- Как ты себя чувствуешь?

- Все болит, - просто ответила она, открыв глаза и посмотрев на Мари-Лауру. Должно быть, она сильно ударилась о пол, когда отключилась. Все ее тело ощущалось как один сплошной синяк. - Для меня типичное утро. Сейчас же утро?

- Рассвет.

- Мы с рассветом никогда не ладили. Стараемся избегать друг друга.

- Попробуй насладиться им. Он будет твоим последним, если кое-кто не появится.

- Может, поможешь им, скажешь, где я нахожусь.

- О, они знают, - ответила Мари-Лаура, опускаясь на колени рядом с Норой. Она поерзала в веревках, но это был какой-то жесткий бандаж. Наручники, веревка и изолента. Ни за что на свете ей не удастся разрезать или вывернуться из такой комбинации. - Они знают с самого начала. Я убедилась, что они знают.

- Тогда они идут.

- Пока никого не вижу...

- Не пытайся обмануть лжеца. Или они не знают где я, и ты врешь, или знают и уже идут. Дважды два - четыре. Я знаю Сорена.

- Ты так уверена в его любви?

- Дважды два - четыре.

- Вопрос посложнее, - сказала Мари-Лаура. Нора осмотрелась. Она все еще лежала на полу комнаты Мари-Лауры. Деймон наблюдал за ней с кровати, с пистолетом в руке, без эмоций в глазах. - Он уверен в твоей любви?

- Мне опять заниматься математикой? Да, я люблю его. Да, он знает об этом.

- Ты говоришь, что любишь его. Странный ответ для женщины, носящей обручальное кольцо от другого мужчины.

- Уесли я тоже люблю. Мы можем любить больше, чем одного человека.

- Но мы не должны. Так это работает.

- Может, твое сердце слишком мало, миссис Гринч. Некоторые из нас способны любить нескольких людей.

- Кого ты любишь больше?

- А это уже глупый вопрос.

- Это уклонение. Не хочешь отвечать? Я бы сказала, что ты любишь своего жениха больше. Ты отвергла моего мужа, как только он сделал предложение. Ты сказала «да», когда спросил Уесли.

- Я не хочу ни за кого выходить замуж. Я люблю Уеса, но я сказала «да», чтобы вытащить его из конюшни. Я увидела надпись на стене, кого-то в тени. Я не могла его заткнуть и вытащить любым другим путем.

- И, тем не менее... ты с кольцом.

- А что я должна была сделать? Проглотить его?

- Ты могла бы продать его. Я разбираюсь в алмазах. Этот с легкостью потянет на семизначную цифру.

- Оно не принадлежит мне, чтобы торговать им. Оно принадлежит семье Райли.

- Оно принадлежит тебе, если ты его невеста.

Нора поморщилась. Невеста Уесли? А потом ее кто-то назовет Королевой Великобритании.

- Оно принадлежит тому, на ком Уес однажды женится.

- Не тебе?

- Нет... Иисусе, ты можешь перевернуть меня на спину? Иначе я задохнусь от этого чертового ковра.

- Конечно. - Мари-Лаура встала, поставила ногу на бедро Норы и толкнула.

- Лучше. - Нора кое-как села. Ее запястья были связаны спереди, но веревки обвивали руки и лодыжки. Она ощущала себя почти мумией. Нора начала вытягивать ноги, но другая веревка затянулась на ее шее. - О, как мило. Удушающий ошейник. Я тоже хороша в этом.

В дополнение к веревкам, изоленте и наручникам, кто-то, возможно, Деймон, обвязал ее шею веревкой. Если она вытянет ноги, то задушит себя.

- Как и я, - ответил Деймон. - И у меня очень хороший прицел.

- Как и у Сорена. О, ты говоришь о пистолетах.

Мари-Лаура снова села рядом.

- Ты... я начинаю думать, что ты даже не человек. А какое-то животное с животными аппетитами.

- По крайней мере, я приучена к лотку. Почти.

- По очень крайней мере. Не верю, что такой человек как ты, который постоянно так отвратительно шутит, вообще способен на что-то такое сложное как любовь. Ты больше похожа на животное в период течки.

- Ты говоришь так, будто это плохо. - Нора понимала, что напрашивалась на неприятности. Но если она умрет сегодня, то умрет с нетронутым чувством юмора. Она попытается умереть с неповрежденным достоинством, правда Нора не была уверена, что оно вообще у нее было.

- Я хочу кое-что. Побалуй меня.

- Молочная ванна? Шоколадная? Массаж?

- Еще одна история. На этот раз короткая.

Нора тяжело выдохнула.

- Ладно. Пофиг. Что ты хочешь? Могу рассказать о времени, когда мы с Сореном провели две ночи в одном чудесном пансионе, которым владеет один из наших друзей-извращенцев. Сорен порол меня и трахал, мы долго гуляли по пляжу среди ночи. Конец.

- Не достаточно.

- Ага, нужно чуть больше секса, верно? Такова моя жизнь.

- Я хочу определенную историю... об этом.

Мари-Лаура запустила руку в карман ее черного халата и вытащила квадратик белого полотна. Нора сразу же узнала его.

- Нет... нет. Черт, ты была у меня дома, верно? - она уставилась на полотно, испытывая боль при одном его виде.

- Да. Провели немного времени в твоем шкафу. Мы устроили чудесный беспорядок. Немного глупо и мелодраматично для нас. Я не могла сдержаться. Мне было интересно лишь то, что ты прячешь, то чем ты дорожишь. Я нашла этот кусок тряпки в запертой металлической коробке. Когда я увидела коробку, подумала, «Вот где она хранит самое ценное - алмазы, жемчуг, тайные бумаги...» Но нет. Только это. Расскажи мне, что это. Расскажи историю.

Нора даже не могла смотреть на Мари-Лауру, только на кусок белой ткани в ее руке.

- Однажды..., - начала Нора, ее голос дрожал, - великая и прекрасная леди, чье сердце было создано из музыки, и которая дала жизнь великому и прекрасному сыну... умерла.

Поздно ночью раздался звонок на телефон ее прямой линии. Даже Кингсли не звонил так поздно, если только это не была чрезвычайная ситуация. Когда Нора ответила и услышала голос Сорена, произносящий ее имя, то сразу поняла, что произошло.

- Твоя мама?

- Час назад, - ответил он. - Фрейя звонила.

- Позвони сестре, - сказала Нора. - Я забронирую билеты. Я все устрою.

- Билеты? Ты полетишь?

- Притворюсь, что ты не спрашивал.

- Спасибо, Малышка.

Нора была не в состоянии говорить в этот момент. Она кивнула, хотя он не мог ее видеть, смахнула слезы с лица и чуть не подавилась словами, - Я сейчас буду.

Она быстро собралась, сосредотачиваясь на маленьких рутинных задачах, на которые всегда отвлекалась во время скорби. Ей нужна была одежда для похорон, для последующих поминок. Ей нужно позвонить Кингсли и сказать, чтобы отменил все встречи на этой неделе. Она позвонит своему редактору из аэропорта и сообщит, что книга будет готова на неделю позже по семейным обстоятельствам, из-за которых ей придется уехать из страны.

В чемодан она сложила обувь, одежду, косметику, зубную щетку, длинный, довольно консервативный серый шелковый халат, который она надевала только когда была с семьей Сорена в Дании. Наедине с Сореном она всегда спала обнаженной, так что ей нужно было что-то накинуть для ночных путешествий к ванной. Перед самым выходом из дома, чтобы отправиться к дому священника, она остановилась, вспоминая то, что не должна была забыть. Почти целую минуту она стояла перед дверью и решала брать с собой это или нет. Если бы она не ушла от Сорена три года назад, это бы даже не пришло ей в голову. Но она ушла от него, и с тех пор отрез ткани в шкафу дразнил ее, шептал ей, говорил, что он больше ей не принадлежит.

Она решила взять его с собой и позволить Сорену все решить.

Когда она приехала к его дому, нашла Сорена, сидящего в кресле у камина и смотрящего на огонь. Он был в рубашке и брюках. Он все еще не застегнул рубашку, и его обнаженную грудь освещало пламя, словно оно сжигало его изнутри. Она подошла к нему, опустилась на колени у его ног и положила голову на колено. Как только она ощутила его пальцы в своих волосах, по щекам покатились слезы.

- Ее сердце не выдержало, - сказал он, его голос был тихим и ровным. - Она всего лишь на восемнадцать лет старше меня, и она ушла.

- Она долго болела. И ее сердце никогда не было сильным. - На самом деле, чудо, что она дожила до такого возраста. Врожденные проблемы с сердцем всю жизнь мучили мать Сорена. Благословление в сокрытом, так говорила Гизела. Была бы она более здоровым ребенком, у нее не хватило бы терпения сидеть дома и заниматься на фортепиано.