Он стоял и смотрел на дело своих (или уже не своих?) рук и просто не мог поверить своим глазам. Он жив, а страшный убийца его отца (и его, его убийца!) лежит ничком в грязи, с разбитой седой головы стекают струйки крови..... он почувствовал внезапный приступ дурноты и, пошатываясь, побрел к выходу из этого проклятого парка. Обе руки саднило, кожа на кулаках была содрана до крови, кроме того, сильно болела нога, только что выкинувшая такой немыслимый фортель, она, скорее всего, вывихнута или даже сломана, не дай бог... "Ничего она не сломана, просто все у тебя в ужасном состоянии. Мышцы почти атрофированы! Как можно быть таким нетренированным?" - холодный и резкий голос в его голове, мерещившийся ему в минуты смертельной опасности, никуда не делся, он был на месте, и он даже читал ему нотации! Тут он вспомнил, что где-то читал про такое, что, мол, есть такое заболевание, когда люди слышат всякие голоса, чаще всего весной и осенью, ну да, сейчас же весна! Ну вот, тогда у него эта, как там ее, шизофрения, да, точно она! "Хватит забивать себе голову всякой ерундой" - голос был строг и непреклонен - "как можно довести себя до такого ужасного состояния, мышц почти нет, один жир кругом! Твоим телом управлять было намного сложнее, чем убить болотного душегуба! Ни одного удара хорошего так и не прошло!" "Кто ты?" - он поймал себя на том, что спросил это вслух - "где ты прячешься?" "Я в тебе, дурья ты башка!", - голос звучал уже чуть раздраженно - "ты - это теперь и я тоже! У нас теперь на двоих только одно тело осталось, и это тело твое, к великому моему сожалению!". "Но как же так? Кто ты? Как и зачем ты в меня вселился?" - он уже почти кричал. "А ну тихо. ТИХО Я СКАЗАЛ", - в голосе явно чувствовалась угроза - "не хватало, что бы нас здесь обнаружили, у кучи мертвых тел. Я тебе не причиню никакого вреда. Но потом об этом всем поговорим. А пока руки в ноги - и давай, двигай! Сейчас твой недруг очнется! Я его только на время обезвредил. Иди, или ты предпочитаешь, чтобы я тебе помог? Смотри, мне не жаль, но ноги-то твои!" "Нет, нет" - он суетливо замахал ободранными руками - "я уже бегу, бегу!".
Капитан очнулся от холода. Черт, сколько он тут провалялся? Десять минут, двадцать, полчаса? Его колотила крупная дрожь, саднило подбородок, сильно болела и кружилась голова. Он встал на ноги. Правая нога в колене так же отозвалась резкой болью. Вот дьявол, такого с ним не случалось никогда! За все годы его работы! Стареет он, что ли? Он, хромая, подошел к фонарю и тщательно оглядел себя. М-да, весь в крови и липкой грязи, шапка куда-то улетела, а главное, где его ТТ? Пистолет исчез, как провалился. Взял ли его "бегемот" с собой, или он просто улетел в кусты? Эх, какая разница, все равно его не найти сейчас, в темноте. Капитан, покачиваясь, побрел к выходу из парка. Слава богу, пистолет у него не последний, зубы целы, нога, вроде бы, тоже, да и голове уже полегче стало. Значит, не такой он уж и Брюс Ли, этот бегемот! Силы удара нет, как нет. Ладно, мы еще посмотрим, кто кого! Сейчас бы только до квартиры добраться, пока воспаление легких не схлопотал!
Капитан, не встреченный больше ни кем, доковылял до своего дома, и, подымаясь в загаженном лифте на свой этаж, дал себе зарок, пока не брать больше заказы ни у кого, даже у самых уважаемых людей, даже за самые большие деньги, пока он не закончит с бегемотом. И пусть даже для этого понадобится вся его оставшаяся жизнь.
Какое счастье, что следующий день был субботой! Старушка-мать, недовольная, что он явился так поздно, да еще и в таком виде, в любой другой день устроила бы долгие, нудные, выматывающие душу, слезливые разборки. А так, суббота - это святое, базарный день, старушка выбиралась на центральный рынок города как раз по субботам, на протяжении многих десятков лет. Теперь раньше обеда она домой не вернется! Он блаженно вытянулся на простынях, собираясь еще поспать часок-другой, тем более, что после вчерашних диких прыжков ноющая тупая боль тянула мышцы рук и ног, да еще и от вина с непривычки шумела голова. Но не тут-то было. "Вставай" - тоном, не терпящем возражений, приказал вчерашний голос - "времени у нас совсем немного". Он хотел было возразить, что времени-то у него как раз достаточно, что сейчас выходной, но только тяжело вздохнул и поплелся в ванную. Оставленная матерью на завтрак еда, как обычно, помогла ему немного успокоиться. Он знал о таких случаях, когда люди начинали слышать всякие разные голоса. Знал и о том, что эти голоса приказывали им делать всякие, зачастую довольно страшные и нелепые вещи. Он даже попытался припомнить название этой болезни, да-да, шизофрения, кажется. Это, конечно, ужасно, но он, вероятнее всего, серьезно болен. Как это могло случиться, и что ему делать теперь? " С тобой все в порядке, заканчивай придумывать себе всякие небылицы. Ты абсолютно здоров, ну, не считая лишнего веса, конечно" - голос в голове звучал так четко, как будто это был диктор из теленовостей. "Нет, нельзя поддаваться этому безумию" - от неожиданности его лоб покрылся холодной испариной - "тебя нет, пропади, исчезни, сгинь!". Он прокричал эти слова вслух, надеясь, что это наваждение уйдет, и он снова станет прежним самим собой. "Кричать абсолютно необязательно. И хватит пихать в себя все подряд, ты и так очень толстый, столько есть нельзя, скоро совсем ходить не сможешь", - голос звучал по-прежнему четко и насмешливо, и никуда пропадать, судя по всему, не собирался - "я жил в месте, в сто раз более ужасном, чем твой сытый и порочный мир. И, тем не менее, я выжил, развил свое тело и разум, укрепил дух. А что сделал ты? Ты малодушен, толст, труслив, ленив и неуклюж. А судя по тому, что уже вторые сутки я безуспешно пытаюсь наладить с тобой контакт, еще и глуп". Он, чувствуя себя последним идиотом, попробовал заговорить с этим беспокойным существом, так нагло поселившимся в его голове - "ты кто? чего тебе от меня надо?" Тут он вспомнил, как еще на новогодние праздники к ним заходили гости - Маргарита Васильевна, с пачкой английского чая, присланного ее сыном Павлом (нет, просто Пашкой, ведь вместе они росли!) из далекого и загадочного Лондона, и тетя Глаша с внучкой-студенткой Алиной и маленьким, противно тявкающим пекинесом Тоськой. Он видел Алину в первый раз, и жутко стеснялся. За столом что-то мямлил невпопад, краснел по любому поводу, чуть не пролил на стол чай, в общем, чувствовал себя не в своей тарелке. Потом старушки стали смотреть какой-то фильм по телевизору, а он, дрожа от странного возбуждения, вел с Алиной пространную и путаную беседу ни о чем. Она была симпатичной, даже, красивой современной девушкой, и беседа с таким робким увальнем, старшим ее больше чем на десять лет, но, тем не менее, стесняющимся как подросток, ее даже забавляла. Он же, чуть осмелев, пытался острить, подливал ей чаю, внимательно слушал ее девичью болтовню о преподавателях и однокурсниках, и украдкой бросал осторожные взгляды на ее туго обтянутые джинсовой юбкой упругие бедра и скрытую английским (эх, Пашка!) джемпером девичью высокую грудь... В тот вечер он, не особенно любивший маминых гостей, молился, чтобы фильм никогда не кончился, чтобы он вечно сидел рядом с невесть откуда взявшейся прекрасной незнакомкой, делал вид, что слушает ее рассказы, а сам скользил осторожным взглядом по ладной девичьей фигуре, и ловил тонкий запах ее духов... К чему он это вспомнил, собственно? А, точно, тот фильм, что шел по телеку, назывался "Привидение", и там тоже одной черной гадалке спать не давали такие вот голоса, голоса давно умерших душ!" "Я не привидение", - в голосе по-прежнему слышалась легкая усмешка - "я, если хочешь знать, такой же человек как ты. Ну, разумеется, не такой неуклюжий, конечно". "Что ты хочешь от меня? И откуда ты взялся?", - он, сам того не желая, снова произнес эти слова в слух. "Хорошо. Я расскажу тебе все. Ты только слушай и не перебивай. Я прибыл издалека. К сожалению, мое тело, видимо, не перенесло перехода в ваш мир" - голос, казалось, шутил - "теперь, судя по всему, у нас одно тело на двоих. Но я не впадаю в панику, а ищу одну очень важную вещь, о которой ты, скорее всего, слышал. А так как у нас теперь одно тело на двоих, то поисками мы займемся оба." "А что за такая важная вещь?", - спросил он тихонько вмиг осипшим голосом, в глубине души почему-то уже догадываясь, какой именно будет ответ. "Его название вряд ли тебе что-нибудь даст. А, впрочем, его называют Единым Ключом Мироздания, и ты просто мне поверь, это очень важная вещь для всего нашего мира. Нам нужно его найти, найти как можно быстрее, а иначе может случиться нечто ужасное. Впрочем, к чему пустые слова, я лучше покажу это тебе. Просто закрой глаза, и смотри". Он послушно опустил веки, и тут же перед его глазами появилась панорама какого-то города, с огромными домами из черного стекла, широкими лентами дорог, и машинами на них, похожими на большие черные пули. Ощущение было такое, будто бы он смотрел какой-то странный, но поразительно реальный сон, наяву. Большой город живет своей быстрой, и в то же время такой мирной жизнью, несутся куда-то машины, мигают огни светофоров, толпы людей снуют муравьями по широким, залитым солнцем, улицам. Вдруг синее небо над городом неожиданно и беззвучно вспучивается клубами коричневого дыма. Темно-коричневая пелена в секунду затягивает солнце, и город погружается во мрак. Затем раздается чудовищный грохот, казалось, от него дрожит каждый камень в городских мостовых, каждое стеклышко в окне каждого городского дома, каждый листик на каждом дереве в городском парке, каждая клеточка тела несчастных жителей этого города. А затем с коричнево-пепельного неба на замерший в преддверии чего-то ужасного, город, начинает струями литься жидкий оранжево-красный огонь... Не досмотрев, он в ужасе открыл глаза: "Что это было? Что случилось с этим городом? Где он находится?". "Не находится, а находился", - голос был абсолютно спокоен - "этот мир погиб из-за того, что было нарушено космическое равновесие между ним и его спутником. Цепь неожиданно разомкнулась, а ключа, чтобы ее вновь закрыть, на месте не оказалось. В результате - почти мгновенная гибель целого мира. Теперь ты понимаешь, как важен Ключ Мироздания?". "А как этот ваш ключ выглядит?", - зачем-то спросил он. "В вашем мире он выглядит как большой шар из темно-синего стекла. Он еще может сиять сам собой по ночам, и, наверное, делать что-то еще, я не знаю, что. Сам я никогда его не видел. Но я вижу, ты знаешь, о чем я говорю?". Он тяжело вздохнул и обреченно кивнул головой. "Да, увы, я знаю, о чем ты говоришь". Затем, больше ни говоря не слова, он тяжело прошлепал в свою комнату, с усилием отодвинул жалобно скрипнувший допотопный шифоньер, и, раскидав пару толстых бухгалтерских справочников и кипу пыльных газет, достал потертую обувную коробку. "Я нашел его случайно, пару лет назад, брошенным в заснеженной канаве. И я очень его полюбил. Он так красиво мерцал по ночам! Он был моей тайной и так скрашивал мою, в общем-то, унылую и серую жизнь! Но я всегда почему-то знал, что однажды за ним придут. И я без возражений отдаю его тебе, чтобы везде все было спокойно, и как ты говоришь, все несчастья всех нас минули. Но можешь ли ты пообещать, что тогда и ты поскорей оставишь меня в покое, и я буду жить своей собственной жизнью, как жил раньше, без всех этих твоих геройств, советов и бесконечного бормотания у меня в голове?" "Несомненно", - голос откликнулся тут же - "можешь мне верить! Я уйду навсегда. И, поверь мне, я шел к этому не одну сотню лет". И он почему-то поверил голосу. "Ладно. Ну, тогда забирай!". И он откинул крышку. В коробке лежала маленькая детская килограммовая гантель, исчезнувшая много-много лет назад, его старый летний сандаль, растоптанный и неприглядный, и сломанный допотопный штопор с надписью "Анапа" на облезлой ручке. Чудесный, загадочный, непостижимый синий шар бесследно исчез.
