Шэдде прищурился и долго смотрел на Эванса.

— А вы обратили внимание, — спросил он, — что командующий ничего не говорит, почему он переводит меня на берег раньше, чем сам предполагал? Вы заметили, как старательно он обходит этот вопрос?

— Он расскажет вам об этом, сэр. Несомненно, есть какие-то причины.

— Какие — вот в чем вопрос! — хмуро отозвался Шэдде. — Вы же читали — по словам командующего, он переводит меня на берег раньше предполагаемого срока в связи с последними событиями. Что, по-вашему, это может значить?

— Все, что угодно, сэр. Например изменения в программе строительства и спуска на воду новых кораблей.

— Вы думаете? — улыбнулся Шэдде, многозначительно взглянув на Эванса. — А мне вот определенно кажется, что тут совершенно иная причина. Но какая, в конце концов, разница! Давайте-ка лучше выпьем.

— У меня еще есть, спасибо, сэр.

Шэдде налил себе вина и снова опустился в кресло.

— Вы, вероятно, рады послужить некоторое время на берегу, сэр?

— Рад? — изумился Шэдде. — Рад? Да меня приводит в бешенство одна мысль о береге! Вы понимаете, что это значит? Это значит прощай море!.. Остаток дней я буду протирать штаны в штабе, вот что! Все мое общение с морем будет ограничиваться разговорами с командирами кораблей, когда они будут являться в штаб… Но почему адмиралтейство не может оставить меня на «Возмездии»?

Шэдде выпил вино и, протягивая руку к бутылке, спросил:

— Еще по одной?

— Нет, сэр, спасибо. Уже поздно.

Шэдде тем не менее налил обоим и, осушив свою рюмку, проговорил:

— А на борту небось все рады-радешеньки моему переводу? — Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

— Что вы, сэр! Вот уж неправда!

— Да я-то знаю. — И Шэдде рассказал Эвансу, что произошло сегодня утром в кают-компании, когда он услышал замечание Саймингтона.

— Сэр, не слишком ли близко к сердцу ям приминаете всякие пустяки?

Шэдде покачал головой.

— Я не строю никаких иллюзий насчет моих офицеров. Вы же слышали, что ответил первый помощник сегодня, когда я пригласил его поужинать с нами. Я убежден, что он свободен, но просто терпеть меня не может. Не сомневаюсь.

— Я тоже не питаю к нему особых симпатий, — со вздохом согласился Эванс, — но никогда не слыхал, чтобы он плохо о вас отзывался.

— Он слишком осторожен для этого. И все же мне прекрасно известно, что мои офицеры терпеть меня не могут. Верно? — Он вопросительно и вместе с тем с какой-то затаенной надеждой посмотрел на Эванса.

Эванс ответил ему унылым взглядом.

— Нет, неверно, сэр, — попытался возразить он и сам понял, что это получилось у него совсем неубедительно.

Шэдде тоже заметил это.

— Нет, Эванс, вы меня не обманете, и все же спасибо хотя бы за ваше желание сделать мне приятное. Что же касается моих офицеров… Нет, я знаю, они ненавидят меня.

— Сэр, что вы! — протестующе воскликнул Эванс, только чтобы не молчать.

— Да, да, ненавидят! — подтвердил Шэдде и, доверительно наклонившись к Эвансу, продолжал: — И вы знаете, кто тому причиной?

Эванс отрицательно покачал головой.

— Саймингтон, конечно! — воскликнул Шэдде. — Все началось, как только он появился на борту. С тех пор с каждым днем становилось все хуже и хуже. Мне-то понятно почему.

— Да?

— Да, да, да! Из-за этой истории на «Сэйбре».

— На «Сэйбре», сэр?

Шэдде устало кивнул.

— Его отец был командиром «Сэйбра», а я третьим помощником.

— Не понимаю, сэр, что вы имеете в виду, — с искренним недоумением заметил Эванс.

Шэдде деланно засмеялся.

— Благодарю, Эванс, что вы так старательно изображаете свою неосведомленность, но у вас плохо получается. Вы, конечно же, знаете… Я имею в виду тот случай в проливе Ломбок.

Эванс покачал головой.

Мне ничего не известно ни о каком случав в проливе Ломбок.

Шэдде быстро взглянул на него.

— В таком случае вы единственный офицер на борту «Возмездия», который не знает этого. — Он нахмурился. — Хотя, пожалуй, вам-то он мог и не рассказать, зная наши дружеские отношения.

— О чем вы говорите?

Испытующе посмотрев на Эванса, Шэдде налил себе вина и сказал:

— Пожалуй, я сам расскажу вам. Возможно, вы поймете меня…

Бессвязно, перескакивая с одного на другое и не щадя себя, Шэдде рассказал, что произошло с ним в ту памятную ночь. Описывая со всеми подробностями, как у него не выдержали нервы во время атаки эсминца и взрывов глубинных бомб, он закрыл лицо руками, и Эванс со страхом подумал, что сейчас у него начнется истерика. Однако Шэдде справился с собой и хриплым голосом продолжал:

— Конечно, это нехорошо, конечно, это трусость, но я ничего не мог поделать с собой. Я не хотел кричать, но слышал свой крик и не мог поверить, что это кричу я.

Наступило молчание. Шэдде сидел в кресле, сгорбившись и обхватив голову руками. Потом, покачнувшись, он встал и, не глядя на Эванса, проговорил:

— Вот почему мои офицеры ненавидят меня. Представляю, как Саймингтон расписал им эту историю. — Он закурил и глубоко затянулся дымом.

— Я ничего не слышал о ней, сэр, — твердо заявил Эванс. — И сомневаюсь, чтобы кто-нибудь на борту знал об этом. Да и кто бы стал осуждать вас? Любой подводник знает, как легко теряют самообладание молодые, неопытные моряки, впервые попадая в подобные передряги. Так бывало со всеми, сэр.

Голос Эванса звучал искренне, он был убежден, что говорит правду.

Но Шэдде пожал плечами и досадливо махнул рукой.

— Бесполезно, Эванс. Я знаю, о чем говорю. И вот еще что. Я вовсе не удивлюсь, если станет известно, что к моему переводу на берег причастен Саймингтон.

— Саймингтон?!

— Да, да, именно Саймингтон. Его богатый и влиятельный отец на дружеской ноге с первым лордом адмиралтейства и когда-то служил вместе с командующим подводными силами. Можно добиться многого, если ты знаком с большим начальством. Откуда мне известно, что пишет Саймингтон отцу?

Эванс встал и с выражением глубокой озабоченности на лице положил руку на плечо Шэдде.

— Вам следует хорошенько выспаться, сор. Вы переутомились, и вам мерещится невесть что.

Шэдде нетерпеливо сбросил руку Эванса.

— При чем тут мое переутомление? Да, я устал, но мне ничего не мерещится. Все это факты, факты, факты!

Эванс понял, что продолжать разговор бесполезно.

— Пожалуй, я пойду, сэр, — сказал он, направляясь к двери. — Спокойной ночи. Все же постарайтесь выспаться.

Шэдде беззвучно рассмеялся.

— Легко сказать! Я давно уже мучаюсь бессонницей. — Он сел, наполнил свою рюмку и, не оглядываясь, помахал Эвансу рукой. — Спокойной ночи.

После дождя, прошедшего рано утром на второй день пребывания «Возмездия» в Копенгагене, день выдался ясный, солнечный, однако в воздухе еще ощущалась свежесть. На мокрых бортах пароходов, стоявших у причалов, играли солнечные зайчики. На рейде тускло поблескивал корпус лодки, четко выделяясь на фоне изящного парусника «Денмарк».

Офицеры лодки завтракали в кают-компании, просматривая газеты и журналы. Как ни мало пробыл на лодке Баддингтон, он уяснил, что разговаривать здесь во время завтрака не полагается. Традиция пришлась ему не по душе. Будучи по профессии человеком общительным, он с удовольствием принимал участие в болтовне и спорах, в иное время кипевших в кают-компании. По его мнению, время нынешнего завтрака тратилось непроизводительно; он сравнивал его с долгими минутами в театре перед поднятием занавеса.

Он сидел спиной к буфетной, поглощая яичницу и читая газету. Однако сосредоточиться на чтении ему мешал разговор, который шепотом вели в буфетной Таргет и Миллер; до него доносились лишь отдельные фразы:

— Ну, она и говорит мне таким нежным голоском: «Хорошо, дорогой, сто крон».

— Сто крон?! Это же пять фунтов!

— А я ей так спокойненько отвечаю: «Черт возьми, но я же не покупаю эту штуковину насовсем, я только хочу нанять ее на время!»