Китаев и Кириленко приближались к двери. Юноша сглотнул.

Сейчас произойдет что-то ужасное. А он совершенно не готов к этому. Совершенно. Он много раз видел по телевизору, как с людьми — и реальными, и выдуманными — происходят ужасные вещи. Но никогда не думал, что нечто подобное произойдет с ним. Он же не сделал никому ничего плохого! За что?

Правда, Денис много раз представлял себя в различных опасных ситуациях — не всерьез, а в качестве приятного развлечения. И в своих фантазиях представлял себя героем. Но сейчас большую долю его мучений составляло осознание, что вот она, опасная ситуация, и он не только не герой, но даже беспомощная, беззащитная жертва, скованная страхом и паникой. Как и любой современный человек, боящийся всего на свете даже тогда, когда ему ничто не угрожает.

Вспыхнул свет. Китаев и Кириленко вошли и закрыли за собой дверь.

Некоторое время они просто стояли и смотрели на пленника, сложив на груди руки. Денис смотрел в сторону — ему было страшно смотреть на них. Наконец, Китаев негромко сказал:

— Она пасла наш дом. — Он указал на труп Вилковой. — Вместе с Пащенко. Но его мы отпустили, потому что у него есть связи. Его прикрывают люди, с которыми мы не хотим иметь проблемы.

Китаев присел на корточки. Наклонил голову, пытаясь поймать взгляд Дениса.

— Вот что меня интересует: как вы узнали, что мальчик находится здесь?

Денис молчал. Китаев был ему отвратителен. Юноше хотелось, чтобы он скорее ушел. Впрочем, даже если бы он горел желанием поделиться информацией, то от ужаса не смог бы выдавить ни слова. Тем более, что он и сам сейчас не помнил, как они со Спириным вообще узнали, что Камышев связан с «Вульгатой». Он плохо соображал в данную минуту.

Китаев, со змеиной улыбкой на губах, сверлил его холодным взглядом голубых глаз. Его взгляд обрекал на смерть.

— Почему именно этот дом? Кто слил вам информацию? Озеров? Чего молчишь?

— Русского языка не понимает, — прокомментировал Кириленко, который был «шестеркой», и потому самыми дурацкими способами доказывал свою значимость.

Денис прикрыл глаза. Облизнул пересохшие губы. Сиплым и высоким голосом ответил:

— Я ничего не знаю.

Китаев поднял брови, изображая удивление.

— Ах, ты ничего не знаешь? А мы-то думали… Ну, тогда мы тебя отпустим.

Он переглянулся с Кириленко. Оба расхохотались.

— Домой к мамочке! — сказал сквозь смех Кириленко. — Сиську сосать!

— Ладно. — Китаев вновь посерьезнел. Повернулся к Денису. — Поверь, брат, тебе же лучше все рассказать сразу. Тогда мы тебя убьем быстренько и без лишних мучений.

— Как вы убили Настю? — вдруг громко и отчетливо, хоть и срывающимся голосом, спросил Денис. Его охватил внезапный гнев. Он нашел в себе силы взглянуть в лицо Китаеву.

Тот нахмурился.

— Какую Настю? Мы столько «Насть» убили, всех уже и не упомнишь.

Китаев держался так спокойно и невозмутимо, что гнев Дениса прошел так же внезапно, как и нахлынул. Он мотнул головой.

— Я не понимаю, зачем вы этим занимаетесь? Вы же военный. Должны же у вас быть… долг, честь… — он запнулся, осознав, как фальшиво звучат эти слова здесь, в подвале.

Китаев презрительно усмехнулся.

— Видишь? Знаешь, кто я. А еще под дурачка косил. Ладно. Долг, честь, говоришь? Они у меня были. Только сплыли. Знаешь, почему? Потому что в такие вещи верят только те солдаты, которые не участвовали в проигранной войне. А я участвовал. Ты думаешь, долг или честь имели во время первой чеченской кампании какое-то значение? Все, что я там видел — бездарность генералов, отмывание денег, бессмысленную гибель лучших. Были солдаты, которые проявляли подлинный героизм — именно поэтому мы с тобой сейчас не калякаем по-чеченски. Ну, и что? Думаешь, правительство, или хотя бы простой русский народ, оценили их подвиги? Кому теперь нужны эти герои? Большинство спились или ушли в киллеры. А те, что не спились и не ушли никуда? Ты — вот лично ты — знаешь их имена?

Денис не нашелся с ответом.

— Никого ты не знаешь. Даже меня ты узнал, только когда влез в расследование. А я ведь защищал твою, щенка, жизнь, когда ты еще в штанишки какал. Жрал дерьмо, ползал по грязи. Там, на Кавказе. Я видел там такие вещи, что, поверь — лучше никогда не жить, чем жить с памятью о них. Я был героем войны. Меня даже наградили орденом Александра Невского. Знаешь, где он сейчас? Я его продал. Через четыре года после увольнения из рядов нашей блистательной российской армии. И на вырученные бабки купил машину. И пистолет. И теперь живу гораздо лучше. Пусть у меня и нет чести. Впрочем, она у меня есть. Потому что все, что я имею, я взял сам. И клал я с высокой горы на правительство, «Колокольчика» и других звиздунов. Мне от них ничего не нужно.

— Но… — Денис облизнул губы. — Вы же ничего не изменили. Раньше вы работали на государство, теперь работаете на бандита.

— А я на большее и не претендую. Я наемник, и никто больше. Но, пойми, в чем разница для умного человека: Камышев имеет в этой стране реальную власть. А политики могут только болтать.

Ты думаешь, он только порнухой торгует? Нет. Он делает все, что пожелает. У него есть благотворительные фонды для бездомных. Он нищим на улице подает тысячи долларов, и в церкви молится.

Денис устало покачал головой. Затылок снова наполнился пульсирующей болью. Хотелось разбить голову о стену, чтобы не чувствовать ее.

— Мой героизм на войне был никому не нужен. Я, грубо говоря, только «верой и правдой служил», и все меня презирали, потому что за свою службу я не получил ни денег, ни квартиры, ни машины. Ничего. Все это получили штабные крысы. А сейчас, когда я краду и убиваю детей, меня уважают и боятся. Потому что люди не способны оценить то, что выше их. Например, героизм солдата. Понимаешь? В современном мире моральные принципы ничего не значат. Это все комплексы и неумение жить. Волчий закон — вот главный принцип нашего времени. Мужчину будут уважать, только если он запугивает и унижает других, а женщину — если она распоследняя блядь. Вот ты сейчас корчишь здесь из себя героя. Зачем? Тебя кто-то видит сейчас? Кто-то знакомый? Нет. Да если бы и видели — думаешь, сказали бы, что ты молодец? Да они бы даже не поняли, что это героизм. Они бы увидели, что ты полностью в моей власти, я контролирую ситуацию, а у тебя голос дрожит и ты боишься — вот и все.

Как ты вообще здесь оказался? Из-за девки, которая тебя обманывала. Она делала из тебя дурака, пока была жива, и ты повел себя по-дурацки, когда мы ее убили.

— Значит, вы все-таки поняли, о какой Насте я говорю.

— Ну, сейчас вспомнил. Неважно. Теперь у тебя реальные проблемы, и из-за кого? Из-за телки, которую, как говорится, только отъебать и выкинуть. А если бы она была жива, думаешь, оценила бы твое благородство? Ты же отсюда живым не выйдешь, парень, пойми. А если выйдешь, то инвалидом на всю жизнь. Она бы даже в больнице тебя ни разу не навестила. Она молодая, ей жить надо — на хрен ей инвалид? Конечно, можно утешаться тем, что ты «настоящий мужчина», рыцарь и так далее. Но, знаешь, я скажу тебе — когда у тебя переломаны все кости, это слабоватое утешение.

Денис нервно сглотнул. Китаев тут же это заметил.

— Да, да, брат, так и будет. Думаешь, я шучу? Посмотрю, что ты молоденький, хороший парень, пожалею и отпущу? Нет. Все, брат, поздно. Конец тебе. Я больше скажу: ты мне даже нравишься. Что в тебе может не нравиться? Но это не имеет значения. Я, как ты сам правильно сказал, обычный наемник (Денис не говорил ничего подобного). Я ведь и пацана вон похитил не потому, что мне так хочется. Мне приказали. Знаешь, был такой умный мужик, его звали Наполеон Бонапарт. Он сказал: «За коллективные преступления никто не несет ответственности». Я просто сделал, что мне было велено. Не я придумал снимать эти сраные фильмы. Мне даже противно этим заниматься. Но в Чечне мне тоже было противно. Сейчас я, хотя бы, получаю большие бабки за то, что меня тошнит. А от правительства я за свой рвотный рефлекс получил залупу на воротник. Понятно? В России невыгодно быть героем, а также умным, красивым, богатым, талантливым и так далее. Здесь героев, гениев, великих ученых и всех, кто хоть немного высунул голову из общей помойки, гнобят так, что мама не горюй.