— Так вот, лицензии на убийство я вам не даю, — наконец закончил долгое лирическое вступление Паратов. — Но карт-бланш вы имеете достаточно безграничный.

— Карт-бланш?

— Образное выражение, — пояснил Паратов.

— И куда эту белую карту я должна приложить?

— Арестуйте Малютова.

Ага. Наконец.

— Это что — приказ? Мне взять под козырек?

— А вы колючая.

— Я нормальная. А как быть с законом? У вас что, на Малютова есть материалы?

— Они у вас есть.

Клавдия промолчала. Красильниковой совсем недавно она призналась, что у нее как раз ничего и нет. Одни догадки, косвенные улики, подозрения, а этого мало, слишком мало. Но сейчас говорить не стала, помнила, чем это кончилось с Красильниковой.

— Вообще-то задержание производят оперативники. Хотя я могу и сама предъявить Владимиру Ивановичу постановление. Кстати, вы его подписали?

— Законница, — хмыкнул Паратов. — Будет вам постановление.

— Вот тогда и арестуем.

Паратов пыхнул трубкой. Лица его Клавдия почти не видела, но почему-то ей показалось, что он поморщился.

— Малютова еще найти надо, — сказал Паратов.

Ого! Многое же произошло, пока она прохлаждалась в тюрьме. Малютов, стало быть, в бегах. Значит, припекло. И с какой же стороны?

— Ну тогда это вообще не мое дело — есть сыскари, пустите их по следу.

— А слабо самой найти его?

— Я не амбициозна.

Паратов повернулся к ней:

— Я думал, после всего, что он сделал — с вами в том числе, — это будет делом вашей чести.

— И не мстительна, — сказала Клавдия. — Но чем могу, помогу. Надеюсь, вы не думаете, что я прямо сейчас начну его искать?

— Не сию секунду. Но даже до завтра откладывать не стоит.

— Сначала мне нужно поехать на дачу.

— Отдыхать, Клавдия Васильевна, будете потом. Отлично будете отдыхать, это я вам обещаю, а сейчас займитесь…

— Я не отдыхать еду, у меня там семья. Они ничего не знают.

— Ну, семья это святое. Вас отвезут. А после обеда — жду. Машина останется с вами.

Клавдия вспоминала этот разговор и не могла избавиться от гадливого чувства. Еще вчера она всей душой возненавидела свою недавнюю подругу, которая продалась городскому прокурору, а сейчас такую же ненависть испытывала к себе. Да, этот не городской, а генеральный. Ранг повыше, а гадко не меньше.

Но сейчас не стоит об этом думать. Сейчас надо собраться, снова запастись оптимизмом и безмятежностью — она ведь едет к своей семье.

В баре Малютов заказал себе водки. Сел в самый дальний угол, где не мешала музыка, куда не забредали проститутки, где можно было попытаться придумать выход.

Но сначала… Сначала он выпьет до дна вот этот стакан. Без закуски. Выпьет и занюхает рукавом. Хватит манерничать — началась охота на него. И ему в этой охоте надо убежать от красных флажков и метких двустволок.

А потом…

Малютов достал мобильник. И набрал номер Паратова.

На работе того не было. Секретарша ответила, что Михаил Михайлович уехал в Думу.

Малютов набрал сотовый телефон генерального, но механический голос сообщил, что телефон временно отключен.

Дома подошла горничная:

— Нет, Михаил Михайлович еще не приехал.

Это было уже плохо, очень плохо. В самые нужные моменты самые нужные телефоны почему-то не отвечают.

Впрочем, у Малютова был еще один телефон Паратова. Так сказать, экстренный. По этому номеру он не звонил ни разу, но теперь — теперь как раз время пришло.

— Да, — ответила трубка голосом Паратова.

— Миша…

— Да, Владимир Иванович, слушаю вас.

— Ты не один? Не можешь говорить?

— Я один. Но говорить не могу.

— Почему?

— Не хочу.

— Ах ты сука! — успел только крикнуть Малютов. Телефон отключился.

Ну вот теперь все стало на свои места.

Вот почему он не поднял на ноги милицию, почему вообще никому ничего не сказал.

Теперь его не спасет никакая милиция. Ему это было слишком хорошо известно. Теперь сама милиция будет за ним охотиться.

«Вот так, значит? Значит, все-таки списали Малютова в расход? А не рано ли? У меня еще для вас есть кое-что».

Водка не помогла. Малютов чувствовал злую трезвость. И пустоту, гулкую и враждебную пустоту вокруг.

Он просто боялся себе признаться. Он был против этих людей бессилен.

Паратов тогда верно сказал — они немаркие, грязь на них не видна, так что компромат не сработает. Поэтому в атаку он не пойдет, он теперь спрячется в самую узкую норку и переждет. Не может быть, чтобы этот ужас не кончился.

Потом позвонил жене.

Говорил быстро и четко:

— Для всех я уехал по делам, ты не знаешь куда. Сам с тобой свяжусь. А ты бери сына и дочь и уезжай из Москвы.

— Володя…

— Молчи, дура, слушай. Ничему не верь. Это все враги. Я сам тебя найду. Поняла?

— Поняла… Тут во дворе…

— Знаю. Это в меня стреляли.

— Володя!

— Все нормально, так пусть и знают — Малютова им не взять. Пока.

Этот звонок приободрил его, он заказал еще водки.

«Это все убытки, — размышлял он, — а где же прибыль? Неужели я в одном рванье?»

Он быстро перебрал в памяти многочисленных своих друзей и знакомых — пусто. Зацепился только за Калашникову, но тут же и понял: если она узнает, что он больше не в силе, тоже отвернется.

«Эх, дура-дура, такую подругу предала, — вспомнил он о дружбе Дежкиной и Ирины. — Клавдия никогда бы не отвернулась».

Он набрал телефон Калашниковой, но ни дома, ни на работе той не было.

Теперь надо было как-то выбираться отсюда, ехать на конспиративную квартиру и прятаться. Но сначала в тайничок.

Никакой конспиративной квартиры у Малютова не было. У него только были ключи от квартиры Шевкунова, который сейчас сидит в тюрьме. Квартира, конечно, опечатана, но это не проблема, а там искать его никто не будет.

Про эту квартиру он придумал давно, ключи всегда носил с собой.

Шевкунова арестовала та же самая Дежкина. Вот тогда он понял, что она слишком близко подобралась к нему. Правда, Шевкунов про их общие дела молчал, но это пока. Теперь-то уж наверняка расколется. А с поганой овцы хоть шерсти клок.

А тайничок был на Речном вокзале в камере хранения.

Там Малютов спрятал пистолет.

Ночью Инна придумала. Она не явится к Клавдии Васильевне на дачу вот так просто, а приедет тайком, понаблюдает. Если там все в порядке, она улучит минутку и отзовет Дежкину. Дежкина должна помочь. Дежкина просто обязана помочь.

И еще она мучительно пыталась вспомнить, где она раньше видела того парня, что выводил в наручниках Нинель и кавалера.

Лицо было знакомым, но ситуация мешала вспомнить. Наверняка тогда он никого не арестовывал. Вообще Кожина видела арест первый раз в жизни.

Где?

Она стала перебирать не такие уж многочисленные места ее встреч с людьми. Сначала показалось, что парень приходил в банк. В банке бывало много народу. И даже успокаивала себя — ну, конечно, дескать, где же я его еще могла видеть…

Но загадка не отставала, тревожила, а стало быть, память сохранила этого человека не в нейтральной, безразличной ячейке.

Тогда она стала вспоминать последние дни, когда скрывалась от всех. Но и здесь парень не проявлялся.

И только утром, включив для сына телевизор с его любимыми мультиками, вдруг ясно увидела — на квартире. На той самой, которая была видеоборделем.

Но он не был одним из посетителей. Тех она помнила наперечет. И вообще там бывало мало народу. Тогда кто же? Почему она зацепилась за телевизор?

Точно. Этот человек приходил ставить видеоаппаратуру. Он еще провозился дня два.

Инна, правда, тогда почти не обратила на него внимания. А вот теперь вспомнила.

Ну и что? Почему ее это тревожит?

Один из тех подонков. Все ясно.

Так и оставив эту мысль нерешенной, стала собираться.

Собственно, что там собираться, только подпоясаться.