Затем открылась дверь, впуская фиолетовую кобылу с кьютимаркой в виде улыбающихся цветов на боку. У неё были морщинки вокруг глаз и совершенно седые волосы. Две кобылы посмотрели друг на друга с явной неприязнью… и всё же я могла сказать, что когда-то между ними были дружеские отношения. Никто не станет демонстрировать такого явного сожаления, если он не потерял что-то дорогое.

— Черили. Так приятно видеть тебя снова. Как дела в бюро образования? — спросила моя хозяйка, поднимаясь и заключая её в любезные объятия.

Черили явно почувствовала облегчение от того, что с ней заговорили.

— Дела идут… хорошо… так же, как и везде, я полагаю. Спасибо тебе за то, что работаешь с Министерством Стиля для нас, Гранат; иногда кажется, что мы постоянно отодвигаемся назад в очереди. Если бы не твоя помощь, мы, возможно, никогда не получили бы требуемые материалы, — сказала Черили, а затем нахмурилась. — Но, всё же, не могла бы ты сказать им, что школы Министерства Мира больше не нуждаются в их… новаторских… учебниках по истории? Я нашла там текст, рассказывающий, что древние зебры пили кровь и практиковали ритуальные жертвоприношения пони.

— Ах, да. Иногда Министерство Стиля проявляет излишнюю… изобретательность при составлении книг.

Я не имела ни малейшего понятия, о чём шла речь. Если зебры не пили кровь, зачем говорить, что они делали это? Раз уж я не могла сойти с этого аттракциона, думаю, имеет смысл обращать внимание на все детали.

Дверь открылась, и все разговоры стихли. Я уже видела её воплощение в бронзе; теперь же я видела её во плоти. Жёлтая пегаска была меньше, и в ней не было столько драматизма, сколько в её скульптурном двойнике, но, глядя на неё, я не могла налюбоваться на её красоту и грацию. Казалось, что пегаска излучает какую-то ауру доброты. Она поприветствовала каждую пони по имени, пожала им копыта и заговорила искренне и с интересом. От одного лишь прикосновения к её копыту у меня на душе стало намного приятнее, а ведь на самом деле он коснулась совсем не меня!

Когда все уселись в круг, Рэдхарт заговорила с пурпурной кобылой:

— Я знаю, ты другого мнения на этот счёт, Черили, но мы всё равно уже используем эти устройства.

— Рэдхарт, мы пока не должны их использовать. Мы даже не знаем, какие заклинания в них используются, — сказав это, Черили мельком посмотрела на меня. — Мы понятия не имеем, какими будут их долгосрочные эффекты.

Она повернулась к Флаттершай.

— Нужно прекратить их использовать до тех пор, пока мы не убедимся, что они безопасны.

— Я понимаю, что ты расстроена, Черили, но мы три месяца испытывали их без каких-либо побочных эффектов, кроме нескольких жалоб на скуку, — тон зрелой кобылы напомнил мне мамин, когда та говорила «доверься мне».

— Вы испытывали их на животных и взрослых. А здесь дети, Флаттершай. Три месяца заточения в собственном теле может быть терпимо для взрослого, который понимает, что происходит, но что насчёт ребёнка? Дети хотят и бегать, играть, и общаться. Нельзя просто взять и запереть их на целые недели. Это жестоко, Флаттершай!

Флаттершай заговорила мягким тихим голосом:

— Ты считаешь, я должна позволить детям умереть, имея при этом средство сохранить им жизнь до тех пор, пока мы не сможем их вылечить?

Тут я поняла, что спор Черили проигран.

Черили, замолчала ненадолго, а затем простонала:

— Нет… но… Флаттершай…

— Скажи, что я должна позволить детям умереть, и я прекращу использование капсул и начну цикл долгосрочного тестирования. Минимум год, — сказала Флаттершай тем же спокойным, рассудительным голосом. Нужно было иметь поистине каменное сердце, чтобы такое сказать.

— Флаттершай, я не хочу чтобы умер хоть один жеребёнок или кобылка. Ты прекрасно это знаешь. Но я знаю детей, и я знаю, что это не решение.

— Я тоже знаю детей…

— Нет, Флаттершай. Ты любишь детей, но ты их не знаешь. У тебя их даже не было никогда… — Черили запнулась, услышав лёгкий вздох Рэдхарт. Повисло неловкое молчание. — … Я сожалею.

Флаттершай закрыла глаза, словно борясь с болью внутри себя. Черили выглядела напуганной собственными словами, но сказанного было не вернуть.

Снова молчание. Затем Флаттершай тихо сказала:

— Я тоже. Извини, Черили, но я не могу откладывать использование того, что может помочь.

Она поднялась.

— Прошу прощения.

— Проклятье… зачем я это сказала? — спросила Черили, всхлипывая. Я вновь увидела тень былой дружбы между Черили и Рэдхарт, когда последняя отошла, взяла коробку салфеток и протянула другой кобыле. Та взяла её и высморкалась.

— Не переживай, Черили. Мы же не оставляем детей совсем одних. С ними постоянно будет общаться персонал, я, их семьи и учителя. Их не бросят, — заверила её Рэдхарт. — Большую часть времени они даже не будут в сознании. Мы можем давать им успокоительное, и они будут спать и видеть сладкие сны, до тех пор, когда их можно будет разбудить. Прелестные маленькие сони.

— Вот этого я и боюсь. Дети не остаются детьми навсегда. Они всегда становятся чем-то другим, — сказав это, пурпурная кобылка встала и вышла из комнаты.

Рэдхарт покачала головой.

— Сожалею, что тебе пришлось это наблюдать.

Белая кобылка убрала салфетки и посмотрела на меня.

— Она учительница, и хорошая. Думаю, она была бы счастливее, если бы оставалась учительницей, а не занималась школами в министерстве.

Гранат кивнула.

— Я ценю её озабоченность. И я рада, что она не нашла отчёт о постепенном развитии у субъектов привыкания к успокоительному. Хотя, двадцать лет — достаточно долгий срок. Мы же не собираемся столетиями держать их в стазисе.

— Всё же она была права насчёт того, что существует некоторая путаница относительно используемых заклинаний. Кое-кто из медицинского персонала выражает обеспокоенность. Существует докладная Министерства Стиля об этих заклинаниях, но она не может быть верной.

— О, я уверена, что это просто какая-то ошибка, Рэдхарт. Порой мы не можем с уверенностью сказать, что там создают в Министерстве Технологии, и что там исходит от Министерства Магии. Мы просто делаем всё, что от нас зависит. И, тем не менее, мы счастливы видеть, подвижки Министерства Мира с этим комплексом. Я постараюсь раздобыть для тебя больше информации по делу.

— Спасибо, Гранат. Я ценю это.

— Не стоит беспокойства. И ещё, должна предупредить, что представители Робронко прибудут, чтобы подключить обслуживающих роботов к мэйнфрейму. Как только их управляющая система возьмёт ботов под контроль, вашим медсёстрам больше не нужно будет заботиться о поддержании порядка.

Я вернулась в своё тело и сразу же закричала от боли, пронзившей меня от самой промежности до грудной клетки. Я лежала на операционном столе и билась ногами об ограничители. Надо мной на белом кронштейне был подвешен паукоподобный робот. Маленькие ножницы медленно клацали, вскрывая мой живот, в то время как я, крича от боли, боролась с ограничителями.

— Ебаные ублюдки! — прошипела я сквозь сжатые зубы, когда слюна потекла вниз по моему подбородку.

— Плохая пони, сквернословящая пони. Она сказала плохие слова! — нечленораздельно говорили уродцы вокруг меня со сшитой из лоскутов шкуркой, пока ножницы продолжали клацать. — Ей нужно обо всем подумать. Её нужно наказать. Плохая пони!

А дети продолжали спать.

По всему периметру комнаты стояли капсулы с внутренней обивкой и смотровыми окошками. Мое положение позволило насчитать порядка сорока таких штук. И во всех капсулах были жеребята. У одних не хватало ног и глаз; другие выглядели так, будто их сожгли, а то и хуже. Были среди них и нетронутые, так что мне лишь оставалось гадать страдали ли они от каких-либо внутренних повреждений или же были больны. Все жеребята лежали неподвижно и могли с тем же успехом уже быть мертвыми. Каждая капсула имела маленький экранчик с какой-то абракадаброй вместо надписей, понять которую мой скудный мозг был не в состоянии. Все кабели вели к цилиндрическому выступу, увешенному целой кучей терминалов. А из самого выступа шёл всего один толстый кабель, уходящий в пол. Почерневшие места на проводе толщиной с копыто, указывали на то, что его неоднократно латали.