При этих условиях городская конституция Льежа представляла, понятно, совершенно иную картину, чем конституции торговых и промышленных городов. Льежу удалось лишь частично освободиться от влияния епископа и кафедрального капитула. Эшевены города не были общинной властью. Эшевены, назначавшиеся пожизненно епископом и капитулом св. Ламберта, были фактически изъяты из-под влияния городского населения. Кроме того, они, вероятно, были древнее его, ибо все говорит за то, что они происходили от эшевенов, созданных, может быть, в каролингскую эпоху для отправления суда на церковных землях. Когда эти земли сделались могущественным княжеством, то, соответственно, возросло значение эшевенов. Находясь в самом центре епископской территории, они составили верховный суд, которому мало-помалу были подчинены все местные эшевенства и все мелкие судебные округи страны. В конце XIV века, по свидетельству Якова де Гемрикура, «названному верховному суду подчинялось больше трех тысяч высших судов, не говоря о судах присяжных и разных низших судах, которым нет числа»[532]. В качестве «феодальной курии» и «аллодиальной курии» они обладали очень обширной юрисдикцией: их полномочия простирались как на валлонские, так и на фламандские части епископства[533]. Несомненно, они являлись также привилегированным судом льежских горожан и блюстителями городского обычного права. Но власть свою они получили от князя, а не от города, и до конца Средних веков ряд особенностей продолжал еще свидетельствовать об их происхождении: так, для разбора дел они собирались в доме, расположенном в монастыре св. Лаберта, около площади перед собором.
Попытки горожан превратить эшевенство в муниципальную власть потерпели неудачу из-за сопротивления епископа и каноников. В отличие от Фландрии, городская автономия нашла в Льеже свое выражение и свой орган не в эшевенах, а в присяжных. Последние были созданы революционным порядком во время conjurationes (союзов) и communiones (объединений), которые упоминаются так часто в истории города с конца XII века; хотя их каждый раз уничтожали, но они каждый раз восстанавливались. Первоначально продукт мятежа, они с течением времени стали постоянными учреждениями, и после восстания при Генрихе Гельдернском всех льежских городов, как валлонских, так и фламандских, восстания, с которым связано имя Генриха Динанского, они заняли окончательно место в городских конституциях. Отныне городской совет состоял из присяжных и двух «makres», позднее «бургомистров». Но этот совет не сумел забрать в свои руки юрисдикцию эшевенов. До конца Средних веков последние продолжали быть представителями верховного правосудия и юрисдикции по земельным делам. Мало того, только в XIV веке они исчезли из совета и перестали вмешиваться в дела городского управления.
Таким образом в муниципальных учреждениях Льежской области налицо были две различные власти, отличные по природе и давности. Более старые, эшевены, образовали сеньориальный суд; более молодые, присяжные городского совета, были представителями общины. Первые отправляли правосудие от имени епископа, вторые — от имени горожан: их полномочия простирались лишь на муниципальные постановления и поддержание мира. Льежский юридический язык очень точно характеризовал полномочия присяжных как «юрисдикцию статутов», в то время как юрисдикцию эшевенов он называл «юрисдикцией закона».
Этого дуализма властей, этого различия между сеньориальной и коммунальной юрисдикцией не существовало во фландрских городах[534]. Конституционная эволюция этих крупных торговых городов происходила гораздо более органическим образом, потому что князь не пытался здесь ставить ей препятствий. В отличие от Льежской области, городские эшевенства во Фландрии были созданы для городов. Они не были древнее их, и в Брюгге, например, и в Генте можно ясно различить рядом с муниципальными эшевенами старых эшевенов кастелянства, прямых продолжателей скабинов каролингской эпохи, не имевших ничего общего с первыми[535]. У муниципальных эшевенов с самого их возникновения была совершенно особая роль. Они были привилегированными судьями горожан, органами городского права. Никакой другой суд не разделял с ними их компетенции и не ограничивал их юрисдикции: им принадлежала земельная, уголовная и полицейская юрисдикция. Они составляли естественный и необходимый суд poortet'oв (горожан), и по мере того как расширялись привилегии города, росли и их полномочия. Так, например, в конце XII века они добились юрисдикции по вопросу о пошлинах.
Если по составу своих членов, избиравшихся среди «viri hereditarii» «ervachtighe liede» (знатных людей) города, а также по природе своих полномочий, эшевенства были городскими судами, то все же они являлись одновременно с этим сеньориальными судами. Когда им приходилось разбирать важные дела, то в них председательствовал граф или его представитель — до XII века — кастелян, а после этого бальи. Точно так же и князь вмешивался в выборы их. Но с течением времени они стали все более и более принимать коммунальный характер. Очень скоро они превратились в городской совет: они стали собирать налоги, издавать постановления об общественных работах, подчинили своему контролю различные функции полиции и управления. В XII веке они назначали надсмотрщиков («eswardeurs», «rewards», «vinders»), которые должны были надзирать за торговлей и промышленностью; они назначали в различные кварталы города констеблей (constaveln), которым было поручено пожарное дело и забота о собирании городской милиции. Издававшиеся ими правила («bans», «keures», «core», «vorboden») образовали вокруг дарованной графом хартии, устанавливавшей основные принципы городского права, особое, все более и более разраставшееся, законодательство. В их архиве скоплялись «хирографы», содержавшие документы о сделках между купцами, о создании рент, о продаже недвижимостей и т. д. Кроме того, в качестве блюстителей порядка, они должны были постоянно выступать как «миротворцы» и третейские судьи; они приводили к присяге при заключении перемирий и заключали в «Ghiselhuis» или сторожевые башни заложников, служивших поручителями примирения между двумя враждовавшими семьями. Чтобы закончить перечень их полномочий, надо упомянуть еще, что они заведовали имуществом сирот, следили за больничным делом, старались лишить духовенство руководства школами и в периоды экономических кризисов выступали в роли посредников между купцами и рабочими суконной промышленности для установления заработной платы. Одним словом, они не были чужды ни одному из проявлений городской жизни. Фландрское эшевенство являлось во всех городах наиболее полным воплощением городской общины.
В. течение долгого времени муниципальные эшевены назначались пожизненно. Но в конце XIII века произошла важная перемена. Многообразные и обременительные задачи, лежавшие на эшевенах, мешали им, несомненно, выполнять с необходимым рвением и добросовестностью свои обязанности. Ввиду этого горожане потребовали и добились назначения магистратов на один год. Это нововведение упоминается впервые в 1194 г. в Аррасе[536] Судьба института годичных эшевенов была такая же, как в свое время судьба артуасского права: он мало помалу завоевал север графства. Ипр получил его в 1209 г., Гент — в 1212 г., Дуэ — в 1228 г., Лилль — в 1235 г., Брюгге — в 1241 г. Принятая в различных городах система выборов зависела, конечно, от местных условий. Но повсюду результатом этого было фактическое освобождение эшевенства из под власти графа. В этом можно легко убедиться, если принять во внимание, что несмотря на принцип избрания эшевенов на год, городской суд составляли всегда одни и те же лица. В итоге эшевенство попало во всех городах в руки известного числа семейств. По букве хартии избиратели эшевенов должны были наметить из числа горожан: «meliores et utiliores ad opus comitis et oppidi» (лучших и наиболее пригодных для пользы графа и города); фактически же они ограничили свой выбор только патрициями. Мало-помалу установилось правило, что для того чтобы стать эшевеном, надо быть членом Лондонской ганзы. А вскоре пришли даже к выводам, диаметрально противоположным тем, которые имели в виду при установлении годичного срока эшевенства.
