Отбой.
— Что она сказала?
— Велела передать тебе поздравления.
— Больше ничего?
Марлена чуточку розовеет, но добросовестно повторяет:
— Она сказала, что новогодние дежурства бывают очень интересными.
— Правильно!
Он хочет обнять Марлену, но вся Москва, очевидно, сговорилась мешать им. Телефон звонит снова.
Теперь это Нинель Журбалиева. Требовательно-озорным тоном она допытывается:
— Ты все еще утешаешь, Ленка?
— Как это — утешаю?
Перекрикивая веселый гомон и музыку, доносящиеся в трубку, Нинель объясняет:
— Звонил Наумчик, поздравлял и жаловался, что тоскует в одиночестве. Говорит: «Ленка кого-то там утешает, а в хирургии никто не отзывается…» Я тебе помешала утешать?
— Нинель!!
Хохот. Шум. Кто-то кричит: «Постой, я ей скажу…» Опять хохот. И голос Нинель:
— Поздравь от меня Рыбаша.
Все смолкает. Марлена медленно опускает трубку.
— Андрей, лучше пойди в свое отделение, — неуверенно говорит она. — Завтра вся больница будет сплетничать.
Рыбаш беззаботно отмахивается:
— Не успеют! Завтра на просмотре мы сами объявим.
— На каком просмотре?! Что объявим?!
— Ах, да, я забыл. Завтра мы с тобой идем на просмотр в Дом кино… — Он вытаскивает из внутреннего кармана приглашение, надписанное крупным почерком Лозняковой. — Видишь, на два лица… Доктору Рыбашу с женой!
— Ты ненормальный! Кому мы там будем объявлять?
— Всем. Там будут Степняк, Мезенцев, Львовский, Наумчик, Лознякова, наша операционная сестра Гурьева… В общем вполне достаточно людей из больницы. И после просмотра мы пригласим их на свадебный ужин. В Доме кино очень приличный ресторан.
Марлена не на шутку испугана:
— Андрюша, умоляю тебя…
— Не спорь, Марлена!
Невозможно поверить, что железные руки, сжимающие ее, могли несколько минут назад так осторожно стирать со щеки следы слез.
— Ты права, я пойду, — не глядя, внезапно говорит он и уже с порога добавляет: — Не обижайся!
3
Она не обижается. Она просто не успевает этого сделать. Словно какой-то неведомый диспетчер действует этой ночью: не проходит и трех минут, как в телефоне звучит официальный голос Наумчика:
— Товарищ Ступина? Скорая д-доставила больную с п-признаками острого пищевого отравления. Она уже в лифте. Кроме того… Рыбаш у вас?
Марлена счастлива, что может честно ответить: «Нет!», но тут же с щемящей тревогой спрашивает:
— Что-нибудь случилось?
— Т-тяжелый хирургический случай. Разъединяю.
Потом ночь катится кубарем. Едва закончена трудная возня с отравившейся консервами женщиной, как скорая помощь привозит пожилого человека, потерявшего сознание в ресторане. Марлена выслушивает и выстукивает его, измеряет кровяное давление, следит за сестрой, которая по ее указанию делает укол, снова выслушивает сердце и снова распоряжается. Тяжелый гипертонический криз, — теперь Марлена уже твердо знает, как действовать в таких случаях. За два месяца ее работы в больнице она выходила десятка два гипертоников.
Больному как будто становится лучше. Марлена распрямляется. У нее ноет спина, дрожат колени, но этого никто не должен заметить.
Тетя Глаша таинственными знаками вызывает ее в коридор. Там неловко топчется молоденькая девушка, плачущая, испуганная и нетрезвая. Длинное вечернее платье выглядит на ней жалко и нелепо. По щекам тянутся потоки туши, которой были намазаны ресницы. Она ловит Марлену за руку и, всхлипывая, кается:
— Разве я могла думать? Разве я пошла бы с ним?.. Я его почти не знаю, он приехал в командировку в наш трест, я ему материалы печатала, отчеты. А он говорит, что в Москве никого знакомых, «пойдемте в ресторан»… А я никогда не встречала Новый год в ресторане… Хоть разок решила повеселиться. Мама думает, что я у подруги… Ой, мне тоже худо!
Марлена с брезгливой гримасой выслушивает это бормотание.
— Дайте воды с двумя каплями нашатыря, — отворачиваясь, негромко говорит она тете Глаше. — И пусть умоется.
Девушка отталкивает стаканчик, который, покачивая головой, подает ей тетя Глаша, и снова цепляется за Марлену:
— Но он будет жив, скажите? Я очень боюсь, что меня вызовут в милицию! Мне можно уйти?
— Выпейте то, что вам дают, и подождите меня в коридоре, — строго говорит Марлена.
Она возвращается в палату. Пожилой человек все еще не пришел в себя — сестра ставит ему горчичники на затылок и на сердце. Марлена в третий раз измеряет ему кровяное давление.
— Гипертонический криз, — повторяет она не то самой себе, не то сестре.
Наконец укол и горчичники действуют. Человек приоткрывает глаза и с изумлением осматривается.
— Это что же такое? — медленно, с трудом говорит он. — Как это?
— Пить вам нельзя, вот как, — сердито отвечает сестра. — Неужели не знаете? Теперь лежать придется.
Человек опускает веки, несколько секунд молчит. Потом на его лице проступает беспокойство.
— А где мои вещи? — слабым голосом спрашивает он. — Бу… бумажник? Там документы… партбилет.
— Лежите спокойно, — говорит Марлена. — Вещи сданы в нашу камеру хранения, а бумажник в сейфе приемного отделения. Все будет в порядке.
Но человек продолжает волноваться:
— В гостинице чемодан с отчетом… Гостиница «Будапешт»… Пожалуйста, позвоните туда… — Говорить ему трудно. — «Будапешт». Номер двести третий. Фамилия Михеев…
— Хорошо, хорошо, — обещает Марлена.
— Нет, уж вы будьте любезны, — настаивает Михеев.
— Я сказала, что позвоню. «Будапешт», номер двести три. А теперь лежите и не разговаривайте.
Она оставляет сестру в палате и снова выходит в коридор.
Девушка кидается к ней. Теперь, когда она умылась, у нее обыкновенное, миловидное и очень смущенное личико.
— Ну что? Ну что?! — повторяет она.
— Лучше, — сухо говорит Марлена. — Пришел в себя. У него гипертонический криз. Вы знаете, что такое гипертония?
— Знаю, — кивает девушка, — у нас в квартире один старичок гипертоник.
— Старичок? — зло переспрашивает Марлена. — Наверно, не старше этого… вашего спутника. И что за легкомыслие…
Она обрывает, не договорив. Девушка даже съежилась от ее тона. А кто, собственно, дал ей право читать нотации?
— Вы не думайте, — шепчет девушка, — у меня с ним ничего такого… Просто в ресторане шикарно…
— Ну хорошо, ступайте, — машет рукой Марлена. — Впрочем, погодите. У него в гостинице остался этот отчет, который вы печатали. Он беспокоится. Надо сообщить туда…
— Нет, нет! — пугается девушка. — Я же совсем его не знаю. Что подумают! Вы уж сами… То есть не вы, а больница…
Опять слышно, как поднимается лифт. Еще кого-то везут. Марлена, не глядя на девушку, торопливо идет в конец коридора. Так и есть, выгружают каталку. Санитар, тот самый, которого все называют «академиком» за его солидную и даже несколько надменную манеру держаться и который (теперь это уже точно установлено) не прочь выпить даже на дежурстве, торжественно толкает каталку.
— Товарищ Гонтарь и товарищ Рыбаш приказали, чтобы сдать больного вам на руки, — объявляет он.
— И Рыбаш? — не удерживается Марлена. — Разве он внизу?
— Профессора Мезенцева вызывают. Тяжелый хирургический случай! — наклоняясь к уху Марлены и мимоходом обдав ее спиртным запахом, доверительно шепчет санитар.
Вызывают Мезенцева! Значит, Андрей не умеет сам сделать то, что нужно? Растерялся? Андрей — и вдруг растерялся? Невероятно. Может быть, от того… от того, что произошло между ними сегодня ночью? Может быть, просто не может взять себя в руки? Вот и она ведь думает не о человеке, распростертом на каталке… Ох как трудно, оказывается, быть настоящим врачом! Как страшно, что ты не имеешь права ни на какие личные чувства, даже думать ты не имеешь права ни о чем, кроме своей работы, когда на тебе белый халат…
Марлена больно закусывает указательный палец левой руки. Это — с детства. Так она делала еще в школе, когда хотела сосредоточиться.
