У обрыва в большую реку впадала маленькая лесная речка.

Лесная речка как новая сказка. Деревья остановились, снег засверкал. Ни дорог, ни троп. Мы идем по непроторенному снежному покрову. Деревья словно стражи покоя. Толстые стволы их подходят близко друг к другу. Ветви кедра, раскидистые вершины сосен, кроны елей местами переплелись, смешались настолько, что не проскользнуть сквозь них даже солнечному лучу. А солнце низкое, морозное. Ловко лавируя между деревьями, идем мы по лесу. Как охотники идем, как настоящие манси. Птиц видим: сами они беленькие, носы черные, глаза черные. Что это такое? У меня был лук. Натянул его. Запела стрела.

Одна птица упала. Другие улетели. Смотрим: не куропатка ли? Наверно, она самая. Глаза черные, носы черные, сами беленькие. Крылья не помогли ей.

Стрелы мои оказались сильнее крыльев птицы. Значит, и сам я сильнее птиц! Хорошо быть добытчиком птиц. Хорошо чувствовать себя сильнее крылатых.

Погода очень тихая. Очень хорошая погода. Сосна стоит, не шелохнется. Под сосной снег замусорен: валяются ветки, лишайник, сосновые иглы и шелуха от кедрового ореха. Вокруг дерева пороша. На ровном снегу беспорядок. Кто здесь безобразничал? Какой зверек? Пороша вела от дерева к дереву. Значит, здесь кто-то шел. Кто-то на дереве, должно быть, сидит.

«Цок!» — раздался сверху пронзительный свист.

Я смотрю вверх, на заснеженные ветви сосны: ничего там нет.

«Цок! Цок!» — повторился свист. Затрепетала вершина кедра, который стоял недалеко от сосны.

«Цок! Цок!» И с вершины кто-то метнулся на соседнюю пихту.

Ожила ветка пихты, качается. Смотрим — видим зверька в пушистой шубке.

— Давай-ка я стрельну, — говорит Кирилл.

Луки и стрелы у нас всегда с собой. И в школе после уроков каждый день ходили стрелять в цель. Кирилл натягивает лук, хладнокровно целится, стреляет. Ударяясь о ветки, сбивая шелуху, вниз летит серый комок меха. Белка. Лежит в снегу в той же позе, как в тот момент, когда она сидела на ветке, когда ее поразила стрела. Головка с острыми стоячими ушками запрокинута вверх. Лапки взметнулись к самому подбородку. Задние ноги и хвост распластались — готовились к большому прыжку, стремились к новой высоте, к свету, жизни… Кажется, вот вскочит этот прыткий зверек, взметнется по стволу серым пламенем, качнется ветка, другая, запляшет дерево, радуясь жизни. Но дерево не оживает. Снег мертвый. Зверек недвижим.

Кирилл бежит к своей добыче. Берет зверька в руки. Рассматривает. Довольная улыбка расплывается на его лице. Попал острием стрелы в голову. Чуть-чуть не в глаз.

— Поторопился, — говорит Кирилл. — В следующий раз надо попасть прямо в глаз. Наш дедушка, говорят, стрелял белке в глаз.

Кирилл был подпоясан красивым дедушкиным поясом. На поясе зубы медведей, росомах, лосей. Много зверей убивал когда-то дедушка. И Кирилл не хочет отставать. Вот уже первого зверька убил. Надо бы снять шкурку белки да и повесить ее на пояс. Из костяных ножен вытаскивает Кирилл большой дедушкин нож, надрезает шкурку на лапах, потом у подбородка, затем быстро стаскивает ее, как чулок снимают с ноги, вывернув наизнанку, мездрой наружу. Все делает так, как дедушка делал на охоте. Не раз он брал нас с собой. Ободранная тушка белки кого-то напоминает. Но кого? А-а-а! Так она на ящерицу похожа! Такая же продолговатая голова, длинное туловище, лапы. Вместо пушистого хвоста голый обрубок. И ящерицы обрубают свои хвосты… Мы сами видели это, а не только слышали. Тушка белки похожа на ящерицу. Видно, белка была когда-то ящерицей. Ползала по земле, а не летала-прыгала по ветвям высоких деревьев.

А медведь, с которого сияли шкуру, похож на человека. Сами видели недавно, когда охотники убили медведя…

«Медведь тоже человек, — говорит дедушка, — только дремучий лесной человек. Дикий он. Потому в берлоге живет. А если убьешь его, устроишь медвежий праздник, он вновь прозреет. Станет или человеком, или духом, богом или червячком, или ящерицей, или просто ветром.

Все рождаются и умирают, потом вновь рождаются то в одном облике, то в другом. Все зависит от поступков, которые совершал ты в своей жизни, — утверждает дедушка. — Но стремятся все быть духом высшим — человеком. Нелегко достичь высшего, просветленного состояния. Трудно достичь совершенства, но к этому надо стремиться».

«Интересно, кем я был? — думает Кирилл. — Может, вправду росомахой, как говорит, смеясь, бабушка. У-уф! Плохо быть росомахой. Росомаха черная, лохматая, вонючая, злая… К тому же ее люди зовут разбойницей, ворюгой. Нет! Нет! Я не мог быть росомахой. Нярмишка меня просто дразнит. Он такой колючий…»

— У-уф! Вот ее следы! — воскликнул Кирилл, увидев глубокие ямы на снегу, точно нарисованные через ровные промежутки большого снега. Вертлявая росомаха шла, видно, как обычно, прыгая, виляя толстым задом, махая пушистым хвостом.

Снег словно страница книги. Все на той странице написано. Возле ели протропил ровную строчку хитрый горностай. Сложный узор из следов вышила на снежном полотне юркая ласка. Вот строгий соболиный след. А тут купался в снегу кем-то испуганный заяц, видно, спасался от преследователя. А что за история произошла здесь, возле этих засыпанных снегом кустов тальника? Снег истоптан, помят. Здесь, видно, разыгралась лесная драма. Следы недавней борьбы запечатлел снег: краснели пятна крови и валялись перья. Кто-то с кем-то мерялся силой, кто-то кого-то здесь одолел. Вот ровная борозда, по ней волокли жертву. Два крошечных следа вокруг борозды. Наверно, это горностай. У него такой бисерный след. Двое волокли одного. По перьям похоже на белую куропатку. Зазевалась, наверно. Вот и потащили ее в глубокую нору. На белом снегу зияла темная рана. Это вход в убежище горностая. Под снегом тоже жизнь. Странно, маленькие и бескрылые горностаи съели крылатую большую птицу…

«Живут и побеждают не только крылатые, — любит говаривать дедушка. — Жизнь — борьба добрых и злых духов…»

— А это чьи следы? — вдруг воскликнул Кирилл. — Такие большие, глубокие. Не медвежьи ли?

— Медвежьи на человечьи похожи. А это копыта, — говорю я. — Лось, наверно.

— И правда лось…

Мы ушли от лося. Вышли снова к большой реке.

Вдруг увидели чудо: на противоположной стороне по берегу кто-то мчался на лошади. Сначала мы испугались. Подумали, погоня за нами. Хотели было прятаться. Но человек, взглянув на нас издали, стеганул лошадь плеткой и промчался дальше.