Следовательно, надо было сейчас же с ней поговорить. И он позвонил ей. А немного погодя зашел, чтобы рассказать. Но кушетка поглотила все, что он хотел сообщить. Госпожа Хлоупка узнала об этом позже, от своего супруга. Вечером, в постели. И в темноте — он погасил свет, чтобы избавить ее от какого бы то ни было чувства неловкости.

— Да, вот что еще, — сказал он. — Я решил немного разгрузиться. Понимаешь, в обществе туризма и попечительском совете столько дел, что я просто не успеваю с журналом. И мне рекомендовали одного репортера местной хроники из «Абендпост» — парень молодой, очень старательный и целеустремленный.

Он выдержал небольшую паузу, чтобы дать ей возможность поинтересоваться, как зовут молодого репортера, и услышать, затаила ли она дыхание. Первое она сделала, второе — нет. И он продолжал:

— Его фамилия Ватцек. Или Патцек. Что-то в этом роде. Во всяком случае, «Абендпост» горячо его рекомендовала; думаю, что смогу на него положиться. Надо будет как-нибудь тебя с ним познакомить, интересно, что ты о нем скажешь, ведь вас, женщин, инстинкт реже обманывает. — Он выдержал вторую паузу, прислушиваясь, не участилось ли у жены дыхание, и продолжал: — Мы, старые рысаки, все стремимся делать сами, но надо же дать возможность продвигаться и молодежи, не правда ли?.. Спокойной ночи, душенька! — И вдруг после новой, хорошо дозированной паузы, он повернулся к ней: — Да, чуть не забыл, есть еще кое-что поважнее. — У нее, кажется, совсем остановилось дыхание. — Сегодня я оформил тебе «санбим». — И ему показалось, что она притворно всхлипнула.

Она и всхлипнула, но без всякого притворства, а просто потому, что на нее сразу свалилось слишком много.

— Милый, я этого не заслужила, — сказала она.

Он лишь что-то пробурчал, ибо, в сущности, полностью разделял ее мнение. И продолжал слушать (не догадываясь, правда, как глубоко она рассержена на своего Вальтера за то, что он не ввел ее в курс событий).

— Нет, в самом деле! Я этого действительно не заслужила! — Прерывистый вздох. — Ты надрываешься из последних сил, чтобы доставить мне такую радость, — и она обвила руками его шею, — а я что делаю? — Ему стало не по себе. — Я, — она проглотила ком в горле, — я совершаю поступки…

Все в нем вскричало: «Стоп!» Уста его тоже исторгли крик, но, конечно, в иной формулировке:

— Не хочется дискутировать, хочется совсем другого, — сказали его уста, и не только уста.

Поцелуй он, естественно, получил. Потом сказал, что она делает его несчастным, осыпая себя упреками — неважно какими, — ему же хочется быть счастливым, а не несчастным. И занялся ею таким образом, что практически исключил возможность продолжать дискуссию.

После столь удачно преодоленного кризиса дела поначалу шли довольно хорошо. Все свое время (которого у него, конечно, стало меньше) Вальтер Патцак делил между иностранным туризмом, дорожно-транспортными авариями и кушеткой. И был счастлив. И худел. Между тем как начальник отдела Хлоупка — тоже от счастья — обрастал добавочным жирком. А его жена все недоумевала, как это она могла так сглупить, что чуть было не исповедалась в своем любовном похождении.

Но вскоре едва не случилась трагедия, а именно когда Вальтер Патцак явился к чете Хлоупка на ужин. Он был настолько смущен этим приглашением, что даже позволил начальнику отдела снять с себя промокший плащ. Вдобавок ему не удалось приложиться к ручке хозяйки дома, так как, желая продемонстрировать свою невинность, он не приблизился к ней на должное расстояние. В гостиной, за аперитивом, Патцак сидел рядом с ней на кушетке, но — только сидел; от волнения он уронил горящую сигарету, которая закатилась под кушетку, и полез за ней на карачках, выпятив зад и невольно чувствуя, до чего он смешон в этой позе. Наконец уселись за стол. Начальник отдела пировал, жена его и гость глотали с трудом. Начальник отдела подливал и подливал в бокалы, однако вино ничуть не избавило парочку от скованности. Начальник отдела обратился к своему редактору со словами «мой дорогой юный друг», и это прозвучало тем более невпопад, что так обычно называла своего Вальтера госпожа Хлоупка. Юный друг покраснел до корней волос, а супруга начальника отдела — все уже приступили к кофе — вдруг кинулась в кухню за сахаром, хотя на столе стояла полная сахарница. Начальник отдела помог гостю выбраться из мучительно щекотливого положения, уведя его на чердак, где в просторном, специально отгороженном помещении площадью чуть ли не в пятьдесят квадратных метров был устроен макет железной дороги со станциями, тоннелями, деревнями, лесопилкой, пасущимися коровами и канатной дорогой. Показав и объяснив гостю железнодорожное хозяйство, он пустил поезд.

Да, он может позволить себе такую детскую забаву, подумал Вальтер Патцак, а затем умело и быстро починил испорченный переключатель стрелки. Ведь он был услужливым малым.

Это навело начальника отдела на одну мысль. Но прежде, чем осуществить ее, он устроил — недели через две после неудачного ужина — коктейль для деятелей Общества иностранного туризма, попечительского совета и общества «Венский лес», куда вместе с несколькими коллегами из министерства пригласил и Вальтера Патцака, которого представил как нового редактора журнала «Мир и отечество» и как друга дома: пусть никто не удивляется, что он запросто бывает у них.

Коктейль удался на славу, по крайней мере в том значении, какое ему придавал Хлоупка: ручки лобызали успешно, горящие сигареты под кушетку не закатывались. И для того, чтобы молодой человек мог заходить к ним не только запросто, но и с чистейшей совестью, начальник отдела попросил его (при нескольких свидетелях) проверить электропроводку макета железной дороги — разумеется, на досуге и если не будет более приятного занятия.

— Все там, к сожалению, довольно запущено, — сказал он, — а у меня, как вы знаете, уже нет на это времени, да и в электротехнике я разбираюсь намного хуже вас, дорогой друг, так что не возьметесь ли вы привести все в порядок?

Ну конечно, он сделает это с удовольствием! Вопрос только во времени, ведь установка крупная, и ничего удивительного, если придется зайти раз двадцать, не меньше. Таким вот образом молодой человек прижился в доме Хлоупки, и дальнейшие совместные ужины — хотя начальнику отдела приходилось порой удаляться на какое-нибудь заседание или прием, — эти ужины протекали вполне гармонично. И не только ужины. Все трое были — правда, по разным причинам — очень довольны и совершенно счастливы, по крайней мере когда им хоть на время удавалось избавиться от тайных страхов и опасений; ибо госпожа Хлоупка постоянно боялась, что ее муж все-таки догадается; Вальтер Патцак побаивался, что не сможет оплатить шляпки и грампластинки — какое счастье, что он не ушел из «Абендпост»! А начальник отдела опасался, что его жене, чего доброго, опять взбредет на ум исповедоваться, и потому время от времени заводил с ней весьма либеральные речи в том смысле, что как раз в интимнейших делах каждый отвечает лишь за самого себя и что своя совесть превыше всех условностей. Так он действовал, пока у него не возникло новое опасение: как бы жена не подумала, что он имеет в виду себя.

И тут она была бы не совсем не права. Ибо в Лугано и Мюнхене, Кицбюэле и Братиславе господин начальник отдела проявлял почти нескрываемый интерес к задастым и грудастым женщинам, преимущественно горничным, официанткам, но и к секретаршам, а также к уличным девицам.

Главное: низенькие и полные, так как жена его была высокой и худощавой. Короче говоря, он заводил интрижки. Заигрывал, поглаживал, пошлепывал, а порой и несколько больше, чем заигрывал и пошлепывал, — то, что надо мужчине после целого дня утомительных конференций, речей, осмотров и приемов. От Вальтера Патцака, который все чаще и чаще сопровождал его в поездках, он, понятно, старался утаить свою ночную деятельность, чтобы не узнала жена. И лишь только после беды, которая вскоре свалилась на него, он понял, что следовало поступать наоборот, а именно не скрывать этого от любовника своей жены. Увы, и начальник отдела учится на ошибках.