Отец Бонда Эндрю был одарённым человеком. Отличник учёбы и капитан игр в школе в Феттесе, после её окончания он продолжил обучение в Абердине, где учился на инженера, и учился очень хорошо. Когда началась Первая мировая, ему было двадцать с небольшим. Он пошёл служить в Королевские инженерные войска, выжил в битве на Сомме, а потом был откомандирован к Яну Хею в Галлиполи. Там потерял руку, но получил орден «За выдающиеся заслуги» и пожизненное уважение турками. После войны ему было поручено проконтролировать демонтаж Рура — вполне инженерная задача.
Но реальной страстью Эндрю Бонда были горы. В 1918 году свой первый мирный отпуск он потратил на то, чтобы подняться в горы, о которых мечтал уже давно — швейцарские Альпы. Пытаясь забыть ужасы войны, он сделал там нечто большее — нашёл свою жену. Подобно Гарибальди, впервые увидевшему свою будущую жену через телескоп, Эндрю увидел свою, когда взбирался в горы. Группа альпинистов, поднимаю
щи
хся на один из самых захватывающих и трудных пиков над Женевой, проявляла чудеса ловкости, и когда Эндрю позже подошёл, чтобы лично поздравить их, то увидел, что последней в их отряде была девушка — молодая и симпатичная, которая тут же его покорила. Ничто не удержало его — ни то, что ей было всего девятнадцать, ни то, что она уже была помолвлена с цюрихским банкиром втрое старше её.
Делакруа были богатыми, упрямыми и уравновешенными. Их реакция на однорукого поклонника их дочери была предсказуемой. После бурного разговора с потенциальным тестем Эндрю выдвинул ему ультиматум, который тут же был отклонён, и парень вышел из их большого белого дома, громко хлопнув декоративной парадной дверью. Два дня спустя он и Моник тайно сбежали.
Факт бегства родителей, конечно, не мог не осложнить будущее детство Джеймса Бонда. От Моник тут же отреклись, и она осталась без причитающихся ей швейцарских франков. Эндрю, в свою очередь, наказал ей не произносить фамилию Делакруа в его присутствии. С этого момента его целью стали горы Пиренеи. Скорое рождение сына Генри — будущего старшего брата Джеймса — мало что изменило. Бонды и Делакруа так и не общались друг с другом.
Сложившаяся ситуация была непростой, особенно для Моник. Кроме ребёнка и взаимной любви к горам, у неё с Эндрю было мало общих интересов. Моник уже начинала скучать по Швейцарии, большому белому дому в Во и денежным счетам своего отца. Всех этих проблем не было бы с её шестидесятилетним женихом из Цюриха.
Как всегда в подобных случаях, оба молодых человека задавали себе один и тот же вопрос: как они могли так жестоко ошибиться друг в друге? Эндрю был серьёзным инженером, склонным к одиночеству, чем-то вроде пуританина. Кроме того, у него не было денег — работа в Бирмингеме приносила мало дохода. Тогда Моник в первый (и не в последний) раз проявила своё недовольство. Эндрю принял предложение от «Метрополитен-Виккерс», и они уехали в Германию.
К тому времени как они прибыли в Ваттеншайд, Моник вновь была беременна. После рождения Джеймса оба мальчика жили в состоянии полной идиллии, окружённые родительской любовью и заботой, и ни в чём не нуждались. Дом в Ваттеншайде имел свой собственный сад и был полон слугами, няньками, собаками и лошадьми. Летом семья отдыхала на побережье Балтики или в низине Рейна, а Рождество проводила в Гленко, где на этот праздник собирались все Бонды, как это водилось в старинных родовых племенах.
В Гленко Джеймс впервые познакомился со своим дедом по отцовской линии — стариком Арчи. Дед пугал его; он говорил с таким сильным шотландским акцентом, что маленький Джеймс, который к тому времени лучше говорил по-немецки, чем по-английски, почти ничего не понимал из того, что горланил этот дедушка. Были там и другие родственники, которые пугали его — вечно пьяный дядя Грегор, и богатый, но скупой дядя Ян. Единственной тамошней родственницей, к которой оба мальчика питали уважение, была тётя Чармиан — сестра отца, муж которой погиб под Пашендалем спустя три недели после их свадьбы. Она проживала в Кенте, выращивала георгины и верила в бога.
Джеймс Бонд обожал свою мать. Он и поныне хранит её миниатюру, считая её образцом женственности. Говоря о ней, он использует слова «свежая», «яркая», «неотразимая». Никакие её романы, эксцентричность и некоторая экстравагантность не могут затмить его память о ней.
Несчастные браки часто производят преданных детей — и Бонды здесь не были исключением. Также Бонд уже в детстве обнаружил в себе и другие немаловажные качества. Во-первых, недюжинную силу: начиная с девяти лет он мог запросто побеждать своего старшего брата в кулачном бою — и делал это довольно часто. Другим его важным качеством была страсть к еде; в какой-то период времени она даже сделала его упитанным. (Как отмечал Флеминг, и в более старшем возрасте Бонд предпочитал двойную порцию своих любимых блюд.)
Ещё одной особенностью детства Джеймса были постоянные скитания. После того как Моник отказалась обосноваться в Бирмингеме, а потом закончилась и работа Эндрю в Руре, семья переехала в Египет. Три года Эндрю работал там консультантом по возведению дамбы на Ниле, под Асуаном. К тому времени Джеймсу было уже пять, и он стал искать себе приятелей. Вскоре у него была своя группа мальчиков из их района — в основном египтян. Джеймс быстро нашёл с ними общий язык и стал их лидером. С этим у него проблем не было — по личностному развитию он опережал свой возраст. За братьями Бондами присматривала пожилая французская гувернантка. Джеймс легко ускользал от неё и подолгу бродил по улицам города с его бандой беспризорников. Иногда они играли вдоль реки, а иногда шныряли по рынку, собирая оброненные монеты или играя с другими мальчишками.
Как-то, когда Эндрю был в длительной командировке, у Моник появился новый поклонник, и ей некогда было присматривать за сыном — тогда у Джеймса появилась возможность хорошо изучить арабский язык (позже, из-за отсутствия практики, он его, к сожалению, подзабыл), который в сочетании с его тёмными волосами практически сделал его арабом. Бонд запомнил случай, когда они с мальчишками стояли возле одного из больших отелей Каира и рассматривали прибывающие туда машины. Из одного из подъехавших к отелю роллс-ройсов вышла женщина, в которой Джеймс узнал свою мать. Следом за ней вышел какой-то противный толстяк с моноклем (деловой партнёр его отца), и Джеймс удивился, что она делает в его компании. Он обратился к ней с этим вопросом, но хитроумная г-жа Бонд сделала вид, что не признала в уличном арабе своего сына. Когда он спросил её об этом на следующий день, то она вышла из себя, сказав, что он обознался, и прогнала его в свою комнату. Этот урок женского коварства он запомнил на всю жизнь.
После очередного семейного кризиса (а мальчики к ним уже привыкли), Эндрю Бонд решил, что каирская жара отрицательно действует на здоровье его жены, и семья перебралась во Францию. Для Эндрю выходило так, что чем хуже был его брак, тем лучше становилась его карьера, и вскоре он стал одной из ключевых фигур компании «Метрополитен-Виккерс». Во Франции ему предстояло контролировать строительство электростанции. Он вновь приобрёл для своей семьи дом — рядом с Луарой, недалеко от Шинона, и всё началось сначала. Теоретически деньги в семье были, но их всё равно никогда не хватало. Моник была в постоянном раздражении. Слуги приходили и уходили.
В целом Франция устраивала Джеймса. Он легко усвоил французский язык, полюбил местную еду, а также познакомился с новыми друзьями — лодочниками, пьяницами, жандармом, а также хозяйкой одного из кафе. Там же он и впервые влюбился — в дочь мясника — черноглазую умную девочку двенадцати лет, которая обманула его ради более старшего мальчика, у которого был велосипед.
Во Франции они прожили год, а потом мир для Джеймса Бонда вновь переменился. На этот раз (а на дворе был уже 1931 — ый), компания «Метрополитен-Виккерс» выиграла контракт с советским руководством на построение сети электростанций вокруг Москвы в рамках сталинской политики по индустриализации СССР. Эндрю Бонд отправился туда вместе с передовой группой британских инженеров, а через три месяца вслед за ним отправилась и вся его семья. Французский представитель «Метрополитен-Виккерс» заказал для них спальный вагон первого класса, и из деталей поездки Бонду запомнились белые перчатки официантов в вагоне-ресторане, минеральная вода, настольная лампа рядом с кроватью, а также то, что Флеминг называл «убаюкивающим поскрипыванием деревянной обшивки маленького купе».
