Давно уже у Келеуги кончились гильзы запальников, но он приспособился заряжать старые, раздобыв где-то для них специальные капсюли. Осмотрев пушку, Келеуги остался доволен и осторожно спрятал ее в сухое место. Теперь только дождаться, когда море снова покроется тонким льдом и будет возможность подкараулить кита в трещине. В последние годы стало появляться все больше китов.

Ждать пришлось недолго. Через три-четыре дня к берегу стало прижимать вновь намерзший лед. Охотники забеспокоились, стали готовиться к выходу в море. Тонкий лед выдерживал охотников свободно. Течением и слабым ветром лед прижимало к берегу, громоздило в маленькие торосики. Образовались трещины и полыньи.

Утром Келеуги шел под скалами в сторону мыса. На плече он нес длинное древко с ручной пушкой. На всякий случай прихватил и винтовку с акыном.

Возле двух скал, одиноко стоявших в стороне от мыса, он приостановился, прислушался, затем взобрался на одну из них.

Рассветало. Келеуги в бинокль просматривал море. Все было закрыто льдом, и только у горизонта, где над краем моря висели облака, темнела вода. Тут и там выделялись на льду черными ленточками трещины. Келеуги тщательно изучал каждую трещину, каждое разводье. Вот три трещины, расположенные недалеко друг от друга. Охотник остановил свой выбор на них и стал спускаться со скалы.

— Ты уже здесь? — окликнул его подошедший Печетегин. — А я думал, что я первый.

— Пошли в море. Хорошо, что ты встретился, — говорил Келеуги, накидывая на плечи снасти. — Если увидишь китов, дай знать.

Охотники спустились на лед. Некоторое время они шли друг за другом, а затем разошлись в разные стороны. Келеуги направился к ранее намеченным трещинам и сел в засаду подальше от края, на более крепком льду. Около края, где лед тонкий, сидеть опасно: может морж кэглючин подкараулить, да и при сжатии лед выпирает бугром и неожиданно обваливается.

Китов поблизости не было, но откуда-то ясно доносились тяжелые выдохи: значит, киты шли во льдах, пробиваясь к чистой воде. Келеуги ждал, не спуская глаз с разводий. Показалась круглая голова нерпы. Большие черные глазища с любопытством уставились на охотника. Сообразив, что это опасность, нерпа с шумом нырнула в глубь моря. Келеуги не стрелял. Киты очень чуткие. Лишний шум может отпугнуть их. Временами, привстав, он внимательно осматривался по сторонам. Вдалеке виднелись две черные точки — это охотники шли от берега к морю. Над трещинами и разводьями висел туман. Поскрипывал лед. Одно поле льда наползало на другое. Крайняя трещина стала сужаться, по соседству образовалась другая. Но все это было привычно охотнику.

Вдруг неожиданно громко прошипел фонтан и над крайней трещиной одновременно взвились две пары струй. Хотя Келеуги ждал этого, но все равно вздрогнул. Он поспешно встал и стараясь не шуметь, легко на носках побежал к китам.

Метрах в двух от трещины Келеуги остановился и стал взводить курок пушки.

Китов было два. Они отдыхали. Неширокая трещина кое-как вмещала их. Киты то погружались, то всплывали, обнажая широкие круглые спины. В прозрачной воде хорошо были видны их движения. Они казались неуклюжими: толстое туловище с сужающимся стеблем хвоста и громадными лопастями. Легким движением хвостовых плавников киты выталкивали себя на поверхность. Над водой шипели фонтаны, широко раздувались воронкообразные дыхала. Длинные грудные плавники почти не двигались. Лопасти хвоста ходили вверх, вниз и вбок. Киты медленно двигались по трещине.

Волны набегали на края трещины, которая напоминала переполненную водой чашу. Он выжидал, держа наготове пушку. Выбор его пал на первого, более крупного кита. Он шагнул к трещине — волны лизнули торбаза — и вдруг точным, сильным движением ткнул гарпун в самое уязвимое место кита — немного ниже и чуть позади грудного плавника. Древко глубоко ушло в воду. Раздался глухой хлопок, и Келеуги отскочил от трещины. Кит неловко взмахнул несколько раз хвостом и с трудом погрузился в воду. Вода забурлила. Протянулся кровавый след. Стало тихо… Келеуги прислушался. Вдруг раздался приглушенный взрыв, и на поверхность воды стали выскакивать большие пузыри. Келеуги отходил все дальше от опасного места. В соседней трещине появился второй кит. Он был сильно обеспокоен и не замечал, что, взламывая края трещины, ранит себя. Киты очень привязаны друг к другу и нелегко расстаются с пострадавшим товарищем.

Кит бушевал, Он показывался то в одном, то в другом разводье, пускал фонтаны, взламывал лед и снова погружался в глубь моря.

Подбежал Печетегин, приближались к Келеуги и другие охотники.

— Ну как? — спросил Печетегин.

— Нымэлкин. Хорошо сработала пушка. Сейчас должен всплыть. Надо только подождать, когда успокоится и уйдет второй кит. Отойдем подальше.

Но кит не успокаивался. Он выныривал в разводьях, погружался в воду — все искал своего спутника.

Недалеко от трещины, где охотился Келеуги, лед стал выпирать бугром.

— Всплывает, — показал Келеуги.

— Аттау! Я побегу в поселок. Сообщу новость. — И, не ожидая ответа, Печетегин побежал к скалам.

Но в поселке уже каким-то образом узнали о случившемся. Упряжки собак одна за другой стали подъезжать к месту происшествия. Некоторые шли пешком с кожаными мешками за плечами. Все были оживлены, радостны. Разделка шла бойко. На льду в разных местах лежали длинные пластины жира со шкурой кита.

Кевеуги охотился недалеко от кромки припая. Еще вчера резко сменившееся течение натолкнуло обширное поле крепкого матерого льда на припай.

Припай не выдержал и дал трещину. Со скалистого высокого берега хорошо видно трещину, которая извивается черной змейкой на белом льду.

С утра все охотники, высмотрев со скал удобные места, сидели вдоль трещины, подкарауливая нерпу, Кевеуги ушел дальше всех. Было пасмурно, шел мелкий снег, слегка пуржило. Охотник убил двух нерп, а тут сама пришла и другая добыча — крупный белый медведь — самец.

Умка давно заметил охотника, обошел его стороной, переплыл трещину, намереваясь полакомиться убитыми нерпами, а может быть, и самим охотником, и уж никак не ожидал встретить на своем пути собачью упряжку. Собаки взъерошились, злобно залаяли, а более смелые и решительные бросились на умку. Медведь жестоко расправлялся с собаками, откидывал их, как щенков, в разные стороны. Вот одна собака на глазах охотника полетела с распоротым животом далеко в сторону, другая с перебитым позвоночником отползла в торосы. Не хотелось Кевеуги убивать медведя, да ничего не поделаешь — пришлось всадить в него три пули…

Я подошел, когда уже все было кончено: медведь разделан, на льду темнела кровь, валялись кости, в стороне лежали задранные собаки. Кевеуги сидел на нарте и курил махорку.

— Етти! — приветствовал он меня.

— Ии! — ответил я и присел рядом.

— Совсем голодный был, — кивнул на медвежью шкуру Кевеуги. — В желудке ничего не было.

Кевеуги, старый опытный охотник, многое перенял от своего отца, и сам хорошо знал повадки умки. Он даже счет убитым медведям потерял, да и не в обычае у хороших охотников перечислять свои заслуги, пусть об этом говорят другие.

— Сейчас хорошо — винтовки есть, — спокойно сказал Кевеуги, как будто его ничуть не взволновала встреча с медведем. — А вот раньше, с копьем и луком, трудно было добыть умку…

Кевеуги, обычно неразговорчивый, не любивший рассказывать о себе, разговорился.

— Раньше, чтобы убить умку, долго надо было бегать за ним. Не всегда умка нападает на человека, разве только когда голодный, как вот этот, — показал он на шкуру. — Чтобы заколоть умку, его надо разозлить и заставить пойти навстречу. Вот охотник и должен бежать за ним по следу до тех пор, пока тот не разозлится.

Иногда целый день и ночь бегает, для легкости даже верхнюю кухлянку скинет. Не выдержит умка, рассердится и бросится на охотника…

— Ху! Ху! — прикрикнул Кевеуги на собак, пытавшихся перегрызть постромки алыков и добраться до нерп.