— Ну, оделись?

— Да.

— Тогда с вещами — на выход.

— Куда?

— Домой.

— Куда? — спросила Клавдия, не потому что не расслышала или не сразу поняла, а потому что не поверила.

— Домой, домой, Клавдия Васильевна. А вообще, давайте уже наконец познакомимся. Вы меня, конечно, знаете, но все же — Генеральный прокурор России, Паратов Михаил Михайлович…

Весь прошедший день Калашникова пыталась связаться с Малютовым, но секретарша отвечала, что он уехал в мэрию, а когда вернется — неизвестно.

В Кунцевском РОВД она часами трясла подругу Кожиной, даже ее кавалера, но никакого толку не добилась.

Нинель только вспомнила, что Кожина, кажется, живет где-то в Домодедове.

— Возле метро «Домодедовская»?

— По-моему.

— Или в поселке?

— Кажется.

В грязном милицейском «обезьяннике» Нинель провела почти сутки с проститутками и бомжихами, которых по ночам куда-то уводили, а потом приводили почему-то пьяными и веселыми.

Один раз попытались вывести и ее, но она так дико заорала, что милиционеры отступились.

Правда, досталось ее кавалеру. Тот был по соседству. Тоже не в лучшей компании. Когда служивые стали приставать к его невесте, он, весь день морщившийся от вони, грязи и мата, вдруг выдал такую витиеватую тираду, что милиционеры поначалу восхитились его познаниями в русском непечатном языке, а потом с особенным удовольствием били его часа два.

Нинель плакала, просила выпустить ее, утешала своего кавалера, которому выбили два зуба и сломали ребро.

Но милиционеры почему-то оставались к ее стенаниям глухи.

Вот после этого она и стала честно вспоминать, где живет Инна.

— Зачем она приходила?

— Она заграницу собирается. Какие-то переговоры ведет.

— Куда?

— В Норвегию, кажется.

— С кем она говорила?

— С какой-то Катей. Я ее не знаю.

— Когда она собиралась уезжать?

— Кажется, виза должна быть готова завтра или послезавтра.

— Она не передавала вам кассеты?

— Нет.

— Не врать мне!

— Я правду говорю. Пожалуйста, выпустите нас отсюда, мы ничего про нее не знаем. Она очень скрытная.

— Номера ее телефона вы не знаете?

— Нет, она всегда звонила сама.

— Давайте, давайте, вспоминайте. Я вас отсюда не выпущу, пока вы не вспомните все.

— Ну правда, мне нечего вспоминать.

— А вашему кавалеру?

— Он вообще про нее не знает ничего. Я же говорю — она скрытная.

— Если вы думаете, что этим все ваши неприятности ограничатся, вы сильно ошибаетесь.

— Честное слово, ну поверьте…

И так без толку все время.

Ирина допрашивала и кавалера, но тот только презрительно улыбался разбитым ртом.

— Погодите, вот я отсюда выйду, вы у меня попляшете, — говорил он. — Такого беспредела я еще не видел.

— Вы еще вообще ничего не видели. И потом, с чего вы решили, что вы отсюда выйдете?

Кавалер скрипел оставшимися зубами, но и от него Ирина ничего не добилась.

А Малютов все не отвечал.

Она звонила ему на мобильный, звонила домой — нет прокурора, пропал.

Но самый неприятный сюрприз ждал ее дома.

С утра она накачала Вадима снотворным, на всякий случай еще прикрутила его проволокой к батарее парового отопления и накрепко заперла все двери.

Но когда вернулась — квартира была пуста.

При этом дверь не взламывали, батарею не отрывали от стены. Весь ее, так сказать, перевязочный арсенал был аккуратно разрезан и сложен на столе.

Вадим пропал.

Ирина недолго билась над тем, как тому удалось повторить трюк Гарри Гудини.

Телефон. Она совсем не подумала, что фээсбэшник может просто позвонить своим.

Правда, как он набирал номер, осталось для нее загадкой. Может быть, носом?

Чего теперь ждать, она и представить не могла.

Но знала точно — все это надо побыстрее заканчивать.

Надо было сразу поехать на дачу Дежкиной, а не трясти несчастную секретаршу.

Впрочем, особой уверенности, что Кожина объявится на даче, у Ирины не было. Малютову она это сказала, скорее чтобы успокоить того. Но теперь получалось, что других вариантов у нее не осталось.

Брать с собой оперативников?

Нет, она справится сама.

Вдруг показалось, что она упустила время. Кожина запросто могла появиться на даче уже сегодня.

А потом поняла, что просто фантазирует — Кожина может вообще туда не сунуться.

До поздней ночи звонила Малютову, но жена отвечала, что он уехал по делам и, возможно, сегодня не вернется.

Это было совсем некстати. Ирина знала, что Малютов рано или поздно навострит лыжи. Но если он уже это сделал — слишком неразумно с его стороны.

Ночевала у матери, хотя это была плохая конспирация — если бы хотели найти, нашли бы.

Чуть свет она собралась и поехала в прокурорский дачный поселок.

Ехать было не больше часа.

Когда она ввязывалась в эту историю, то даже не предполагала, что столько вокруг наплетется ниточек.

Мотивы Малютова ясны, как солнечный день, — вот, кстати: по такой жаре ехать удовольствие, а стоять в пробках — сразу в парилку попадаешь.

Но кто напустил на него ФСБ? Мэрия? Или сами проявили инициативу? И зачем? Неужели прослышали о компромате? Наверняка. Значит, им этот лакомый кусочек тоже понадобился. Только что-то слишком уж грубо сработали. Неужели не думали, что Старкова можно элементарно проверить?

А может быть, специально дали знать: мы за вами следим. Но тогда они слишком похожи на добрых охотников из «Красной Шапочки». А таковыми они не были.

Значит, Малютова подставил кто-то из своих.

Ирина понимала, что у Малютова есть очень высокие покровители.

Человек, попадающий во власть, тащит за собой целый грузовой состав покровителей, а еще кто-то тянет этот состав.

В мэрии таких покровителей у Малютова не было, это явно. Более того, там были его враги. Мэрия враждует с Кремлем. Твой враг — мой друг. Выходит, судьбой Малютова интересуется вся президентская рать.

Это совсем некстати.

Эти люди еще жесточе, чем любое ФСБ-КГБ-НКВД-ГПУ.

Тут оглянуться не успеешь, как тебя уже и нет. Но с другой стороны, если попал в нужную колею, она тебя выведет на самый верх.

Ирина не знала, по какой колее сейчас идет. Но идти она должна была до конца.

Клавдия в это время уже подъезжала к даче.

Был тот редкий случай, когда она ехала на машине. Нет, она не взяла такси, машина была прокурорская.

— Знаете, кто такой Джеймс Бонд?

— Это вы про кино хотите поговорить? — спросила Клавдия.

— Не только.

Из камеры Клавдию действительно провели по тем же запутанным коридорам, через пропускной пункт, вывели на улицу и здесь усадили в «мерседес».

Паратов дымил трубкой, впрочем, дым Клавдию не раздражал.

— Известный всему миру агент «007» имеет одну невыдуманную привилегию.

— Какую?

Разговор о Джеймсе Бонде после всего пережитого, после бессонной ночи, в такую рань, казался Клавдии более чем абсурдным.

— Лицензию на убийство.

Паратов сидел на переднем сиденье, Клавдия на заднем. Он разговаривал с ней вполоборота.

— Он сам — и следствие, и суд, и палач.

— Это кино.

— Я же сказал, что деталь не выдумана. Такие люди действительно есть. Просто о них не принято говорить.

— Мне сейчас, честно говоря, вообще ни о чем говорить не хочется.

— Понимаю, Клавдия Васильевна. Но имейте терпение. Разговор о Джеймсе Бонде я завел не случайно.

— Да уж понятно.

— Честно говоря, даже не знал, как начать. Согласитесь, не очень ловко получилось.

— Соглашаюсь, хотя не очень понимаю суть.

— А суть проста. Таких людей тщательно и долго выбирают, проверяют, просвечивают. Это должны быть кристально чистые люди. Тут ошибиться — смерти подобно.

Клавдия все еще не понимала, к чему это заковыристое предисловие. Но отметила про себя, что Паратов говорит как-то слишком красиво. Так говорят, когда хотят предложить гадость.