Она поставила ведро возле группы скованных, зачерпнула воды, смыла кровь с амулета, накинула кручёный шнурок на шею, спрятав камешки под одежду. Мишаня считал себя "избранным". Теперь-то даже ему понятно, что это была ошибка. Так может быть "избранная" - она? Сомнительная честь, но она всё-таки даёт надежду на возвращение.

Пленники сами черпали воду из ведра, пили. Девушка сидела в стороне. Тупое оцепенение опять наваливалось на неё и, кажется, уже нет сил противостоять. Перевязку она сделает ближе к ночи, а пока...

На этот раз разговор начал один из пленников. Тот самый, крайний, который ругался на неё, когда она чистила и перевязывала рану его соседа по цепи. Он спросил:

- Госпожа ...

- А? - вскинулась от неожиданности девушка.

- Откуда вы родом, госпожа?

- Из России...

- Это наверно очень далеко?

- Очень, - согласилась Аня.

- Как же вы попали сюда?

Как попали? Ответа на этот вопрос Аня не знала. Само их перемещение начисто перечёркивало все известные ей законы, как научные, так и логические. Ей оставалось лишь признать возможность невозможного:

- Колдовство.

- Колдовство? - переспросил её собеседник, как бы пробуя слово на вкус, кивнул, соглашаясь. - Колдовство.

Аня с некоторым удивлением взглянула на собеседника. Только теперь она увидела его по-настоящему: крепкий, широкоплечий парень, или даже мужчина лет тридцати или чуть меньше. Под одеждой бугрятся накачанные мышцы. Черноволосый. Лицо узкое, грязное, заросшее чёрной щетиной, поэтому черты особо на разглядишь. Разве что глаза. Такие синие глаза Аня видела только в кино. Настоящий "хороший парень" из старого, американского вестерна. Похоже её собеседник тоже пришелец и тоже издалека.

- А вы откуда?

- Из охраны каравана. На него напали собачники и нам пришлось остаться, чтобы задержать собак.

- А остальные - ушли?

- Конечно.

- И бросили вас?

- Для того, чтобы жили одни - кто-то должен умереть. Так всегда было.

Аню передёрнуло. Ей захотелось возмутиться, как возмутилась бы Алевтина. Именно из-за этого сравнения она и промолчала, но собеседник понял её без слов:

- Воинов нанимают не затем, чтобы держать в драгоценной шкатулке, госпожа. А у вас разве не так?

Да, воинов. Вот почему у него такие мышцы, вот почему на них столько цепей. Их всего-то шесть человек, они безоружны, но, между тем, хозяева, даже имея под рукой псов в кольчугах, опасаются их. Ане почему-то вспомнились разговоры о войне, рассуждения о цене за победу. А ведь этот мужчина прав. Кто-то всегда умирал для того, чтобы жили другие. И эти парни... Кем ощущают себя они? Ещё живыми или уже мёртвыми?

- Мне здесь многое непривычно и непонятно, - пожаловалась она. - Я даже подумать боюсь: что будет дальше?

- Ничего хорошего. Эти собачники вечно ловят людей, а потом продают их или меняют на зерно. Ну и собак кормят, разумеется.

- Зачем они так делают?

- Кормят собак человечиной? Баранину они и сами съедят, а собаки - их главная сила. Перед такими псами ни один воин не устоит. И мы не устояли. Собачьи доспехи меч не берёт. Сами-то собачники, как бойцы, стоят не дорого ... А по вам сразу видно, что вы - издалека, хотя и говорите по-здешнему, и одежда на вас тоже здешняя, городская. Хотя одежда, конечно не совсем такая же. Вы и с мужчинами говорите, как с равными, и на своём поставить умеете, если знаете, что правы. А наши женщины и рта не осмелились бы раскрыть, заговори я с ними вот так, - монолог мужчины чем-то напоминал мысли вслух. Человек словно бы подбирался к какой-то интересной и одновременно неудобной теме. - А тот мужчина, которого убили, он кто вам? Жених?

- Нет, просто друг. Точнее это раньше, а потом... - неспешная речь собеседника, его ненавязчивое сочувствие, которое и слепой бы заметил, взывали к откровенности. А почему бы и нет? Он ведь посторонний, умеет слушать. Мама рассказывала, что когда в молодости, у неё случались тяжёлые моменты в жизни, она искала помощи именно у постороннего. - Он, в общем, в Тину влюбился. Это моя подруга. Она же красивее меня, и платья у неё красивее, и обувь. Не то, что у меня ...

- То есть её семья богаче твоей? - равнодушный, как бы само собой разумеющийся вывод. В первое мгновение Аня задохнулась от возмущения. Неужели всё в этом мире сводится к деньгам?

- Нет, но ... (А ведь чужак прав.) - Мысль прорезалась неожиданно и почему-то внесла успокоение. Может быть потому, что мужчина был действительно чужим для неё? - Наверно, да. Её семья действительно богаче. А моя... У меня и отца-то нет. Только мама.

- Погиб?

- Нет. Влюбился и ушёл.

- Бросил?

- Нет, но... он же влюбился! Разве было бы лучше, если бы он жил с нами без любви?

- Думаю, тебе было бы лучше. И твоей маме - тоже. Женщине без мужчины очень трудно.

Ответ Аню потряс. Простотой и... честностью. Одновременно опять покачнув её привычное и устоявшееся миропонимание. Действительно, отец не остался с ними ... Опять деньги. Как и в случае с Мишаней. Но её мир рушился и девушка поспешно встала на защиту своего мира:

- Ну, мы же не пропали. И я не пропала. Выросла и выучилась бы, если бы не колдовство.

- Выучилась бы? - переспросил мужчина.

- Ну да. Стала бы ... - Аня опять почувствовала почву под ногами и теперь искала понятное для собеседника слово, - лекаркой! Как мама.

- Не ведьмой?

- Что ведьма!? - поморщилась девушка. - Подумаешь, ведьма! Хорошая лекарка стоит больше ведьмы. Эти ведьмы - все невежды и недоучки. Фокусами занимаются.

- Фокусами?

- Ну да. Громы, молнии, а пользы - никакой.

- Ты - ведьма, тебе видней.

- Я не ведьма!

- Ты недоучка, значит - ведьма. Пусть даже и не хочешь ею быть.

Довод собеседника опять сбил девушку с толку. Как всё-таки трудно с ним говорить. Чужак. Человек из другого мира. Бесстрастное лицо, спокойная, доверительная речь, взгляд... Аня вздрогнула. Только что открытый и доброжелательный взгляд её собеседника стал стеклянным. Словно окно закрыли. Девушка проследила за этим взглядом, вздрогнула, вскочила. К ним подъезжала уже осточертевшая ей парочка верховых: седобородый в медном доспехе и надоедливый "Щенок". Они проехали мимо, демонстративно игнорируя её, остановили лошадей перед пленниками.

Кончик бича ужалил пленного воина в щёку. Несколько капель крови набрякли на обветренной, щетинистой коже. Человек встал, потянув цепью остальных своих товарищей. "Щенок" что-то зло протявкал на своём языке. Пленник ответил. Неспешно, бесстрастно, указав при этом на почти пустое ведро с костяным черпачком в нём. "Щенок" гневно взвизгнул. Второй ответ пленника сопроводил жест, подчеркнувший расстояние между группой мужчин и дрожащей рабыней. Через эти жесты Аня поняла суть ответа: "Мы - здесь. Она - там. Мы - пьём. Она - ждёт."

Новый визг "Щенка" перебил рык Седобородого. Зло осклабившись, мальчишка соскочил с седла, задрал пленнику одежду, ощупал тело, отступил. На лице его читалась растерянность. Ага! Понятно! Он искал рану, про которую перед смертью кричал Мишаня. Облом тебе, парниша. Не того ты лапаешь. Аня на миг даже забыла о Седобородом. Зря.

- О чём ты говорил с ней? - спросил он вдруг у раба на понятном Ане языке. Раб сердить господина не стал. Ответил:

- Она - плакала. Я - говорил ей слова утешения.

- Что за слова?

- Тот мужчина и его жена - были её господами.

Лицо Ани побледнело, глаза удивлённо расширились. Глядя сквозь неё, пленник продолжал:

- Она выросла в доме господ и привязалась к ним, как к родным. И я сказал ей, что здесь у неё другие господа. И только их волю она должна выполнять.

- Правильно! - закричал "Щенок". Точнее, он только взвизгнул по-своему, но Аня поняла его возглас именно так.

- Правильно, - подтвердил Седобородый. На щеках у него отчего-то ходили желваки, а глаза бегали по лицам рабов. - Ты! - слово прозвучало, как выстрел, а кончик бича пометил щёку пленника, стоящего сразу за спиной первого раба. Прятаться больше не имело смысла.