1. К этим трем Демокрит добавляет еще одно объяснение: «Чем тверже тело, тем быстрее оно нагревается и тем дольше сохраняет тепло. Так, если поставить на солнце два сосуда — медный и стеклянный, то медный быстрее разогреется и дольше будет оставаться горячим». Далее он говорит о том, отчего это, по его мнению, происходит. «В более твердых и плотных телах поры должны быть мельче, и дух в каждой из них более тонкий, разреженный; значит, подобно тому, как маленькая баня или котел согреваются быстрее, так и эти скрытые отверстия, неразличимые простым глазом, скорее ощутят жар и дольше не выпустят его обратно из-за той же своей узости».

Эти долгие приготовления подводят нас к ответу на наш вопрос.

[1.] Чем ближе воздух к земле, тем он плотнее. Как в воде и в любой другой жидкости муть оказывается в самом низу, так и в воздухе все более плотные частицы оседают на дно. Но уже доказано, что чем тверже и плотнее вещество, тем лучше оно сохраняет полученное тепло. Наверху, вдали от земного мусора, свободный от примеси воздух чище; солнце не задерживается в нем, проходя, как сквозь пустоту; от этого он меньше нагревается.

1. Некоторые возражают против этого, говоря, что на вершинах гор должно быть тем жарче, чем ближе они к солнцу. Мне кажется, они ошибаются вот в чем: они считают, что высота Апеннин, Альп и других знаменитых гор достаточно велика, чтобы создать ощутимую разницу относительно расстояния до солнца.

2. Эти горы исключительно высоки по сравнению с нами, но взгляни на них с точки зрения вселенной, и сразу увидишь, что все они низки; только друг с другом они могут соперничать в высоте. Даже величайшие из них не поднимаются настолько, чтобы выдержать сопоставление с целым. В противном случае мы не говорили бы, что вся земля есть шар. [3.] Свойство шара — округлость в сочетании с некоей равномерностью; погляди на мяч для игры, и ты поймешь, в чем эта равномерность: он сшит из кусочков, и между ними — рубцы швов, но это не мешает нам сказать, что он со всех сторон себе равен. Как мяч выглядит круглым, несмотря на эти неровности, так и весь земной шар — несмотря на выступы гор, высота которых незаметна при сопоставлении с миром в целом.

4. Кто утверждает, что высокая гора должна нагреваться сильнее, потому что находится ближе к солнцу, тот вынужден будет признать, что долговязый человек согревается скорее коротышки, а голова — скорее, чем ноги. Но тот, кто мерит мир сообразной ему мерой и понимает, что земля в нем — не более, чем точка, тот догадается, что ничто на земле не может возвыситься настолько, чтобы сильнее ощущать влияние небесных светил, словно войдя с ними в близкое соседство.

5. Эти горы, на которые мы глядим снизу вверх, эти пики, покрытые вечными снегами, — все они ниже низкого; конечно, в известном смысле гора ближе к небу, чем луг или долина, но в этом смысле и мяч везде разной толщины. В этом смысле и одно дерево ближе к небу, чем другое. Но это не так, ибо различие между крошечными карликами может быть заметно лишь тогда, когда они сравниваются друг с другом. Но по сравнению с безмерным телом становится безразлично, насколько один из них больше другого: как бы ни была велика разница, и тот и другой окажутся предельно маленькими.

1. Однако вернусь к нашему вопросу. В силу приведенных мною причин большинство придерживается мнения, что снег образуется в той части воздуха, которая соседствует с землей. Частицы его связаны не слишком крепко, ибо соединились под воздействием не очень сильного мороза. Ведь близкий слой воздуха одновременно и слишком холоден, чтобы перейти в воду и дождь, и недостаточно холоден, чтобы затвердеть в град; именно при таком среднем, умеренном холоде из сгущающейся воды получается снег.

1. Тут ты воскликнешь: «Чего ради ты с таким старанием исследуешь эти глупости, которые могут сделать человека ученее, но не лучше? Ты рассказываешь, как получается снег, в то время как тебе куда больше пристало бы рассказывать нам, почему не следует покупать снега»[433]. — Ты хочешь, чтобы я вызвал на суд роскошь? Эта тяжба и так тянется изо дня в день, и без всякого результата. Впрочем, отчего не потягаться, даже если ей суждено выиграть: пусть если и победят нас, так хотя бы в борьбе и сопротивляющихся.

2. Так что же? Ты думаешь, подобное рассмотрение природы никак не поможет тебе приблизиться к твоей цели? Когда мы задаемся вопросом, из чего получается снег, и приходим к выводу, что природа его такая же, как у инея, в котором духа (spiritus) больше, чем в воде, разве ты не видишь, что это звучит упреком тем, кто покупает его: ведь тратить деньги на воду было бы постыдно, а это даже и не вода.

3. Право, нам лучше исследовать, как снег образуется, нежели как он сохраняется: а то ведь нам уже мало старых выдержанных вин, которые можно разливать по кувшинам[434] и сортировать по вкусу и возрасту, и мы изобретаем новые удовольствия, стремимся набить кладовые снегом, чтобы он перехитрил лето и чтобы холод погреба защитил его от пылающего летнего зноя. И чего же мы достигаем этими ухищрениями? Покупаем за деньги даровую воду. Жаль только, что нам нельзя купить ни ветра (spiritus), ни солнца, что воздух даже к столь утонченным и богатым людям поступает сам собой и совершенно бесплатно. О, как горько нам, что природа вещей оставила что-то на общее пользование!

4. Природа пожелала, чтобы вода текла для всех, равно всем доступная, чтобы всякий мог зачерпнуть живительный глоток; она щедро разлила ее на благо всем — не только человеку, но и всякому зверю, птице и самому неразвитому живому существу; и за эту-то воду хитроумная роскошь вопреки природе назначила цену: ничто не может быть ей мило, если не досталось дорого. Это было единственным, что уравнивало богатых с толпой, единственное, в чем они не могли получить преимущества перед беднейшим; и вот человек, обремененный тяжестью богатства, додумался наконец, как превратить воду в предмет роскоши.

5. Как дошли мы до того, что ни в одном источнике вода не кажется нам достаточно холодной? — Скажу. Пока здоровый желудок получает здоровую пищу и наполняется ею не перегружаясь, ему достаточно естественных освежителей; но когда он сожжен ежедневным перееданием и несварением, когда его печет не летний зной, а свой собственный, когда непрекращающееся опьянение заполнило внутренности и, превращаясь в желчь, жжет грудь, тогда приходится искать что-нибудь такое, что прекратило бы этот пожар, который от воды только сильнее вспыхивает. Лекарства усугубляют болезнь; и вот уже не только летом, но и среди зимы они пьют снег по той же самой причине.

6. Причина эта — не что иное, как внутренний недуг, ибо все нутро их испорчено роскошью. Оно никогда не знает передышки: затянувшиеся до зари обеды без перерыва сменяются завтраками: бурные возлияния еще глубже погружают в пучину недуга тех, чьи желудки уже и так лопаются, трещат от обилия разнообразных яств: невоздержанность не знает устали — поглощенная без меры пища клокочет, становится дыбом, словно взбесившийся зверь, и пылает, требуя все нового охлаждения.

7. И хотя их пиршества защищены от солнца занавесами, а в окна вставлена слюда, и жаркий огонь укрощает зиму, все же их расслабленный и утомленный собственным жаром желудок требует орошения. Подобно тому как мы приводим в чувство тех, кто потерял сознание и лежит в обмороке, брызгая на них чем-нибудь холодным, так и их скованные пороками внутренности не чувствуют ничего, пока их не обожжет чрезвычайно сильный холод.