В борьбе с Цвентибольдом Ренье впервые применил ту политику, которую усвоили с тех пор его преемники в борьбе против своих германских сюзеренов. Он вступил в союз с Францией, король которой, Карл Простоватый, был Каролингом и отнюдь не забыл притязаний своих предков. Несмотря на поддержку, оказанную ему епископами, Цвентибольд не мог устоять против коалиции своих врагов. Он умер с оружием в руках, в незначительном сражении (13 августа 900 г.), и вместе с ним навсегда исчезло то Лотарингское королевство, которое бургундские герцоги попытались восстановить шесть веков спустя. Впоследствии сложилась благочестивая легенда о молодом государе, царствование которого было столь недолговечным и столь несчастным; его причислили к лику святых, и в течение долгого времени один зуб его, хранившийся в аббатстве Сюстерен, считался реликвией[98].

Гибель Цвентибольда сделала Ренье повелителем Лотарингии между Маасом и Шельдой. Не имея никаких других прав, кроме тех, которые давало ему могущество и богатство, он тем не менее пользовался здесь почти неограниченной властью, и современные ему хронисты, не зная, как его величать, называли его «missus» (государев посланец), «dux» (герцог) и «marchio» (маркграф). Германский король Людовик-Дитя, к которому за отсутствием потомства у Цвентибольда опять перешла Лотарингия, тщетно противопоставил ему епископов и графа Франконского Гебгарда, получившего герцогский титул. После смерти Людовика Ренье отказался признать Конрада Франконского, и, чтобы обеспечить себе независимость от Германии[99], присягнул французскому королю Карлу Простоватому, который был тогда слишком слаб, чтобы он мог представлять какую-нибудь опасность (911 г.)[100]. Карл принял на себя владение страной, но оставил ей ее независимость[101]. Ренье продолжал занимать в Лотарингии первое место. Когда он умер в 915 г., в своем Мерсенском дворце, в том самом дворце, где некогда происходил раздел Лотарингии между Каролингами, его власть была так прочна, что его сын Гизельберт наследовал ему, не встретив никакого сопротивления.

Хронист Рихер оставил нам очень живой портрет Гизельберта, самый древний из сохранившихся в нидерландской истории. Он был небольшого роста, но крепкий и всегда находился в движении. Глаза его непрерывно так бегали, что никто не мог определить их цвета. Снедаемый честолюбием, он готов был на все для достижения своих целей. Самая беззаветная храбрость сочеталась у него, как и у многих его современников, с хитростью и вероломством. Современники подозревали его в том, что он стремился стать королем Лотарингии, и его поведение делает эти подозрения чрезвычайно правдоподобными[102].

Его интриги вскоре поссорили его с Карлом Простоватым. Для борьбы с ним он обратился за помощью к Германии, от которой в свое время отвернулся Ренье и сумел добиться признания короля Генриха Птицелова, продолжая таким образом ту политику балансирования, пример которой был дан ему его отцом. Позднее он притворился, что хочет примириться с Карлом, но лишь для того, чтобы предать его и принять деятельное участие в восстании, давшем корону Франции Роберту Парижскому. После смерти последнего он отказался, однако, повиноваться его преемнику, Рудольфу Бургундскому, и снова вернулся к Генриху. Усиление германского короля не замедлило внушить ему тревогу; он сблизился с Рудольфом, но было уже слишком поздно. В 925 г. Генрих вступил в Лотарингию во главе могучей армии и заставил аристократию присягнуть себе.

925 год был одним из решающих в истории Нидерландов. Он не только положил предел длительным колебаниям Лотарингии между Францией и Германией, но и покончил с политической независимостью, которой эта страна пользовалась со времени царствования Цвентибольда и, объединив ее с Германией, окончательно установил на Шельде границу этого государства. Отныне «Regnum Teutonicorum» простиралось до Валансьена и Камбрэ, и бронзовый орел, помещавшийся на вышке Аахенского дворца, обращен был теперь лицом к западу, в знак его покорности и признаний им сюзеренной власти Германии.

Генрих, однако, избегал разрыва с Гизельбертом. Он оставил ему титул и права герцога и выдал за него замуж свою дочь Гербергу. Умирая, он мог надеяться, что этот беспокойный человек окончательно смирился и Лотарингия умиротворена. Вначале казалось, что события оправдали эти надежды. Гизельберт присутствовал при коронации Оттона I в Аахене, принес ему присягу на верность и исполнял обязанности камерария во время праздничного пиршества, последовавшего за церемонией. Однако он ничего не забыл из своих планов. Как только разразилось восстание Генриха Баварского и Эбергарда Франконского, поставившее под угрозу трон Отгона, он сразу оказался в рядах заговорщиков. Побежденный при Биртене, а затем осажденный в своем замке в Шевремоне, он остался непоколебимым в этой последней борьбе, где дело шло о его судьбе. Он попытался еще раз натравить друг на друга Германию и Францию и призвать на помощь Людовика IV Заморского. Сам же он двинулся по направлению к Рейну навстречу армии Отгона. Это был его последний поход. Подвергшийся неожиданно нападению около Андернаха и окруженный врагами, он пытался спастись, пустив свою лошадь вплавь по реке, но был увлечен потоком и погиб в волнах (2 октября 939 г.)[103].

Между тем как Лотарингия, долгое время балансировавшая между Францией и Германией, была, наконец, прочно присоединена к этой последней державе, судьба территории, расположенной между Шельдой и морем, сложилась совершенно иначе. Отойдя по Верденскому договору к королевству Карла Лысого, она никогда не оспаривалась у него и не пыталась отделиться от него. Как мы видели, Верденнский договор, не принял в расчет национальности нидерландских народов. Благодаря ему Франция с самого начала Средних веков имела в лице Фландрии на своей северной границе германскую область подобно тому, как в свою очередь Германия, обладательница валлонских частей Лотарингии, имела на своей западной границе романскую область.

В то время как Лотарингия обязана была своим названием и своим территориальным единством королевству, порожденному разделами каролингской монархии, Фландрия была чисто феодальным образованием. Ее название означало первоначально приморскую область, расположенную к северу и к западу от Брюгге[104]. Отсюда была родом могущественная семья, которой вследствие слабости королей и политического хаоса во Франции в IX и X вв. удалось путем смелых захватов присоединить к своим первоначальным владениям все графства, расположенные от нижнего течения Шельды до реки Канш, объединить их под своей властью и создать из них под конец одно из наиболее прочных и наиболее живучих княжеств, какие только знала Европа в Средние века[105].

Нам почти ничего не известно о раннем периоде истории Фландрии. О происхождении графства Фландрского издавна сложилось легендарное предание. Хронисты сообщают: во времена всемогущего короля Франции Карла Великого здесь находилась бесплодная земля, ничего не стоившая и покрытая болотами, и на этой земле жил преблагородный барон и назывался он Лидрис[106]. Этот Лидрис, или Лидерик, сир Гарлебекский, получил, по-видимому, в ленное владение от Карла эту занимаемую им «бесплодную землю». Его сын Энгеран, а затем его внук Одасэ (Audacer) имели, подобно ему, звание королевских лесничих (forestarii), и именно этих людей, история которых самым причудливым образом переплетена с рассказами, где фигурируют демоны и великаны, могущественная династия, созданная Балдуином Железная рука, почитала самыми ранними своими предками. В запутанном клубке этих сказаний достоверны во всяком случае самые имена. Положительно известно, что в 836 г. умер некий граф Лидерик и что Энгеран, известный своим участием в раздорах и интригах последних Каролингов, носил, подобно Одасэ, титул графа и светского аббата монастыря Сен-Пьер в Генте. Так называемые королевские лесничие были, таким образом, попросту местными властителями, являвшимися одновременно должностными лицами, крупными земельными собственниками и владельцами аббатств, вроде тех локальных династий, которые можно встретить в это же время в Лотарингии. Они стали достоянием легенды, породнившей их друг с другом и возведшей таким образом начало фландрской династии к временам Карла Великого[107].