Он отпустил меня только для того, чтобы накрыть нас одеялом, но этого времени мне не хватило, чтобы совершить побег. Затем он свернулся рядом со мной, придвинувшись намного ближе, чем обычно, прижав меня своим телом, заблокировав мои ноги своей, положив сверху, и крепко обернув свою руку вокруг моего живота.

Затем он поднял голову и произнес мне на ухо:

— Давай спать, Гвен.

О Боже мой!

— Ты что обкурился? — взвизгнула я.

Его ответ на мой вопрос — его язык слегка коснулся кожи у меня за ухом, а потом он положил голову на подушку.

Он точно обкурился. Полностью.

— Я не могу поверить, что ты…, — зашипела я.

— Спи, детка.

Я боролась с его рукой, но она была словно из металла, поэтому я перестала и сказала:

— Я... не... верю тебе.

— Детка, давай спать.

Я слегка утихомирилась на его слово «детка», мне пришлось. Малейшее движение, я знала разобьет меня вдрызг.

Но я не могла также успокоить свою боль, поэтому объявила:

— Я переезжаю в Бостон.

Он усмехнулся, глубоко по-мужски, и я почувствовала, его теплое дыхание у себя на волосах, на затылке, когда он сказал:

— Детка.

Господи!

Я попробовала еще раз.

— Ты не можешь оставаться здесь, Хок.

Его рука сжалась, он приподнял голову и прошептал мне на ухо:

— Ты живешь в Крутом Мире, детка. Предупреждаю, пока я не исправлю то, что разорвал в клочья, ты останешься здесь.

Ох.

Вот дерьмо.

Я проснулась перед рассветом, небо начало уже светлеть, я чувствовала горячее тело Хока, прижимающееся к моей спине.

Черт.

Я осторожно, чтобы не разбудить, выбралась из-под него, откинула одеяло, отыскала свои трусики и бросилась в ванную комнату. Я уселась на унитаз, натянула трусики и отправилась к своему термостату. Температура была низкой, для ночи не особенно комфортной. Я подкрутила реле вверх и пошла в свой кабинет. Я бросила диванные подушки на подлокотник, а потом накрылась сверху пледом из синели. Потребуется некоторое время, чтобы дом нагрелся. Синель была на ощупь мягкой и приятной, всегда приятно было ее накидывать на себя во время просмотра телевизора, но она не была ультра теплой.

Я лежала и раздумывала над очередной стратегией, как мне выйти из нынешнего затруднительного положения. Я могла бы поехать к Тэку, но он бы неправильно истолковал мой приезд, в любом случае, мне сначала нужно было разобраться самой в себе. Я могла бы пожаловаться Лоусону на Хока, но мне будет трудно ему объяснить, почему, после того, как мы закончили наши отношения с Ястребом, я все же позволила ему себя трахнуть.

Мда. Звучит как-то не хорошо.

Хок сказал, что придет за мной, даже если я уйду к Лео и Кэм. Мередит и папа вернулись в свой дом, но Хок уже доказал, что он может спокойно проникнуть и в их дом тоже. Трой жил на седьмом этаже в охраняемом кондо, но мне почему-то казалось, что эту систему безопасности Хок тоже победит, не обратив внимание на высоту.

Мда. Еще больше становилось все не хорошо.

Потом совершенно против моей воли, мои мысли вернулись к Симоне Дельгадо, которая любила своего брата, волновалась за него, а особенно за племянника, который должен был вот-вот появиться на свет.

Я понимала ее чувства.

Я также понимала весь тот гнев, перемешанный с горем, со стороны Хока, когда она взяла с собой дочь, как мать ей не стоило этого делать, она же знала, что тот район опасен. Я также понимала, почему он испытывал чувство вины из-за своего экстремального характера работы, он любил ее и его скорбь от потери перемешалась с гневом. Казалось бы, невинное решение с ее стороны, но он знал, что там опасно и предостерегал ее от этого, но она не послушалась, и в результате, счастливой, красивой семьи, фото которой он мне показывал, не стало. Пуф! У него осталась только на память фотография и их прощание тем утром, когда он ушел служить стране, не догадываясь, что эти слова станут последними.

Он был за тысячи километров. Симона и Софи были уже мертвы несколько дней, а он был за тысячи километров. Хок, который контролировал каждый нюанс в своей жизни, оказался полностью бессилен, находясь от них за тысячи километров.

Я постаралась не думать об этом. Я попыталась заставить мой разум подумать о чем-то другом, стараясь вычеркнуть его из моей жизни, чтобы он снова не причинил мне боль, но в моей голове напрочь засел он, когда говорил мне:

«Ты не шевелилась, Гвен».

Бутылки с зажигательной смесью. Обстрел из мимо проезжающей машины. Похищение. Он прошел через все это вместе со мной.

А потом он увидел Брока-Лукаса, выносящего мое неподвижное тело из моего же дома, и он решил, что с него хватит, пропади оно все пропадом, больше он не может этого выносить и кто может обвинить его в этом?

— Дерьмо, — прошептала я, подложив руки под щеку, свернулась, прижав колени к груди и почувствовала, как в доме становится теплее.

Я погрузилась в сон.

Сквозь сон я почувствовала, будто кто-то аккуратно выпрямляет мои ноги, что меня и разбудило.

Я открыла глаза, бедро Хока плотно вписывалось в мой изгиб, потом он поднялся, и когда я взглянула на него, он сидел на краю моего дивана.

Он убрал волосы с моего плеча, и его рука обхватила меня сзади за шею.

— Я не большой поклонник причины, из-за который ты свернулась калачиком, детка, — пробормотал он вместо доброго утра.

Он был полностью одет, и его лицо было несчастным.

Я промолчала, потому что была еще сонной и держалась настороже.

Он изучающе смотрел мне в глаза, я мысленно боролась с собой, стараясь не поддаваться его взгляду. Потом вдруг он передвинулся, и я была оторвана с дивана, усажена ему на колени, а его руки взяли меня в круг.

— Хок, — прошептала я.

— Если бы ты захотела чего-нибудь в этом мире, детка, чтобы это было? — спросил он.

Я моргнула.

— Что?

— Все, что угодно, это твое. Чтобы это было?

— Я не…

Он сильнее сжал мне талию.

— Нет ответа ничего, Гвен.

— Чтобы Джинджер ничего не угрожало и закончились ее неприятности, — ответила я.

Некоторое время его глаза внимательно изучали мое лицо, затем он сказал:

— А еще.

— Еще? — в замешательстве переспросила я.

Одна из его рук оставила мою талию и переметнулась к моим волосам, которые он убрал с шеи.

— Еще, Гвен, что еще является для тебя самым важным, чтобы ты хотела получить, если бы смогла.

— Хок, я не понимаю.

— Все, что угодно, неважно, что это.

— Хок…

— Ответь мне, Душистый горошек.

— Хок, я не…

— Гвен, ответь мне.

— Чтобы Симона и Софи были живы, и ты был бы с ними счастлив, как на той фотографии, — ляпнула я, его лицо тут же превратилось в пустую маску.

Глядя на него сонно и растеряно, я вдруг поняла, что эта за маска. Она появлялась, когда он пытался от меня скрыть что-то важное.

— Это же, конечно, означает, — продолжила я болтать, — что ты никогда ночью не будешь больше проникать за мою дверь.

Маска с его лица мгновенно исчезла, он улыбнулся, огромной улыбкой, отчего появились ямочки, и черт побери, они меня просто убивали эти ямочки, но должна признаться, что я не могла не отреагировать на них. Затем он моментально перевернулся, и я оказалась на спине, а он был сверху, мои бедра упирались в его бедра, но мои ноги почему-то оказались у него на спине.

Он перебирал мои волосы, потом заправил прядь за ухо и спросил:

— А следующее?

Я почувствовала, как мои глаза прищурились.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Что еще, Гвен?

— Я еще сонная, — заверила я.

Его лицо приблизилось, и он большим пальцем провел по моему подбородку, прошептав:

— Детка, что еще?