Таким образом, Смоленск в конце июля опустел, и в нем остался только небольшой отряд Дивизии Неверовского; сам Неверовский с остальными войсками своей дивизии был послан в город Красный, находящийся в сорока верстах от Смоленска. Много слез было пролито смолянами при проводах армии: кто сына провожал, кто отца. Но особенно тосковала Ольга Владимировна Бельская, вышедшая замуж перед самым началом войны. Муж ее был молодой офицер, храбрый служака и отличный товарищ.
Еще так недавно, приехав погостить в Смоленск, он кружился с Ольгой в танце, выделывал замысловатые «па» котильона. Затем отпраздновали их свадьбу к радости обоих семейств, а тут вдруг — поход. И пришлось ему примкнуть к своему полку, стоявшему в Литве, оставив молодую жену на попечении ее матери Глафиры Петровны. У старушки Нелиной было всего двое детей: восемнадцатилетняя дочь Ольга и пятнадцатилетний сын Павлуша.
Вести о том, что Наполеон стоит у Днепра готовый переправиться, сильно тревожили старушку Нелину, и она давно уговаривала свою дочь ехать в Москву к родным, но Ольга ни за что не хотела уезжать из Смоленска, надеясь вскоре увидеться с мужем или хотя бы получать от него часто известия.
Второго августа, около шести часов вечера, мать и дочь сидели у чайного стола, по обыкновению споря насчет отъезда. Глафира Петровна только что получила письмо от своей двоюродной сестры Анны Николаевны Роевой.
Та писала:
«Спокойствие покинуло наш город. Мы живем, не зная, что ждет нас впереди: нынче мы здесь, а завтра будем Бог знает где. Однако мы отложили поездку в деревню, узнав, что там происходит набор ратников. Тяжелое время в деревнях, когда берут человека рабочего из семьи в ту пору, когда окончены полевые работы; но представь, что это должно быть теперь, когда такое множество рабочих рук отрывается от работы!.. Мужики не ропщут, говорят, что они охотно пойдут на врагов и что в такое тяжелое для России время их всех бы следовало взять в солдаты. Но бабы в отчаянии — страшно стонут и вопят. Все помещики уехали из деревень, чтобы не видеть и не слышать их стонов. Лишь только набор завершится, уедем в деревню. А ты, ради Бога, не слушай своей Оли, много ли ума-то у молоденькой бабенки. Выезжай поскорее в Москву, пока еще все дороги не заняты войсками. Я вас устрою пока кое-как в городе, а там вместе поедем в деревню: в тесноте — лишь бы не в обиде. А кто самый несносный обидчик наш, как не Наполеон! Говорят, Остерман одержал большую победу — оказалось, что выдумка. А вот Витгенштейн — так точно отличается на славу. Да он, ведь, защищает Петербург, и нам, москвичам, не поможет. Но и здесь принимают важные меры для защиты от французов. Всюду движение: старые и молодые идут в ополчение. А сколько траура и слез! Молодая Муханова, Урожденная Олсуфьева, лишилась мужа; молодой ее муж выказал большую храбрость в деле Раевского, так что был представлен князю Багратиону, а в тот же день оказался смертельно ранен и отправился на тот свет».
— А что скажешь, — спросила Нелина у дочери, складывая письмо, — ведь Анюта права. Завтра же начну укладываться.
Не успела молодая женщина ответить матери, как в комнату вбежал Павлуша.
— Наши отступают! — крикнул он, едва переступив порог. — Было сражение под Красным. Французов видимо-невидимо. Так вот и наскакивают со всех сторон на наших егерей.
Ольга вскочила, словно ужаленная, схватила брата за руку и сжала ее, горячо шепча:
— Скажи скорее… Митя убит? Убит?..
— Я ничего о нем не знаю! — сказал растерянно Павлуша, только тут поняв, какую страшную весть принес он своим близким.
Узнав о сражении под Красным и об отступлении наших войск к Смоленску, он и не подумал, что муж его сестры находится среди отступающих.
— Как не знаешь? — продолжала, задыхаясь, Ольга. — Кто же тебе сказал об этом?
— Все говорят, что наши отступают…
— Так что же ты по-пустому кричишь и пугаешь мамашу, передавая пустые слухи!
— Как же, сестрица, не предупредить было ее! Надо спасаться: все бегут из Смоленска.
Старушка все время сидела неподвижно, словно громом пораженная, широко раскрыв глаза и машинально сжимая в пальцах кусочек сахара, который собиралась положить себе в чашку.
— Не пугайтесь, маменька! — сказала Ольга, обняв старушку. — Наши возвращаются к Смоленску. Митя скоро тут будет и сам скажет, что нам делать.
Молодая женщина старалась при этом улыбаться — глотая подступавшие к горлу слезы.
— Наши разбиты, — шептала старушка. — Олечка, надо нам уехать, дорогая. Укладываться надо скорее и уехать…
— Вы бы, маменька, Павлушу к коменданту послали узнать, в чем дело. А то мало ли что болтают в городе!
— Пусть сходит и узнает! А только как хочешь, но мы будем укладываться. Долго ли до беды! Вдруг неприятель нагрянет?
— У Неверовского целая дивизия. Да еще два драгунских полка! — сказал Павлуша.
— Эка сила, подумаешь! — с досадой прервала Нелина сына. — Да если не подоспеет подкрепление, так наших в землю положат.
— Господи! — охнула Ольга, уже видя в своем пылком воображении Митю убитым.
— Укладываться! — вскричала Нелина. — А ты, — обратилась она к Павлуше, — беги к коменданту да возвращайся скорее, не то уедем без тебя, ждать не станем.
— Палашка, Машка, Дунька! — позвала она во весь голос прислугу. — Тащите сундуки да попроворнее. Позовите ко мне Митрофана…
— Вы не извольте беспокоиться, матушка-барыня, — молвил почтительно вошедший старый слуга Митрофан. — Уложим все необходимое в тарантас. На козлы сядет лакей Андрей, и поезжайте с Богом в Москву.
— А как же с вещами, Митрофан? Надо за подводами в деревню послать.
— За подводами я уж Митюху верхом послал. А ждать вам их незачем. Я сам уложу, и вслед за вами поедем.
— Что ты, Митрофан, в уме ли? А дом-то как без тебя будет? Что ж его так на разграбление и оставить?
— Верно ваше слово, матушка-барыня. Дом никак оставить без присмотра нельзя. А только как же подводы зря отпустить, чтобы вещей не растащили?
— Посмеют ли! Ведь свои! Я старосте строгий приказ пошлю: беречь все пуще своего глаза. А дорогой Матвеевна присмотрит.
Столпившиеся вокруг нее женщины хватались за голову, всхлипывали.
— Молчите! — прикрикнула на них барыня.
— Что тискаетесь! — крикнул на них и Митрофан. — Ступайте укладывать добро по сундукам. Чтобы все было у вас готово, как подводы придут!
Женщины заметались во все стороны и, забыв про неприятеля, начали спорить между собой по поводу каждого ящика и каждой тряпки.
Ольга машинально собирала разные ценные вещи и старалась помогать матери. Но мысли ее были далеко — на большой дороге к Красному. Воображение ей рисовало, как Митя бодро шагает возле своей роты, в порядке отступающей перед массой напирающего со всех сторон неприятеля; то он виделся ей тяжелораненым… и она, забыв, где она и что возле нее делается, вздрагивала всем телом и хваталась обеими руками за голову.
— Полно же, голубушка моя, полно, моя радость! — говорила Нелина, гладя густые черные волосы дочери. — Никто как Бог! Что убиваться! Может быть, наш Митя здоров и двигается к нам…
— А мы уезжаем, мамаша! — проговорила сквозь слезы Ольга, с легкой укоризной в голосе.
— Нельзя иначе, голубка моя! Никак нельзя оставаться. Необходимо уехать — и как можно скорее.
— Хотя бы мне узнать, что с Митей. Подумайте только: уехать так далеко отсюда, не зная, жив ли Митя, не ранен ли он! Маменька, голубушка, подождите до завтра, только до завтра!..
— Матушка-барыня. Мы пропали!.. — закричал вдруг повар Гаврило, подбежав к растворенному окну. — Наши, слышь, остановились неподалеку. От француза отбиваются. Степка с повозкой прибыл.
Ольга опрометью бросилась к двери, выскочила на крыльцо и чуть не столкнулась лбом со своей горничной Машей, бежавшей со всех ног в комнаты.
— Письмецо вам от барина! — крикнула Маша, потрясая в воздухе клочком серой измятой бумаги.
Ольга нетерпеливо выхватила у нее письмо и стала с жадностью читать. Но бумага была сильно измята, а она так взволнована, что едва смогла разобрать следующие строки, наскоро набросанные карандашом:
