Время от времени на Пристань заглядывал Флоренский. Его очень интересовали результаты промывки. Иногда он сам занимался просмотром «узкой полоски», вылавливая из шлиха магнетитовые шарики. Условно подсчитанное количество их, приходившееся на квадратный метр площади, было очень непостоянным для разных участков района. Флоренский пытался выяснить, не намечается ли в площадном распределении шариков какой-либо закономерности. (Впоследствии оказалось, что такая закономерность существует.)

Однажды он пришел усталый, какой-то потускневший, но с аппетитом поел горохового супа, а особенно жареных грибов, которых он, по его выражению, «не ел уже целую вечность».

На заимке сейчас почти никого не было. Большинство находилось «в разгоне», стараясь перед отъездом закончить те или иные работы. Осталось только несколько «калек», страдающих потертостями ног, фурункулезом и прочими недугами. Им лень было сходить хотя бы на час-два за грибами и ягодами.

— Да что там говорить о грибах, — с горечью заметил Флоренский. — Они даже дров не могут принести. Сидят и безуспешно пытаются разжечь костер из сырых сучьев. Мне иногда приходится самому приносить сухие дрова, которых сколько угодно в какой-нибудь сотне метров от изб. Только у вас на Пристани да у Петра Николаевича на Чеко и можно как следует поесть. Завидую я вам, Борис Иванович.

Работая на обогатительной установке, как раз перед приходом Флоренского, мы с Егором увидели большую черную гадюку, которая быстро переплывала Хушму, направляясь к нашему берегу. Она не успела спрятаться, и я ее убил ударом прута по голове.

Незадолго перед этим я как-то пожаловался Флоренскому на излишнюю брезгливость наших девушек. Поставив на ночь тесто, они утром обнаружили в нем мышь и немедленно выбросили в Хушму целое ведро теста вместе со злополучной мышью. Я пожурил их за такую расточительность: с продуктами у нас не так-то уж благополучно. Флоренский поддержал меня и сказал, что это предрассудок и что из-за какой-то мышки выбрасывать ведро теста неблагоразумно. Учитывая такое отношение Флоренского к предрассудкам, я решил угостить его фрикасе из змеиного мяса.

Обезглавив змею, я быстро снял с нее шкурку, выпотрошил тушку и хорошенько промыл ее в воде. Мясо у змеи белое, настолько приятное на вид, что даже Егор соблазнился и тоже пожелал его попробовать.

Я рассказал ему, что у многих народов, например у китайцев и японцев, змеиное мясо считается деликатесом. В свое время в журнале «Вокруг света» я прочел об одном итальянце, который, отведав змеиного мяса, так пристрастился к нему, что скоро истребил почти всех змей в своем районе. На своем веку я раза два или три пробовал это кушанье, и оно пришлось мне по душе своим своеобразным, нежным вкусом.

Я поставил сковородку на угли, положил в нее кусок масла и через некоторое время стал подкладывать ломтики змеиного мяса, которые ароматно зашипели в кипящем масле. Посолив кушанье, я добавил туда горсточку сушеного лука. Заманчиво пахнущее блюдо я понес к бараку, возле которого сидел над какими-то расчетами Флоренский.

Увидев меня со сковородкой в руках, он было обрадовался, но, узнав, каким блюдом я собираюсь его угостить, как-то сник и сказал, что не в состоянии перебороть в себе некоторые выработанные воспитанием условные рефлексы.

Егор с некоторым недоверием приступил к трапезе, но, съев пару кусков, сказал, облизываясь, что мясо очень вкусное и напоминает жареного кролика.

Блюдо это действительно очень вкусное, и только предвзятое мнение заставляет людей пренебрегать таким прекрасным даром природы. Странная вещь эти условные рефлексы. Ведь накорми я Флоренского змеиным мясом под видом угря, он с наслаждением ел бы его.

Дни на Пристани проходили довольно однообразно, в привычной работе. Тамара подготавливала пробы, мы с Егором промывали их на обогатительной установке. Нина Заславская и Галя Иванова обрабатывали шлих «узкой полоски», выделяли магнитную фракцию и выбирали магнетитовые шарики.

В методику обработки проб было внесено существенное изменение: от сухого обогащения мы перешли к более прогрессивному, мокрому, при котором материал пробы не просеивался через сита, а протирался через них в водной среде. Это давало возможность пускать в ход сырой почвенный материал не подсушивая его предварительно, как это делалось раньше. Процесс обработки стал значительно чище, не приходилось дышать пылью; кроме того, при сухой обработке всегда оставалось большое количество комочков, что исключалось при мокром способе.

Время от времени мы всем составом отправлялись на заимку за продуктами. Одно время там было очень плохо с солью. Потом, когда погода выправилась, вертолет доставил нам этот ценный продукт.

«Обожжешься на молоке, станешь дуть на воду» — говорит старая пословица. Елисеев, напуганный соляным кризисом, решил помимо соли пополнить запасы сухарей, которые также подходили к концу. Каждому идущему в Ванавару давалось задание заказать в столовой некоторое количество сухарей. И вот однажды над заимкой появился самолет и сбросил несколько десятков мешков с сухарями.

Сезон уже подходил к концу, работники экспедиции покидали район работ, направляясь в Ванавару, а склад был до отказа забит сухарями. Бурундуки, обитавшие около заимки, по-видимому, известили о начавшемся сухарном просперити своих соседей. Зверьки сбежались чуть ли не со всей тунгусской тайги. От бурундуков не стало житья, они буквально кишели около лабаза. (Забегая вперед, скажу, что заготовленных Елисеевым сухарей хватило на два с лишним года к великой радости КСЭ-4 и КСЭ-5. Кое-что осталось и на долю КСЭ-6, работавшей в 1964 году.)

Однажды вечером на Пристань пришел Зоткин. Он пытается эмпирически установить, какое усилие надо приложить, чтобы вывернуть с корнем дерево той или иной породы в зависимости от условий и характера почвы. Собранный материал даст возможность оценить величину сил, обусловивших вывал 1908 года.

Мысль эта возникла у него еще в 1958 году, но осуществить ее удалось только теперь. Для этой цели из Москвы была привезена малогабаритная, но довольно увесистая строительная лебедка, которая в пути причинила нам немало хлопот. Недавно ее перебросили вертолетом на заимку, и вот теперь Зоткин с утра до вечера занимается повалом деревьев. Стальным тросом дерево прикрепляется к лебедке, между деревом и лебедкой помещается динамометр. Медленно вращается ручка лебедки. Трос натягивается все сильнее и сильнее, и наконец дерево со стоном и скрипом начинает валиться. Динамометр показывает, какое для этого надо приложить усилие.

Немало деревьев разного возраста было и еще будет повалено для пользы науки. Студент томич Гена Карпунин в шуточном стихотворении, посвященном работе экспедиции, уделил Зоткину несколько строк:

От Зоткина мы узнали, что вертолет перевозит из Ванавары на заимку имущество и работников Золотова. Верный своей старой традиции, он прибыл в район, когда остальные группы свертывали работу. Поскольку Елисеев опять просрочил оплату налетанных вертолетом часов, руководство ванаварского аэропорта предоставило вертолет в распоряжение Золотова, который оплату счетов не задерживал.

Вообще же сложилась довольно-таки своеобразная ситуация. На одной и той же территории собираются работать две экспедиции по существу с одинаковыми задачами, но с различными представлениями о сущности явления. Одна из них проводит всестороннее комплексное исследование района, призвав на помощь специалистов разного профиля; вторую возглавляет человек, который чувствует себя компетентным во всех вопросах и не считает нужным прибегать к помощи специалистов, во всяком случае во время полевых работ.