— Так Вы шутили, — внезапно поняла она. — Вы же совершенно не собирались сажать её на кол!

— А я и не говорил, что собираюсь сажать на кол, — усмехнулся я, — я сказал, что её надо подвесить на колу. И она будет именно висеть там.

Вытащив меч из ножен, я затолкнул ножны, между верёвками и спиной рабыни, и затем воткнул остриё стержня глубоко в ножны. Это, конечно, не принесло ножнам пользы, сильно раздув их, но, в конце концов, напомнил я себе, я за эти ножны не уплатил, ни одного своего собственного тарска. Затем, проткнув кончиком ножа дополнительное отверстие в ремне, я обернул его вокруг тонкой талии рабыни и застегнул пряжку, немного, подсунув ремень под плотно намотанные верёвки, чтобы его не было заметно издали. Теперь кол был в ножнах, а ножны удерживались на теле девушки у неё за спиной верёвками и поясом, не давая ей соскользнуть ниже. Таким образом, из города должно казаться, что предательница посажена на кол. По крайней мере, я на это надеялся. Но в конечном итоге, чтобы видеть, что это не так, надо было бы подняться на эту платформу. Конечно, при этом не будет видно крови, но, с другой стороны, её и не должно быть много, в конце концов, при таком способе казни, кол сам запечатывает рану.

— Вы пощадили её! — облегчённо вздохнула Леди Клодия.

— В последнее время, — усмехнулся я, — я заметил, что она изо всех сил старалась быть приятной.

Прежняя Леди Публия дрожала, понимая, как легко ей удалось отделаться.

Наконец, я поднял стержень и установил его в гнездо крепления. Снизу из цитадели и со стены послышались нестройные крики, по-видимому, там собралась небольшая толпа приветствовавшая появление кола выглядящего обременённым жертвой. Тем не менее, я сильно подозревал, что большинство мужчин сейчас были обеспокоены другими делами. Позади медленно приближающихся башен, частично под их прикрытием, к стене приближались сотни врагом. Самим осадным башням осталось пройти до стены уже меньше сотни ярдов. В данный момент косианцы выравнивали строй башен. Атака будет намного более эффективной, если аппарели всех башен опустятся одновременно. Именно это сейчас интересовало мужчин на стенах, чьей задачей было защитить цитадель. Разрозненные попытки забраться на стену с помощью кошек и приставных лестниц, прекратились. Однако между приближающимися башнями, были видны и десятки тех, кто нёс собой верёвки с кошками и команды с лестницами.

— Изогнись, — скомандовал я новообращённой рабыне, висевшие на колу. — Теперь продолжай извиваться энергично и очаровательно, иначе я посажу тебя на кол так, как и полагается!

Девушка, принялась извиваться и дёргаться, изображая полную беспомощность.

— Вы действительно сможете посадить её на кол? — тихо спросила Леди Клодия.

— Конечно, — заверил я женщину, что кстати не было неправдой.

До нас донёсся смех снизу, со стены, и, как мне показалось, даже со стороны косианских порядков. Похоже, они тоже не испытывали большого уважения к предателям.

Леди Клодия задрожала.

— Эй-эй, не так активно, — предостерёг я рабыню, — подёргалась немного, теперь замедляйся. Через некоторое время вытянись, замри и попытайся не шевелиться.

Рабыня, что ещё недавно была Леди Публией, подвешенная на колу, промычала что-то, по-видимому, означавшее, понимание её задачи.

— Что с тобой? — спросил я Леди Клодию.

— Это ведь я должна была сейчас дёргаться на колу, — прошептала она.

— Но этого же не произошло, — успокоил её я.

— Таран ударил в ворота, — прокомментировала женщина, донёсшийся снизу глухой удар, заставивший башню вздрогнуть.

— Пора уходить, — сказал я Леди Клодии, поворачиваясь к выходу с верхней площадки.

— Но сейчас же небезопасно, — вздрогнула она, окидывая взглядом панораму перед стеной, но, тем не менее, поспешила за мной.

Оказавшись внизу, на стене, мы оглянулись назад, и посмотрели на вершину надвратного бастиона. Всё действительно выглядело так, как если бы прежняя Леди Публия сидела на колу.

Осадные башни уже были не более чем в тридцати ярдах от цитадели. Лично я не видел никаких шансов на то, что когда упадут аппарели и начнётся атака, оставшиеся на стене люди каким-то образом окажутся в состоянии её остановить.

— Если её спасут, — заметила Клодия, оглядываясь назад на обнаженную фигуру, кажущуюся посаженной на кол, — Скорее всего, она будет отрицать, что она — рабыня.

— Но ведь даже в этом случае, — пожал я плечами, — сама-то она всё равно будет знать, что она — рабыня, хотя бы в её сердце.

— Действительно, — вынуждена была признать Клодия.

Рабыня не может освободиться сама. Её может освободить только владелец. Состояние рабства, в общем-то, не требует ошейника, клейма, ножного браслета, кольца, или любого иного видимого символа неволи. Такие атрибуты, столь символичные, столь глубоко значимые, сколь и полезные для того, чтобы пометить имущество, идентифицируя его хозяина, не так уж необходимы для рабыни. В действительности, хотя их закрепление может по закону произвести порабощение, в конечном итоге, сами по себе, лишь символы неволи, и не стоит их путать с реальностью неволи. Рабыня, сняв ошейник, не становится автоматически свободной женщиной, а остаётся всего лишь рабыней, которая находится без ошейника. Точно так же рабыня — по-прежнему останется ею, даже если её клеймо вдруг волшебным образом исчезнет, или если она была сделана рабыней неким другим способом, или если она ещё не была заклеймена. Некоторые рабовладельцы, возможно, как мне думается, по глупости тянут с клеймением своих рабынь, а некоторые, возможно, самые глупые, не клеймят их вообще. Однако такие девушки, попав в собственность новых владельцев, обычно обнаруживают, что эта оплошность может быть быстро исправлена.

— Рабыня, которая лжёт о своём рабстве, — заметил я, — никоим образом, не становится меньше рабыней. Она становится всего лишь рабыней-обманщицей.

— Я слышала, что неволю трудно скрыть, — кивнула Леди Клодия.

— Это особенно верно, — согласился я, — если женщина была рабыней какое-то время. Это может быть выдано разными способами, движениями тела, определенной робостью, уважением, тем как она встаёт на колени, по оговоркам, и прочему. Известно, что работорговцы, да и другие достаточно опытные мужчины, могут опознать рабыню среди женщин одетых в одежды сокрытия, просто взглянув на её походку, выслушав, как она говорит, или просто посмотрев в глазах. Потом её остаётся только раздеть, найти клеймо и передать для наказания.

Клодия выжидающе смотрела на меня.

— Я говорил о юридической стороне неволи, конечно, — ответил я на её молчаливый вопрос. — Возможно, Ты имела в виду врождённую неволю, проявляющуюся в женщинах, которые являются рабынями по своей природе?

Она смущённо потупила взор.

— Это, конечно, не зависит от обоснованности юридической неволи, — признал я.

— Да, — прошептала женщина.

— Безусловно, такое состояние прирождённой рабыни, точно так же, как и состояние юридической рабыни, довольно трудно скрыть, особенно при определенном стимулировании. Однако в этом случае, нет нужды считать её виновной, в том, что в сердце расстроенной, неудовлетворённой свободной женщины живёт та, кто ещё не находится в собственности своего владельца. Подобное рабство могут выдать такие детали, как её глубокая психологическая предрасположенность самоотверженно служить и любить, её желания, и реакция на мужское доминирование, её отношение к цепям и плети, ускорение, углубление и интенсификация её сексуальности в условиях неволи, её счастье и удовлетворение от нахождения себя помещённой в надлежащее отношение к ней мужчины, её радость при исполнении ей своей биологической роли, её наслаждение от повиновения, подчинения и любви, её восторг от осознания того, что она находится в собственности и ей владеют, подчиняют и завоёвывают, проявляемые в действиях столь тривиальных, как завязывание сандалий ее господина, или рабские судороги на мехах, когда она принуждена беспомощно отдаться оргазменному экстазу, который он желает на неё наложить.