— Не думаю, что он помешан, первый, — сжал губы доктор.

— Значит, вы считаете, что он совершенно нормален?

— Нет, вовсе не обязательно. Но вы предполагаете, что он безумен.

— Но, если он ненормален, что же тогда? — настаивал Каван.

— Он невротик, — кивнул доктор. — Тысячи здравомыслящих людей, несущих на себе бремя чрезвычайной ответственности, являются невротиками. Но это еще далеко от психоза.

Каван в отчаянии вздел руку.

— Это для меня пустые слова, док! Что вы имеете в виду?

— Невротик — это человек, страдающий значительным нервным расстройством. Ничего серьезного для его восприятия реальности это не несет. Он находится в нормальной взаимосвязи с окружающими…

— А… а другие?

— Психотики, — продолжал доктор, — совсем иное дало. У них патологическое, беспорядочное мышление. Они не могут отличить бреда от реальности. Их ум и в самом деле поврежден.

— Спасибо, док, — вздохнул Каван, — но боюсь, что я не слишком поумнел после ваших объяснений. Что заставляет вас думать, что Шэдде невротик?

Доктор встал и, подойдя к зеркалу, начал причесываться.

— Резкие перемены настроения. Частые приступы депрессии, граничащие с меланхолией. Внезапные вспышки гнева по сравнительно ничтожным поводам. Назовите это повышенной возбудимостью, если желаете. Бессонница. Потеря аппетита. Тревожное состояние. Вот вам некоторые симптомы.

Первый помощник задумался.

— Да, большинство этих симптомов присущи ему, но я не знал, что он не спит и не ест… Что же грызет его?

Доктор положил щетку и гребень и оглядел себя в зеркале. Большого удовлетворения от этого он не получил.

— Главным образом страх, мне кажется. Страх лежит в основе большинства неврозов. В психиатрии это называется — возбужденно-тревожное состояние. Нормальный страх является реакцией на действительную угрозу. Невротический страх — беспричинен, это как бы предчувствие опасности. Очень сложная штука.

Каван с интересом взглянул на него.

— А что страшит Шэдде?

— То же, что и большинство из нас, — отозвался доктор, — ненадежность.

Каван задумался.

— Почему он должен страшиться ненадежности? Ведь у него все идет чертовски хорошо! Он наверняка дослужится до высоких чинов!

Доктор покачал головой.

— По профессиональным соображениям я не хотел бы входить в подробности, первый. Но можете мне поверить, что перед Шэдде стоят довольно тяжкие проблемы, как реальные, так и воображаемые. Скажу вам только об одной, но, прошу, никому ни слова. — Он сделал паузу. — Его бросила жена.

— Бедняга, — хмуро произнес Каван. — Я и не знал. — Он поднялся. — Итак, вы считаете, что мои опасения преувеличенны?

— Я терапевт, а не психиатр. Возможно, я ошибаюсь.

— Значит, вы не исключаете возможности, что он… что он… как это называется?..

— Психотик, — подсказал доктор. — Нет. Совершенно не исключить такую вероятность я не могу. Могу сказать только, что его симптомы кажутся мне характерными для невропата.

— Благодарю вас, док. Не забудьте, что вы сейчас сказали. Это может пригодиться. А пока что наш разговор не имел места, понимаете?

Бэгнелл взглянул на экран пеленгатора: «Легкое судно, два-шесть-три». Затем взял пеленг и доложил: «Один-семь-восемь». Уэдди посмотрел на часы и что-то нанес на карту.

— Дайте мне знать, когда на траверзе будет Куллен.

— Есть, сэр, — кивнул Бэгнелл.

Уэдди посмотрел на чаек, летевших в кильватере лодки, затем перевел взор на датский эсминец по правому борту. Он находился милях в двух и быстро шел вперед, взрезая носом белую волну. Скорость эсминца, как определил Уэдди, была не менее двадцати восьми узлов. Мысли Уэдди были прерваны Бэгнеллом:

— Куллен, сэр.

— Благодарю. — Уэдди взглянул на часы, подошел к переговорному устройству и нажал кнопку вызова.

— В чем дело? — послышался голос Шэдде.

— Куллен, сэр. Расстояние пять запятая три мили. Разрешите изменить курс на три-пять-пять?

— Хорошо. Иду наверх.

Поднявшись на мостик, Шэдде принялся смотреть в бинокль.

— Быстро идет этот датчанин, — заметил он. — Как, вы говорите, его название?

— «Уиллемос», сэр. Мы переговаривались с ним.

— Использовал нас как радарную и гидролокаторную цель?

— Да, сэр.

— Датчане — хорошие моряки, — без всякой связи с предыдущим сказал Шэдде.

— Да, сэр.

— Очень жаль, что Нельсону пришлось спустить с них штаны у Копенгагена. Датчане не простили нам этого. Конечно, они сами напрашивались…

Уэдди был не вполне согласен с рассуждениями командира, но, не желая портить хорошее расположение духа, в котором пребывал Шэдде, промолчал.

Шэдде обернулся к нему.

— Вам приходилось читать о битве при Копенгагене?

— Немного, сэр. Саути, конечно, читал.

— Вялое изложение, Уэдди. И очень скучное. Есть куда лучше. Карол Олган, например. Первоклассно.

И Шэдде с таким знанием материала принялся рассказывать о копенгагенском сражении и о старших офицерах, принимавших в нем участие, что прошлое вдруг ожило и показалось Уэдди чрезвычайно увлекательным.

— Да, — произнес Шэдде, сверкая глазами, — великие страницы истории Англии были начертаны в этих водах. В те дни можно было гордиться тем, что ты англичанин.

Уэдди поддакнул.

— Боюсь, что мы с вами опоздали на автобус, Уэдди, — вздохнул командир. — Слишком поздно мы родились. В те дни боевые корабли сражались с боевыми кораблями… А в наши дни?! Немцы стали использовать субмарины для потопления транспортов с женщинами и детьми. А мы… Взгляните на нас, — он обвел рукой лодку от носа до кормы. — Мы предназначены для разрушения городов и уничтожения их населения. Незавидная роль для морского офицера!

— Но ведь это неизбежно, не так ли, сэр? — проговорил Уэдди. — Я хочу сказать, ведь все меняется. Прогресс существовал всегда.

— Прогресс! — фыркнул Шэдде. — Будь он проклят, этот прогресс! Или вы скажете, что Британская империя продвинулась вперед?! Ныне век либеральных идей, мой мальчик. Пришла власть длинноволосых джентльменов, которые деловито разбазаривают то, что было создано и накоплено не ими. Наступила пора немытых. Россия, Индия, Китай, Африка… Один человек — один голос. Совершеннейшая чепуха! Неважно, что все они кровожадные безумцы! Один человек — один голос.

Слова вырывались у него одно за другим, и Уэдди подумал, что он уже не остановится.

— Слабоумные миллионы будут править теперь миром, — не унимался Шэдде. — Даже если они каннибалы, все еще живущие на деревьях. Способности не ставятся ни в грош. Все решает простая арифметика. О, вас несколько сот миллионов? Пожалуйте сюда! Во имя демократии, пожалуйста, займите ваше место! — Он обернулся и посмотрел на Уэдди. — Вы понимаете, что я хочу сказать? Видите весь идиотизм происходящего?

Уэдди сдержанно кивнул.

Шэдде продолжал говорить и в течение следующих десяти минут не дал возможности Уэдди вставить хотя бы словечко. Наконец он прервал свой монолог на полуслове и подошел к штурманскому столу.

— Я вижу, мы будем в глубоких водах в семнадцать ноль-ноль.

— Да, сэр.

Не произнеся больше ни слова, Шэдде покинул мостик. Когда он ушел, Уэдди взглянул на Бэгнелла:

— Он давно не был в таком настроении.

— Наверное, предвкушает новую должность на берегу, — улыбнулся Бэгнелл. — Выпади мне такое счастье, я проглотил бы якорь от радости.

Уэдди подошел к столу.

— Вы стареете, Ганс, вот в чем ваша беда.

Рис Эванс и Масгров вместе с главстаршиной Шепардом и Эбботом заканчивали составление описи повреждений.

— Все? — спросил главмех, засовывая за ухо карандаш.

— Вроде бы все, сэр, — отозвался Шепард.

— Масгров?

Масгров нервно теребил бородку, просматривая опись.

— Кажется, все.

Все встали из-за стола. Масгров перевел взор с главмеха на Эббота и затем вновь на Шепарда.

— Я слышал, будто командир думает, что неприятность в Стокгольме произошла в результате саботажа, — тихо произнес он.