Легкий на версии Слава Голубев высказал предположение, что Оксана могла видеть опубликованный в областной газете броский фотоэтюд Донцова с подписью «Сестры-близнецы» и запомнила его. Гуляя по лесу с овчаркой Айной, она обнаружила в промоине заброшенного карьера выступавшую человеческую ступню и сориентировалась по приметным березкам. А «гадать» взялась Лазарю Симоновичу ради заработка и поддержания собственного имиджа «ясновидящей», даже не зная, кто там зарыт, в овраге. Направление и расстояние от березок «затуманила» умышленно, чтобы, как говорится, не выдать себя с головой.

Конечно, умная собака могла навести Оксану на захоронение, но, чтобы увидеть выступавшую из промоины ступню, надо было спуститься на самое дно замусоренного оврага. Вряд ли Оксана была способна на такой «подвиг» — забираться в глубину мусорной свалки. Не отклоняя напрочь версию Голубева, Бирюков все-таки склонялся к тому, что Черноплясова знает больше, чем выдала при «сеансе ясновидения». Предположение Антона окрепло после того, как Шахматов сообщил ему, что при обследовании «Мерседеса» застреленного Ксивы — по паспорту Владимира Эдуардовича Жменькина — в декабре прошлого года на слесарном молотке из набора автоинструментов были обнаружены признаки крови. Сейчас их сравнили с кровью Софии Лазаревны Виноградовой, и они совпали по группе и резус-фактору. И еще, совсем уж сенсационное, сообщил Шахматов Бирюкову. Сотрудники красноярского угрозыска выяснили, что женщина, назвавшаяся Лазарю Симоновичу Светланой, в действительности была Софией и прописалась в Красноярске по поддельному паспорту настоящей Софии Лазаревны. Появилась она там в ноябре прошлого года. Купила кооперативную квартиру и жила в ней одна до той поры, пока внезапно не нагрянул одесский портной. К сожалению, выяснить ее подлинную личность не удалось. После встречи с Химичем, видимо, опасаясь разоблачения, мошенница за приличные деньги продала квартиру под офис малому предприятию и скрылась в неизвестном направлении. Раскрыть секрет этого трюка в какой-то мере могла бы, пожалуй, Черноплясова, но Оксана вместе со своей овчаркой уехав вроде бы в Кемерово на один день, не появлялась в Родниково вторую неделю.

За это время в Новосибирск прилетел из-за границы Максим Вольфович Виноградов. Бирюков через Шахматова срочно пригласил его в районную прокуратуру. Когда тот вошел в прокурорский кабинет, Антону показалось, что давно знает этого высокого спортивного склада мужчину с волнистыми, заметно тронутыми сединой и совершенно белыми на висках, волосами. Загоревшее с волевым подбородком и высоким лбом лицо Максима Вольфовича было уставшим, а голубые глаза печальными. Назвавшись только по фамилии, Виноградов спокойно уселся возле стола на предложенный Бирюковым стул и, словно экономя время, сразу сказал:

— К большому сожалению, вряд ли могу быть вам полезен. Гибель жены для меня более загадочна, чем для работников следствия.

— Да, Максим Вольфович, — ответил Бирюков, — загадок вокруг Софии Лазаревны накрутилось столько, что без вашей помощи их трудно разгадать.

Виноградов тяжело вздохнул:

— Хорошо, спрашивайте. Возможно, я внесу какую-то ясность.

— Прежде всего, меня интересует здоровье Софии Лазаревны накануне исчезновения, — сказал Антон. — У нее было очень больное сердце?

— Как бы ответить поточнее… — Максим Вольфович задумался. — Соня была терпеливой и не любила стонать о своих болячках. Плохо она стала себя чувствовать, вернувшись с курорта, хотя ездила туда по рекомендации врачей. Я как раз собирался в командировку в Москву. Хотел взять с собой Соню, чтобы проконсультироваться у столичных специалистов. В тот роковой день, когда она исчезла, хотел оформить на нее авиабилет, но дома не оказалось Сониного паспорта…

— И вы отправились на дачу?

Виноградов утвердительно кивнул:

— Добрался туда уже в темноте — осенью темнеет рано. Дверь была на замке. Своим ключом отомкнул замок. Обошел всю дачу, но там ни малейших признаков Сониного присутствия не было. В какой-то степени это меня озадачило. Стал спрашивать соседей. Никто из них Соню не видел.

— Домой, в Новосибирск, поздно вернулись?

— За полночь. Кажется, уже под утро.

— И ничего необычного на даче в тот вечер вам не бросилось в глаза?

— Абсолютно. Лишь постель на кровати была примята. Подумалось, что это Соня отдыхала в предыдущие дни. На следующий день еще съездил в Родниково. Там ничего не изменилось. Пришлось заявить в милицию. Соню стали искать, но вскоре пришла телеграмма, за ней — письмо из Красноярска. Откровенно признаться, мне эти послания показались крайне подозрительными. Когда же экспертиза подтвердила подлинность письма… У меня наступила шоковая депрессия. Никогда не допускал мысли, что Соня способна на измену.

— Но хоть что-то вы за ней раньше замечали?

Виноградов пожал широкими плечами:

— Вернувшись с курорта, жена вроде бы стала избегать меня. Это показалось странным. Раньше такого с ней не было. А тут еще Лазарь Симонович рассказал, будто у нашей дачи появлялся какой-то молодой мужчина. Я попросил сторожа Донцова понаблюдать за дачей. Донцов меня успокоил. После неловко перед ним было за необоснованные подозрения.

— Почему же паспорта Софии Лазаревны не оказалось дома? — снова спросил Бирюков.

— После выяснилось, что перед поездкой на дачу Соня заходила в Сбербанк, чтобы оставшийся от курорта аккредитив зачислить на сберкнижку, которую занесла домой, а паспорт, видимо, забыла оставить дома и уехала с ним в Родниково. Дальнейшую судьбу паспорта не знаю… — Виноградов задумался. — Не могу понять, за что и где Соне проломили голову? Ведь из раны должна была брызнуть кровь, но на даче не было ни капли…

Бирюков хотел было сказать, что при остановившемся сердце, как это случилось с Софией Лазаревной, кровь не брызжет, но вместо этого внезапно спросил:

— Максим Вольфович, вы любили жену?

Вопрос оказался для Виноградова настолько неожиданным, что он вроде бы или растерялся, или удивился. Во всяком случае, посмотрел на Бирюкова так, будто хотел сказать: какое это имеет значение, когда жены уже нет в живых. Однако быстро взял себя в руки и после короткого замешательства, чуть усмехнувшись, заговорил:

— Любовь — сложное чувство. Часто ее путают с половым влечением. Я, признаться, не специалист в этом и не берусь ответить коротко «да» или «нет». Но если вопрос поставлен, что называется, в лоб, попробую объяснить… Конечно, если бы у меня к Соне не было никаких чувств, я не смог бы на ней жениться. Наши отношения переплелись слишком круто. Я вырос без матери и отца. Сонина мама умерла очень рано. Воспитывал нас Лазарь Симонович. Мне он заменил отца, за что останусь ему благодарен до конца жизни. А Соня для меня была не только женой… Она для меня была святой женщиной.

— И вы никогда ей не изменяли?

Виноградов смущенно улыбнулся:

— На такие вопросы трудно отвечать. Настоящие мужчины о своих любовных связях не треплются. А вас, если не ошибаюсь, интересует именно это?

Бирюков посмотрел Виноградову в глаза:

— У меня есть предположение, что загадочную интригу с исчезновением Софии Лазаревны заварила очень коварная женщина для достижения собственной цели. Поэтому хотелось бы знать круг ваших поклонниц, чтобы выяснить, нет ли среди них такой, которая способна на неблаговидные поступки. Можете на этот вопрос ответить откровенно?

— Попробую… — Виноградов потупился. — Недостатка в поклонницах я не испытывал и не испытываю. Но постоянных любовниц никогда не имел. И ни одной из женщин я никогда не обещал ничего сверх того, что в моих силах. В этом отношении моя совесть перед Соней чиста. Предать ее я не смог бы, несмотря на любые старания самой изощренной искусительницы. Вам это может показаться высокопарным, но, поверьте, это так.

— В таком случае давайте говорить о конкретных лицах.

— Пожалуйста.

— Что вы можете сказать об Оксане Черноплясовой?

— Об Оксане?.. — неподдельно удивился Виноградов. — Извините, но у меня с ней даже намека на интимные отношения не было.