Когда подъезжали к одному из курганов, где находился полковник Утин, я сразу же почувствовал, что обстановка здесь значительно изменилась. Сильный орудийный и пулеметный огонь врага подтверждал наши опасения — оперативные резервы противника вышли на Ишуньские позиции. У селения Карт-Казак № 3 гвардейцы 261-го стрелкового полка вместе со своим храбрым командиром майором Н. И. Горбачевым отбили одну за другой две сильные контратаки.

С наблюдательного пункта были отчетливо видны две траншеи, захваченные нашими пехотинцами. Перед ними горело около десяти фашистских танков. По разрывам снарядов и мин можно было догадаться, что противник готовится к новой контратаке.

А наша армейская артиллерия еще в пути. Отдельные батареи станут на позиции только через час. К тому же они опять привезут лишь по шесть — восемь снарядов на орудие.

«Прав Утин, — подумал я, — третий год воюем, а положение с подвозом боеприпасов остается у нас самым узким местом. Не хватает автомашин, а у тракторов, как говорит Сергеев, мала скоростишка. Вот поставят орудия на позиции, а потом тракторы с прицепами поползут за снарядами».

В это время сзади послышался спокойный голос:

— Товарищ генерал! Командир четвертой гвардейской легкой артиллерийской бригады полковник Кобзев прибыл уточнить боевую задачу.

— У вас тоже по нескольку снарядов на орудие? — поинтересовался я.

— Никак нет! Головной двести второй полк Щеголихина уже занимает позиции, имеет по шестьдесят снарядов на орудие.

Довольный, смотрю на ладно скроенную фигуру. В. И. Кобзев — один из лучших командиров 2-й гвардейской артиллерийской дивизии РГК. Выше среднего роста, широкий в плечах, лет тридцати пяти, красивое, выразительное лицо, черные дугой брови. В бою Кобзев отличался поразительным спокойствием и выдержкой.

Владимир Иванович, оценив обстановку, не стал сразу перемещать всю бригаду. Он решил возможно скорее подтянуть к Ишуни хотя бы один полк, но зато со снарядами.

С юга послышался шум моторов — это пикирующие бомбардировщики врага подходят к нашим позициям. В небе появилось множество черных и белых облачков. Заговорили зенитки. Один самолет, оставляя за собой густой дым, промчался над нами и рухнул невдалеке. Раздался взрыв. Во все стороны полетели обломки алюминия. Остальные самолеты, поспешно сбросив бомбы на 261-й стрелковый полк, ушли на юг.

Не успел рассеяться дым от бомбежки, как на позициях полка взметнулись фонтаны земли от разрывов гаубичных снарядов. Минут тридцать продолжалась артиллерийская подготовка. Потом противник перешел в контратаку. Впереди, покачиваясь и стреляя на ходу, шло пятнадцать танков, за ними спешили пехотинцы.

— Эх! Упредили нас немцы, — с горечью бросил полковник Утин. — Теперь бы хоть удержать плацдарм до подхода главных сил армии.

Бой разгорался уже в первой траншее. Перед ней снова задымило несколько подбитых машин. Не один раз откатывалась назад немецкая пехота, но противник сегодня был особенно настойчив.

Прильнув к стереотрубе, вижу, как вражеские солдаты группами подбегают вплотную к траншее. Еще мгновение — и они захватят ее. Но вот из окопов показались бойцы. Донеслось нестройное «ура!», перемежавшееся с автоматными очередями. Это гвардейцы ударили в штыки. Враг не выдержал и стал отходить. Но тут вновь появились немецкие танки и за ними сотни пехотинцев. Гитлеровцы ворвались в первый окоп. Короток и невидим траншейный бой. Только автоматные очереди да разрывы ручных и противотанковых гранат говорили о кровавой схватке.

Обе стороны несколько раз атаковали друг друга. Однако превосходство было на стороне врага, и вскоре 261-й стрелковый полк стал отходить.

Командир дивизии не мог примириться с этим. Тымчик срочно стал готовить в помощь полку только что подошедший резервный батальон.

— Товарищ Шевченко! — кричит он артиллеристу. — Надо дать огневой налет перед атакой!

Василий Андреевич Шевченко знал свое дело, он один из сильнейших артиллеристов нашей армии. Полковник уже успел отдать необходимые распоряжения.

Когда батареи нанесли мощный удар, советские пехотинцы, не ожидая подкрепления, поднялись в атаку, пошли в штыковую и захватили первую и вторую траншеи.

На этом, собственно говоря, и закончились боевые действия на Ишуни 10 апреля. Обе стороны выдохлись. Противник убедился в невозможности выбить гвардейцев с плацдарма, а мы пришли к выводу, что без тщательной подготовки прорывать укрепления у Ишуни нельзя.

В сумерках, когда уже замер бой, приехал П. Г. Чанчибадзе. Блиндаж сразу же наполнился шумом, шутками. Настроение у всех приподнятое.

— Поздравляю, товарищ Тымчик, с удачей. Расскажи, дорогой, как удалось тебе внезапно побить тут фашистов? — весело спросил Порфирий Георгиевич.

— Пусть лучше доложит начальник политотдела, — ответил Тымчик. — Он в это время находился в роте.

— Прошу, полковник, — обратился Чанчибадзе к полковнику Липецкому.

Начальник политотдела коротко поведал, как было дело.

— Мы заметили, что батальоны ослабели и не выдерживают атак неприятеля, — начал он. — Тогда я кинулся в один полк, а мой заместитель, подполковник Домников, — в другой. Артиллеристам большое спасибо, таким огоньком накрыли вражеских пехотинцев, что они как залегли в двухстах метрах от наших траншей, так ни туда и ни сюда. Домников решил воспользоваться этим и приказал передать по цепям: «Гитлеровцев уничтожает артиллерия. У них не осталось ни одного танка. Сейчас они будут отступать. Всем нашим бойцам приготовиться к атаке. Вперед, орлы! За Родину! Бей фашистских гадов!» Он перемахнул через бруствер и, не оглядываясь, побежал, размахивая автоматом. За ним грянуло раскатистое «ура!», бойцы ринулись в атаку.

— А вот и он, легок на помине, — протянул Чанчибадзе, тепло встретив вошедшего в землянку В. М. Домникова. — Скажи, пожалуйста, дорогой, какой ты «секрет» знаешь? Здесь говорят, что тебя ни пуля, ни осколок не берет.

— Только одиннадцать месяцев в году, — с улыбкой ответил Домников, — но вот июль у меня несчастливый. Трижды был ранен, и каждый раз в июле.

Как-то незаметно стемнело. Чанчибадзе, попрощавшись, ушел к себе. Собрался и я последовать его примеру, но появился высокий, худой капитан М. А. Березовский, о котором в дивизии рассказывали интересную историю, и мне захотелось на досуге послушать его.

Отдав необходимые распоряжения, я вышел из бывшего немецкого бункера вместе с капитаном. Присели на бревно. Фронт вновь оживал: то тут, то там завязывалась перестрелка.

— Так что же с вами стряслось? — без дальних слов обратился я к Березовскому.

— Давно это было, — отозвался капитан, — еще когда наши отступали к Волге. Палило июльское солнце. Мы ехали вместе с начальником политотдела Липецким на машине. Бескрайние степи, бесконечные дороги. Всюду обозы, усталые войска, части перемешались, и нелегко было найти свое «хозяйство». Но нам повезло. Возле станции Чертково, в небольшой рощице, мы наткнулись на штаб своей дивизии. Комдив тут же приказал мне и политруку Чухонцеву отправиться на поиски стрелковых полков.

С Чухонцевым, тоже инструктором подива, мы отправились в путь, прихватив по две ручные гранаты. То тут, то там немецкие бомбардировщики, сбросив бомбы, снижались почти до самой земли и прошивали отступающие колонны пулеметными очередями. Полдня собирали мы разрозненные части и направляли их на сборный пункт, а когда вернулись в рощицу, то штаба там уже не нашли.

У нас не было сил идти дальше, и мы устроились на скирде. Сколько времени проспали, не помню, но когда проснулись, услышали голоса громко спорящих немцев. От неожиданности я чуть было не вскочил, но Чухонцев схватил меня за ногу и прошептал:

— Тихо. Это, видать, обозники на лошадях. Они уже расположились на ночлег. Что будем делать?

Договорились забросать гитлеровцев гранатами, воспользоваться паникой и удрать из этой ловушки на их лошадках.