Сильные порывы ветра подхватывали пенящиеся волны И несли миллиарды брызг, как будто ветер хотел перемешать и разнести по свету воды океана.

Все живое старалось скрыться подо льдом, в глубокий бухтах, за мысом с подветренной стороны или уходило в море на большую глубину.

Уходил от непогоды и молодой лахтак. Еще в начале шторма он искал убежища подо, льдом у берега. Но шторм усиливался, ветер крепчал, льдины поднимались на волнах, с шумом опускались вниз, стукались о морское дно, крошились.

Подо льдом стало опасно. Того и гляди придавит днищем какой-нибудь льдины. Некуда лахтаку деваться, негде искать убежища, а в море еще хуже. До самого дна взбунтовалось море. Выныривать стало труднее, сходящиеся на волнах льдины грозили придавить. Пробился кое-как лахтак сквозь плотную шугу, да так и остался на поверхности, где было все же спокойнее.

Отдыхает, сил набирается. Осень. Лахтаку не время отдыхать на льду, да необходимость заставила. Колышет его льдина на волнах. Морозом шерсть прихватило, шкура покрылась тонким налетом льда. Опять плохо: холодна Пополз неуклюже лахтак по льду, трещину ищет, но все плотно забито льдом. Пытался сквозь шугу в воду пробиться, да она крепкой коркой покрылась. Все ласты изодрал до крови, когти сорвал, крепкую шкуру об лед изранил, обессилел.

Еле ползет лахтак по шуге, а за ним кровавый след тянется. Мороз крепчает. Так и замерз уставший и израненный лахтак.

Стих шторм. Лед примерз к берегу. Вышли охотники в море. Много трупов морских животных погибло, вмерзнув в лед. Тут были и лахтаки, и нерпы, и даже молодой морж.

Жестока природа Севера, не щадит слабого.

Богато Чукотское море птицами. И каждая живет по-своему. Почти все осенью улетают в теплые края, а весной, когда еще у берега стоит лед, возвращаются обратно, оглашая прибрежные скалы радостными криками.

Но однажды мне удалось встретить интересную птицу, и не летом, а зимой, когда море было сплошь закрыто льдами. Чукчи называют ее чевальгин — полярный чистик.

Стояли сильные морозы. Ветра не было. Над разводьями поднимался густой пар. Я сидел у кромки и караулил нерпу, щелкая зубами от холода. Вдруг совсем рядом раздался писк;

— Пи-пи-пиить! Пи-пи-пиить!

«Что же это может быть?» — подумал я и вдруг увидел недалеко в разводье маленькую серенькую птичку с острым клювиком, тонкой шейкой. Кончики крылышек у «ее были черные. Птичка весело выплывала на середину разводья, подергивая головкой. Но вот, взмахнув крылышками, она скрылась в воде и вынырнула в противоположном конце разводья. В клювике она что-то держала: то ли креветку, то ли рыбешку. Странно было видеть в безмолвной ледяной пустыне это веселое существо.

Вернувшись домой, я спросил у старого Рычыпа:

— Рычып, что это за птичка плавает в разводьях и не боится мороза?.

— А, это чевальгин торбаз дожидается. Ты видел летом черную небольшую птичку с белыми пятнами по бокам, красным острым клювиком и красными лапками? Это ее птенец.

Богато Чукотское море птицами.

Птенцы чевальгина не улетают на юг. Первую зиму они проводят в море и только на второй год вместе со всеми трогаются в путь. Зимой птенцы плавают в разводьях и трещинах, питаются креветками и мелкими рачками. А когда пег разводий, трещин, держатся в лунках нерпы, пробивая тонкий лед острым клювом. Нерпа птицу не обижает. Чевальгин очень хорошо ныряет и долго может быть под водой. А ночует она подо льдом. Во льду, под водой есть хорошие воздушные убежища, особенно там, где много торосов. Птице в таком убежище не страшна ни пурга, ни мороз.

— А почему ты сказал, что она торбаза ждет?

— Потому что у молодого чевальгина лапки серенькие, а у взрослого красные. Вот когда у нее покраснеют лапки, она и трогается в путь вместе со взрослыми. Потому-то и говорят у нас: «Чевальгин торбаза ждет».

Припай встал намертво. Казалось, никакая сила не сорвет его до самой весны. Большие глыбы льда крепко засели на мели у берега, их засыпал снег. Охотники уже давно охотились на нерпу за кромкой припая. На припае были протоптаны тропинки, установились нартовые дороги. Но неожиданно потеплело, над сопками повисли облака, сорвался южак — ынэнан, что очень редко бывает в декабре. К вечеру южак задул с полной силой, пошел липкий мокрый снег. Трудно было устоять на ногах, и жители небольшого берегового поселка отсиживались в жилищах, беспокоясь за судьбу крыш и байдар, которые еще не были вкопаны в снег и лежали вверх днищами на стойках.

Каждый, кто жил на Чукотке, хорошо знает силу южного ветра. Он со злостью треплет одежду запоздавшего охотника, валит его с ног, опрокидывает нарты бегущих собачьих упряжек, набивает в щелочки жилищ сугробы снега, срывает шкуры с яранг и даже не церемонится с крышами новых деревянных домиков. Но декабрь не сезон южаку, его рабочий день короток. Сорвав несколько шкур с яранг, унеся в море у нерадивых хозяев все, что плохо лежало, он неожиданно стих. От припая не осталось и следа, насколько видел глаз, простиралась чистая темная вода. Стало подмораживать.

— Наверно, к вечеру кит появится. Уже время ему идти с севера, — говорили охотники, наблюдая в бинокли за морем.

И действительно, вскоре появились на горизонте низкие двухструйные фонтаны. Киты подходили все ближе к берегу, стали слышны их тяжелые вздохи. То тут, то там показывались широкие черные спины, медленно уходили в воду заостренные лопасти гигантских хвостов. Некоторые киты как будто резвились: медленно, переворачивались в воде, показывая то грудные длинные плавники, то хвостовые лопасти.

— Хотя бы хвостик срезать, — с сожалением и завистью говорили на берегу.

В ноябре-декабре, когда с севера начинает двигаться лед, кит идет вдоль кромки льда на юг, а в апреле возвращается на север. Часто киты выныривают в узких разводьях или взламывают тонкий лед, чтобы запастись свежим воздухом. Иногда они погибают, задохнувшись подо льдом, не в силах взломать лед. Если они погибают недалеко от берега, то становятся достоянием жителей прибрежного поселка, а если далеко в море, то около них обосновываются медведи, песцы и вороны.

С древних времен чукчи и эскимосы охотятся на китов. Существует даже легенда о том, как поссорились жители поселка Эмрэпэн с жителями села Нунэгнин из-за прирученного кита, который ежегодно ранней весной приводил к берегам несметное стадо китов, и охотники запасались мясом и жиром на всю долгую зиму. По однажды эмрэпэнцы случайно убили прирученного кита, и с тех пор настала вечная ссора между двумя селами, а киты перестали подходить близко к берегу.

Охотились на кита в древности разными способами: зимой кололи длинными копьями на льду в узких трещинах, летом гарпунили с байдар и добивали копьями. В береговых поселках сохранились следы былого расцвета китобойного промысла: громадные черепа китов, длинные, слегка изогнутые челюсти, которые использовались при строительстве жилищ (валькаров) и в качестве стоек для нарт и байдар. Широкими костями лопаток закрывали отверстия мясохранилищ. Не померкла слава и некоторых китобойных сел. Когда появились, усатые лодки-шхуны, китов стало меньше. Люди на этих лодках уничтожали животных в больших количествах, снимая с туш только усовые пластины…

Вечером Келеуги еще раз проверил готовность ручной пушки — гарпуна, которую его отец давно выменял у американских китобоев на несколько связок китового уса и на обязательство продавать ус только этому китобою. Устройство пушки нехитрое: короткий ствол из специального сплава бронзы, в который закладывается коротенькая толстая гильза, служащая для запала бикфордового шнура гранаты. Сбоку ствола специальный крючок с курком, пружиной и ударником. При ударе заряд гильзы взрывается и выталкивает из ствола гранату с зажженным бикфордовым шнуром, которая острым концом свободно входит в жидкое тело кита и через несколько секунд взрывается там.