Он демонстративно отошел к фонтанчику в стене дома и стал рассматривать надпись над "источником".

— Ну-ну, — покачала головой Кайзерина и пошла через площадь к остановившемуся недалеко от таверны братьев Марчена автомобилю. Впрочем, майор Натан не дал ей пройти более половины расстояния.

Он встретил ее посередине площади с элегантным букетом в одной руке и коробкой шоколада — "И где только достал в такое время?" — перевитой шелковыми лентами — в другой.

— Здравствуйте, баронесса! — сдержанно склонил голову майор. — С наилучшими пожеланиями! — он протянул ей сначала букет, а потом — коробку.

— Один вопрос, фройлен Кайзерина, — сказал он на прощание. — Вы вполне уверены, что не хотите сказать мне большего? Я мог бы привести сюда броневик… на ремонт. И, разумеется, с охраной.

— Спасибо, — самым искренним образом улыбнулась в ответ на его предложение Кайзерина. — Спасибо, майор, но настолько далеко моя паранойя еще не зашла…

В коробке из-под шоколада лежал "браунинг" — модель 1910 года — в армейского образца кобуре, две снаряженные обоймы и короткий, но острый как бритва, "бандитский" нож в кожаных ножнах. То есть, все то, что Кайзерина, следуя своим тревожным мыслям, попросила у майора в их предыдущую встречу. Трудно сказать, о чем подумал Джордж Натан, но как истинный джентльмен он выполнил просьбу женщины быстро и безукоризненно точно. Собственно "задание" она сформулировала в самых общих чертах: что-нибудь огнестрельное, но некрупное, и что-нибудь колюще-режущее, но тоже небольшое, что можно без особых проблем носить при себе. Так окончательный выбор "дамского набора" лёг на самого майора, и зависел от его возможностей и "творческого потенциала". И галантный офицер отнюдь не оплошал.

На обратном пути Лешаков, стоит отдать ему должное, не задал ни одного "бестактного" вопроса и даже не посмотрел лишний раз на бонбоньерку подаренную майором. Кайзерина же прижимала к груди жестяную коробку как самую величайшую драгоценность в её, такой нерадостной в последние дни, жизни.

А в асьенде их ждали новости. Казалось бы, всего-то два часа отсутствовали, а, гляди-ка, сколько всего успело произойти. Во-первых, в госпиталь прибыли русские товарищи. "Совьетски" — как сказал им Сташек Крей, только-только начавший ходить после пулевого ранения в грудь.

Русскими, как тут же выяснилось, были врач, две медсестры и несколько человек технического персонала — рядовые и сержанты — под командованием техника-интенданта какого-то ранга. Они составляли группу усиления, направленную в госпиталь вместе с дополнительным оборудованием и медикаментами медико-санитарным управлением Армейской Группы РККА. Разумеется, этот широкий жест все оценили по достоинству, хотя некоторые — и Кайзерина в их числе — обратили внимание, что вместе с медиками в асьенду прибыли и полдюжины человек "сопровождения", присланного штабом фронта. В группу входили двое испанцев и интернационалисты восточно-европейского происхождения. Все — хорошо экипированные крепкиме молодые люди, улыбчивые и как-то уж слишком подчёркнуто доброжелательные. Во всяком случае, Кайзерине показалось, что они "переигрывают", но возможно это "говорила" ее подруга паранойя.

Итак, русские стали первой новостью, встретившей баронессу и Лешакова в воротах асьенды. Первой, но не последней, вскоре выяснилось, что под Саламанкой опять был бой, и в госпиталь доставили очередной транспорт раненых с фронта. Отсюда и суета, царившая во дворе и коридорах: все как всегда носились туда-сюда и большей частью без видимой пользы. Переделать испанцев невозможно — темпераментный народ, что с них возьмешь?!

Но и это было еще не все. На "сладкое" ей подали королевское блюдо. "Павлин в перьях" или "лань в марципанах". Впрочем, иронизируй или нет, а сообщение, что завтра в госпиталь приедет Виктория Фар, заставило Кайзерину всплакнуть вполне искренними слезами.

4. Два солдата, таверна "Маковый луг", Эль-Эспинар, Испанская республика, 21 января 1937 года 9 часов утра.

В полуподвальном помещении таверны было сумрачно и тесно. Низкий сводчатый потолок, сложенный из мелких камней на растворе, маленькие полукруглые и как бы подслеповатые окна под потолком, да и то лишь в одной из стен. Неистребимый запах вина, табака и мужского пота… По утреннему времени таверна пустовала. Хозяин неторопливо возился за стойкой, что-то переставляя там, устраивая и налаживая. Старик в ветхом пальто и шляпе с обвисшими полями пил вино — перед ним на столе стояли бутылка и глиняная кружка, — да двое молодых мужчин завтракали за столиком под окном. Они ели крутые яйца, ветчину и козий сыр с серым — утренней выпечки — хлебом и запивали все это местным некрепким пивом. Между собой они почти не разговаривали, разве что обменивались порой ничего не значащими репликами..

— Пиво так себе, — сказал по-немецки один.

Он был худ, но жилист и, на вид — крепок, с твердыми чертами лица и темными волосами. Глаза у него тоже были какие-то темные и "сумрачные".

— Не спорю, — ответил второй мужчина, прожевав хлеб и сыр. — Но это лучше, чем ничего.

Этот был небольшого роста и очень светлый, хотя Испания успела наложить на него свою печать: соломенные волосы выгорели, белая веснушчатая кожа загорела.

— Оригинальное мнение, — усмехнулся "темный". — Главное, оптимистичное.

— Чем тебя не устраивает мой оптимизм? — спросил "светлый".

И тут зазвонил телефон.

Телефоны в этих местах все еще оставались редкостью, да и по военному времени работали не так чтобы уверенно. Но в "Маковом лугу" был старенький "Эрикссон", и последние два дня связь не прерывалась.

— Кто из вас сеньор Риклер? — спросил хозяин таверны, покричав немного в трубку телефона.

— Я Риклер, — сказал светловолосый мужчина, вставая из-за стола.

— Вам тут из штаба фронта…

— Спасибо, — мужчина подошел к стойке и взял протянутую хозяином трубку. Теперь стало видно, что он в военной форме, а на поясе — кобура с револьвером.

— Да, — ответил он в трубку по-испански. — Риклер на проводе.

— Нет, — произнёс он через какое-то время, выслушав собеседника. — Никаких проблем.

— Кортеж выехал в пять тридцать утра, — сказал он тихо, вернувшись за столик. — К обеду будут здесь.

Сейчас он говорил по-немецки, но чувствовалось, что этот язык — как, впрочем, и испанский — ему не родной.

— Тогда, еще по кружке? — предложил черноволосый. — Ты заказывай, а я выйду, "свистну" ребятам.

— Давай, — согласился Янек Блум и поманил рукой хозяина таверны. — Еще два пива, дон Лазаро, — сказал он, переходя на испанский. — И, может быть, у вас есть кровяная колбаса?

— Обжора, — фыркнул Курт Хениг, вставая из-за стола, и пошел на улицу.

5. Алексей Николаевич Володин, он же Федор Кравцов он же Тео, он же дон Теодоро или полковник Теодоро, полевой госпиталь республиканской армии в Эль-Эспинар, Испанская республика, процедурный кабинет, 21 января 1937 года 10.20 утра.

— Разрешите, товарищ военврач 2-го ранга? — спросил Вересов, заглядывая в кабинет.

— Проходите, товарищ… — Кравцов покачал головой и едва заметно усмехнулся, — техник-интендант 2-го ранга.

Вересов вошел в процедурную и плотно закрыл за собой дверь.

Кравцов сидел за столом и что-то записывал в раскрытый блокнот. Он был одет в армейскую форму, с двумя шпалами и медицинскими эмблемами в петлицах, поверх накинул белый врачебный халат.

— Нравлюсь? — улыбнулся он Вересову и закрыл блокнот.

— Вы не девушка, — улыбнулся в ответ лейтенант, — зачем вам нравиться?

Он тоже был в чужой форме и с чужими знаками различия, но при их службе к маскараду привыкаешь быстро.