил мою кровь похолодеть, несмотря на жару. — Во имя справедливости!

О Селестия, что, чёрт возьми, заставило тебя это придумать, П-21? С улыбкой на устах, Дасти передала мне небольшое устройство того пони, по которому я вдарила своими копытами во время побега. В прибор была встроена блестящая красная кнопка.

— Мы подумали предоставить тебе право дать этому ублюдку то, чего он заслуживает.

Я почувствовала себя так, будто меня окатили холодной водой.

— Вы… вы… мать вашу… совсем из ума выжили? — прошептала я так тихо, как могла. П-21 дёрнулся, будто я выстрелила ему в лицо телекинетической пулей. Толпа обезумела, топая копытами и выкрикивая проклятья. Я взглянула на жалкую, всхлипывающую массу в конце платформы.

— Мама… мамочка, — заикаясь, повторял толстяк. Он весь дрожал, и казалось что вот-вот хлопнется в обморок.

— Прости, но о чём тут можно думать? Этот администратор ответственен, возможно, за смерть сотен пони. Он управлял Бримстоуном годами! — тихо произнёс П-21. — Каждый пони здесь пострадал от его копыт. Это справедливость!

— Чёрт! Это не справедливость! — прошипела я, глядя на бывшего администратора, не в силах коснуться этой кнопки и не в силах отвести взгляд. — Это убийство!

П-21 убил бы меня прямо здесь, если бы мог. Холодная ярость отражалась в его глазах, когда он склонился ко мне.

— Ты знаешь, что такое хренова справедливость? Это значит поступать с другими так, как они поступают с тобой.

«Будь милой.»

— Убить подонка, чтобы убедиться, что он никогда не сделает это ещё раз.

«Будь милой.»

— Убедиться, что каждая сволочь, которая просто подумает повторить его преступления заколеблется, потому что знает, что может столкнуться с подобным наказанием.

«Будь милой.»

— Вот что такое справедливость!

«…Будь милой…»

Эти пони нуждались в справедливости. Но что такое, эта справедливость? Смерть надзирателя не вернёт к жизни ни одного из убитых ими рабов. Принесёт ли она мир? А, может быть, кто-нибудь решит, что этого не достаточно и решит убить и одного из охранников?

В любом случае, он уже не жилец. Даже если отпустить его с переломанными ногами, то через некоторое время Пустошь сожрёт его. Да и рабы с лёгкостью смогут отследить его и линчевать. Нельзя сказать, что в Стойле Девять Девять было по-другому. Такого жеребца там без колебаний отправили бы на списание. Если бы ему дали шанс, своего рода испытательный срок, честный суд, то какой вердикт мог бы вынести судья, кроме «виновен»? Разве это не было бы справедливостью? Всего неделю назад я бы не колебалась так, как сейчас. Честно говоря, я бы даже сочла за честь нажать ту милую красную кнопочку.

«…будь милым…»

«Ставки сделаны.»

— Слушайте! — закричала я, во всю силу своих лёгких. Тут мир вокруг меня крутанулся, и я едва не вывалилась из вагонетки, но магия Дасти предотвратила встречу моего лица с землёй. Крики толпы постепенно стихли, и все взоры устремились на меня. — Я знаю, что вы хотите убить этого пони. Я знаю, что он этого заслуживает, и я знаю, что он причинял вам страдания изо дня в день.

Я закрыла глаза, пытаясь устоять на металлической поверхности.

— Много лет назад началась война между зебрами и пони. Я видела много её жутких отголосков: ненависть, кровь, кровавые побоища. Некоторые пони думают, что бомбы положили этому конец, но это не так. Эта война длится и по сей день и продлится до тех пор, пока мы не перестанем враждовать друг с другом. Каждый раз, когда мы убиваем кого-нибудь, мы продлеваем её.

«А что, если после этой речи я займу места толстяка?»

— Я многое узнала о пони, которые жили в то время и поняли то, до чего другие ещё не дошли. Война закончилась, и, если мы всёже хотим победить, то нам нужно поступать лучше. Становиться лучше. Не нужно больше убийств и безжалостности. Нам нужно быть… добрее.

— Я не палач. Я — Охранница. И если бы он угрожал другим пони, то я бы не прекратила бороться с ним до тех пор, пока бы он не сдался. Если бы он был угрозой вашим жизням, то я бы без колебаний убила его. Но в этом случае… я не могу сделать то, чего вы так хотите. Мне жаль. — Я левитировала детонатор Дасти Трэйлс, которая смотрела на меня с непередаваемым выражением. Презрение? Жалость? Уважение? — Я понимаю, что не смогу остановить вас, и вы всё равно убьёте его Я понимаю, что многие из вас нуждаются в этом, но я умоляю вас… пожалуйста… будьте добрыми.

Казалось, что некоторые из освобождённых рабов соперничали друг с другом за возможность тащить вагонетку. Только Глори и зебра по имени Секаши без лишних слов принялись вытягивать её из Впадины Бримстоуна. Дочка зебры шла рядом с нами. Радостные возгласы сменились бормотанием и косыми взглядами. Я пыталась выглядеть как герой. Я пыталась выглядеть вдохновляюще. Я пыталась быть лучше. Но я забыла, что Пустошь делает с героями. И я не оглядывалась.

Мои слова возымели некоторый эффект. Они были добры. Добры настолько, что позволили мне отъехать на порядочное расстояние, прежде чем нажали на кнопку.

Я ненавижу Пустошь. Я ненавижу этого костлявого Крупье, тасующего колоду карт. Я ненавижу «разумных» пони, которые убивают других пони. У рейдеров хоть оправдание есть: у них мозги как дуршлаг. Ненавижу П-21 за то, что он подумал, будто мне будет в радость убить начальника шахты таким способом. Ненавижу свою слабость. Ненавижу своё малодушие. Если бы я просто нажала на кнопку, всем было бы только лучше.

Будь милой. Доброй. Вот только чего доброго было в моем поступке? Что вообще значит «доброта» для Пустоши? Есть ли у этого слова другие значения, кроме «куча ответственности»? Я пыталась быть милой по отношению к П-21, и теперь он всё время хромает. Я пыталась быть милой к Глори, и теперь она считает себя брошенной и одинокой. Я хочу быть милой, Флаттершай. Быть доброй. Быть лучше. Потому что альтернатива лишь одна — стать как Пустошь. Стать жестокой, кровожадной убийцей.

Я пыталась не думать о том жирном ублюдке в шахтерской вагонетке. Какая радость, что я только услышала как его взорвали, а не увидела это собственными глазами. Я вспомнила Лансера. Была ли я на самом деле лицемерной трусихой? Лансер заслуживал смерти, да и я хотела его убить, но сумею ли я? Деус был монстром, который на меня охотился. Он тоже заслуживал смерти. Но будет ли эта смерть актом мести? Или восстановления справедливости? Или, может, это Пустошь пытается пробраться ко мне в душу и уничтожить всё хорошее, что во мне осталось?

Хорошее. А было ли во мне хоть что-то хорошее?

— Знаешь, я вспомнила одну смешную историю, не хочешь её услышать? — спросила Секаши самым жизнерадостным тоном, оглянувшись на меня через плечо. Признаю, я практически не обращала внимания на зебру и ее дочку. У нее была странная кьютимарка: множество бесформенных линий, образующих улыбающуюся мордашку. Ее зеленые глаза смотрели на меня с непритворным любопытством. Давно я не видела таких глаз.