И вот гранаты полетели в цель. Раздались взрывы, крики, стоны. Мы скатились вниз, схватили по автомату, вскочили на лошадей и, нахлестывая их, помчались на восток.

Утром оказались в станице, где размещался заградительный отряд. Пожилой, коренастый, небольшого роста капитан с какой-то радостью закричал, показывая на нас:

— Держи, держи их! А-а, попались, голубчики!

Мгновенно нас стащили с лошадей и под усиленным конвоем повели в крайний дом.

Со всех сторон неслись крики:

— Диверсантов поймали… Их сразу по немецким лошадям узнали…

— Вы кто? — строго спросил капитан. — Дезертиры или диверсанты?

— Ни те и ни другие, — ответил Чухонцев.

Ни документам, ни нашим доводам он не верил. Тут же на клочке бумаги написал: «Обоих в штрафной батальон, как злостных дезертиров и предателей…»

В лагере из деревянных бараков нас вызвал на допрос майор. Читая препроводительную, он от души рассмеялся и сказал:

— Капитан верен себе, у него один диагноз: «диверсанты».

Мы радостно вздохнули и придвинулись к столу. Наконец-то нас поймут и отпустят в, свою дивизию.

Майор, отрекомендовавшийся прокурором, отложил в сторону препроводительную и каким-то сонным, заученным голосом сказал:

— Не будем терять времени. От вашего чистосердечного показания зависит все, в том числе и ваша жизнь. Вы не диверсанты, это я знаю, но бежали с поля боя, бросив на произвол судьбы своих подчинённых.

Любуясь массивным портсигаром, прокурор явно рисовался своим красноречием. Медленно растягивая слова, он зловеще продолжал:

— Я очень хочу вам помочь и советую раскаяться, и тогда военный трибунал милостиво заменит вам высшую меру посылкой на фронт.

Прокурор, похлопав меня по плечу, ушел.

Подробно изложив все наши злоключения, мы отправились в барак.

К вечеру нас снова вызвали к прокурору. На этот раз я не узнал его.

— Вы что, издеваетесь надо мной? — грозно хмуря брови, закричал майор. — Я к вам всей душой, а вы такую ерунду написали! Ну, вот что: даю срок вам до утра. Одумайтесь и чистосердечно во всем признайтесь.

Удрученные, мы вышли во двор.

Чухонцев раздраженно сказал:

— Пусть скорее будет суд, там разберутся, наконец, запросят дивизию, и все станет на свое место. Не могут же нас, ни в чем не повинных, осудить!

— Могут, все могут! — каким-то не своим голосом произнес я. — У нас один выход — бежать отсюда.

Мы обошли лагерь стороной и, выждав, когда стемнело, бежали в поле. К утру благополучно добрались до своей дивизии… И вот, как видите, воюю. А ведь могли по ошибке и свои пустить в расход.

Да, приятно было познакомиться и поговорить с боевым капитаном. В дивизии Михаила Александровича Березовского хорошо знали солдаты и офицеры как отважного человека и энергичного политработника.

К 11 апреля 51-я армия закончила прорыв главной полосы немецкой обороны. В образовавшуюся брешь вошел 19-й танковый корпус. Не встретив сопротивления, он к середине дня освободил Джанкой. Командир немецкого 49-го армейского корпуса Конрад и командующий 17-й армией Еннеке допустили крупный промах, выведя из Джанкоя под Ишунь свои последние оперативные резервы. Подвижная группа 4-го Украинского фронта — 19-й танковый корпус — стремительно вышла на оперативный простор и вместе с передовыми отрядами 51-й армии 13 апреля освободила Симферополь.

2-я гвардейская армия сковала перед своим фронтом большую часть резервов противника. Это помогло 51-й армии в прорыве главной полосы обороны. Дальнейшее сопротивление гитлеровцев не только на севере, но и на востоке Крыма — Керченском полуострове — стало бесцельным. Тогда 87-я и 3-я гвардейские, 126-я и 387-я стрелковые дивизии пошли на штурм Ишуни. Продвигались они медленно. Но к вечеру 11 апреля сопротивление противника стало ослабевать. Способствовал этому и высаженный в тыл противника, через Каркинитский залив, десант в составе двух батальонов 24-й дивизии под командованием Героя Советского Союза полковника Пузанова. Враг начал отводить свои войска на юг. К семи часам утра 12 апреля Ишуньские позиции были пройдены и наши войска достигли реки Чатырлык — последнего рубежа обороны врага на Перекопе.

В этих боях артиллеристы показали чудеса отваги.

Командир батареи 331-го гаубичного полка старший лейтенант Тищенко неоднократно пробирался с радистами в расположение противника. Оттуда он по рации управлял огнем своей батареи, расчищая путь пехоте. Когда требовала обстановка, Тищенко всю батарею выводил на прямую наводку и быстро разрушал вражеские дзоты.

12 апреля пехотинцы 87-й гвардейской стрелковой дивизии с ходу форсировали небольшую речку Чатырлык. Противник не успел опомниться, как перед ним показались две роты советских бойцов. К сожалению, орудия сопровождения завязли на илистом берегу и не смогли оказать им поддержки.

Гитлеровцы попытались сбросить наших солдат в речку. Завязался упорный бой. Трудно поначалу пришлось пехотинцам без поддержки артиллерии. Но вот заговорили гаубицы 3-го дивизиона 192-го артполка. Затем бойцы помогли перетащить пушки через речку, и расчеты немедленно стали уничтожать автоматчиков противника прямой наводкой. Наши пехотинцы, поддержанные артиллеристами, пошли вперед.

Командующий 17-й немецкой армией генерал Еннеке, лишившись сильно укрепленных полос на Перекопе и Сиваше, отдал своим войскам приказ отходить к Севастополю.

Кое-как прикрываясь арьергардами, бросая тяжелую военную технику, гитлеровцы мчались на автомашинах к городу-крепости.

По приказу командующего у нас заранее в каждой дивизии первой линии был сформирован подвижный отряд. В него входили стрелковый батальон и истребительный противотанковый артиллерийский полк. Возглавлял отряд, как правило, заместитель командира дивизии. Кроме того, имелось два армейских сводных отряда усиленного состава. Один из них располагал легкой артиллерийской бригадой, двумя батальонами пехоты, четырьмя самоходными орудийными установками и ротой саперов. Этот отряд возглавлял отважный командир 4-й гвардейской артиллерийской бригады полковник В. И. Кобзев.

Утром 12 апреля выдалась теплая солнечная погода. Даже трудно было поверить, что пять дней назад всю ночь шел снег. Тогда бойцов спасала шинель, а сегодня они не знают, куда ее деть. Солдат ищет тени, но напрасно — в открытой степи ее не найдешь.

В назначенное время на наш наблюдательный пункт северо-западнее Ишуни прибыл командир отряда полковник Кобзев. Начальник штаба армии полковник Левин разъяснил ему задачу:

— Смело выдвигайтесь вперед, к Севастополю. В бой с противником не ввязывайтесь. Вы должны раньше неприятеля ворваться в город. Проявляйте инициативу, никакими разграничительными линиями вы не связаны.

— Отряд готов, а где же пехота? — спросил полковник Кобзев.

— Есть и царица степей, — отозвался командир 3-й стрелковой дивизии генерал Цаликов, присутствовавший при сборе отряда. — Вон под бугорком. Целых два батальона!

— Там и двух рот не насчитаешь, — возразил Кобзев.

— Зато боевой народ, — сухо заметил Цаликов. — Каждый из этих бойцов с пятью фашистами справится.

— Значит, будем побеждать умением, — улыбнулся полковник и упругой походкой пошел к своему отряду.

Через полчаса автомобильная колонна, набирая скорость, прогремела мимо наблюдательного пункта. Солдаты сидели на машинах и на орудиях в полной боевой готовности.

Подвижные отряды смело обходили отступавших в панике оккупантов, нарушали их походные боевые порядки, дезорганизовывали управление. Целые роты бродили по степи, наталкиваясь на продвигавшиеся вперед советские войска. Часто бывало так, что по дороге мчались на машинах наши бойцы, а параллельно, в шести-семи километрах, неслись, тоже на машинах или на повозках, гитлеровцы. Благодаря умелым действиям передовых отрядов быстро были очищены от врага Евпатория, Саки, Ак-Мечеть, Бахчисарай.

14 апреля наши передовые отряды ворвались во внешний обвод Севастопольской крепости, между реками Качей и Бельбеком. Кое-где им пришлось на короткое время перейти к круговой обороне. Тут создалось своеобразное положение: впереди — усиленный гарнизон крепости, с севера — отступающие гитлеровские части. Надо отдать должное бойцам и офицерам наших отрядов. Героически отбиваясь от врага, они удерживали захваченные участки до подхода главных сил. Особенно удачно действовал отряд полковника В. И. Кобзева, продвинувшийся на двести километров за сорок часов.