Денис некоторое время, как завороженный, смотрел на сердце. Настя в этот момент будто стояла рядом с ним, живая, любящая и отважная.

Мир губит людей с любящими сердцами.

Эта мысль прозвучала в его голове, произнесенная голосом Спирина. Но капитан находился рядом и не говорил ни слова. Он задвинул верхний ящик и выдвинул нижний. Там лежали сорочки, ночные рубашки, постельное белье. Денис ожидал, что капитан и здесь начнет рыться. Но тот, раздраженно бормоча под нос, задвинул ящик и выдвинул последний. Чертыхнулся, увидев стопки старых любовных романов в бумажных обложках.

— Что мы ищем? — спросил Денис. Он нервничал и ощущал вину перед призраком усопшей. Если верить поверьям, душа Насти еще витала в этой комнате, пропахшей духами и косметикой.

— У твоей девушки напрочь отсутствовал вкус к литературе. — Спирин выпрямился. Огляделся. — Надеюсь, не ты подарил ей эти книжонки?

— Может, объясните, наконец, ради чего мы сюда вломились?

Спирин подошел к Денису. Взял его за плечи. Встряхнул.

— Думай, парень! Ты знал, чем занимается твоя девушка?

— Нет.

— Значит, она от тебя многое скрывала. Так или нет?

— Ну…

— Так?

— Да.

— Значит, как можно охарактеризовать ее характер?

Через несколько секунд Денис сказал:

— Скрытный.

— Именно! — Спирин отпустил его. — А что почти всегда имеется у скрытных девочек?

Денис округлил глаза.

— Дневник? Но Настя никогда…

— Так. — Капитан наморщил лоб. Закрыл глаза. — Давай подумаем. Она романтична и любит сказки. В дневнике было то, что ты не должен был прочесть ни при каких условиях. Стол? Нет. Кровать? Может… Да, возможно. Подсоби-ка, друг. Мы же друзья?

Денису происходящее нравилось все меньше. Капитан вел себя странно. Он говорил все громче, явно забываясь, его охватывало непонятное нервное возбуждение.

Вдвоем мужчины отодвинули от стены диван. Спирин встал на колени и отогнул низ висевшего на стене ковра.

— Есть!

Денис открыл рот. В стене почти у самого пола была выемка. Там лежала тетрадь на девяносто шесть листов. Когда Спирин вынимал ее, из-под плинтуса выбежал и скрылся под диваном огромный рыжий таракан.

Спирин смахнул с обложки паутину. Недолго думая, вытащил из брюк рубашку, сунул тетрадь за пазуху и накрыл ее рубашкой сверху. Застегнул пиджак.

— Уходим, — сказал он, сняв перчатки. — Бедная женщина забыла запереть за нами дверь. Можно уйти незамеченными.

«Сумасшедший дом», — подумал Денис, когда они выбежали на лестничную площадку и тихонько прикрыли дверь квартиры.

— Вы не собираетесь никак оформлять свою находку? — спросил он, еле поспевая за сбегающим по лестнице капитаном.

— Нет.

— Но тогда дневник нельзя будет использовать в суде как улику.

— Я и не собираюсь. Надеюсь, он поможет нам нарыть более весомые доказательства.

— А почему вы Людмиле ничего не сказали?

— Ты думаешь, Настя хотела, чтобы ее мать знала о существовании этой тетради? Вот и я не имею права показывать ее. Никому. Или ты хочешь, чтобы записи о частной жизни твоей любимой, ее сокровенные мысли зачитывал на суде какой-нибудь прокурор?

Денис покачал головой. Они вышли из подъезда и направились к машине.

— Ты все еще не понял? Чем меньше людей будут знать, что написано в этом дневнике, тем лучше. Мы не имеем права подставлять Людмилу. Слушай меня. Я тебя научу работать!

— В отделении тоже никто не знает про обыск?

— С тех пор, как к нам заслали Славика, я не доверяю ни одной живой душе в нашем отделении. Очень хорошо, что мы добрались до дневника первыми.

Денис ахнул.

— Вы думаете, они тоже будут его искать?

— Не исключено. Поэтому завтра мы, уж не обессудь, вдвоем отправимся на похороны. Посмотрим, явятся ли они туда.

Они сели в машину. Спирин вытащил дневник.

— Нам надо остаться. — Денис облизнул губы. — Проследить за домом.

— Этим займутся мои агенты. — Спирин начал торопливо листать тетрадь. — Это не царская работа. Так. Что тут у нас? Цветочки, котятки, сердечки. Как трогательно!

— Дайте-ка сюда тетрадь.

— Не будь ребенком. Так… наконец-то записи. Школа, школа, школа. Стихи. Господи, девочка, ты разбиваешь мне сердце. Неужели ты ничего… Ага.

— Что там? — Денис затаил дыхание.

— Последняя запись от восемнадцатого июля. Сделана за день до смерти.

Денис снова протянул руку, чтобы забрать у капитана тетрадку, но тот посмотрел на него с такой яростью, что юноша отшатнулся.

Спирин начал читать.

Читал он около двадцати минут. За это время Денис успел нервно выкурить две сигареты. Мимо машины прошла группа мальчишек лет восьми. Один из них толкал толстого краснолицего мальчишку и кричал на всю улицу:

— Слышь, ты! Я…, ща возьму нож и тя зарежу! Реально, зарежу. Че, не веришь?

Другой, подняв лицо к небу, напевал:

— Тема лох! Тема лох! Тема ло-о-о-ох!

Стайка со злобным смехом прошла мимо машины Спирина. Денис провожал их задумчивым взглядом.

Наконец, Спирин кончил читать.

— Прекрасно, — резюмировал он, протягивая тетрадку юноше.

Денис схватил ее и с волнением начал читать.

Сейчас уже полшестого вечера. Мама готовит ужин. Отец вернулся с работы полчаса назад. Я слышу, как они смеются, а сама плачу. Я думаю о том, как люблю их обоих. И еще — что я, может быть, больше никогда их не увижу. Я ругаю себя за глупые мысли, и от этого плачу еще больше. Мне больно и одиноко. Я совсем одна в целом свете.

Денис? Он такой наивный и беззащитный. Мальчик, а не мужчина. Он не сможет помочь мне. Я не имею права впутывать его в эту историю. И потом, придется рассказать ему ВСЕ. А этого я никогда не сделаю. Просто не смогу. Я вся дрожу от ужаса, когда думаю, что Денис сможет узнать правду. Он не поймет. Даже я сама себя не понимаю.

Как я могла во все это ввязаться? О чем я думала? Не могу вспомнить. Самое ужасное в том, что я НЕ УВЕРЕНА, что мне что-то угрожает. Наверное, я все-таки во всем ему признаюсь. Денис позвонил мне сегодня утром. Мы договорились встретиться завтра. Утром я пойду к ним и со всем покончу. Приду на свидание уже свободной. И расскажу обо всем, как о свершившемся факте. Да. Просто поставлю перед фактом. Денису придется смириться. Он из тех, кто сможет смириться. А если нет… Если он разлюбит меня… Нет, об этом лучше не думать. Я говорю себе, что жить без него будет выше моих сил, но знаю, что это вранье. Я смогу. Но это будет очень больно. Но лучше все-таки сделать все, как нужно. Я стану свободной.

Да и почему бы ему не простить меня? Ведь все будет кончено. Как говорится, дело прошлое. Наверное, я еще навру. Скажу, что освободилась не за несколько часов до встречи, а год назад или даже раньше. Опять вранье. И так всю жизнь только и будет — вранье, вранье и вранье. Господи, помоги мне.

Мне так стыдно. Другим девушкам не стыдно. Они даже гордятся. А я какая-то старомодная лохушка. Они надо мной смеются, а я им завидую. Такие они все смелые и уверенные! Им сам черт не брат. Палец в рот не клади — руку откусят. И никого они не любят. Зачем я люблю своего парня? От этого только хуже.

Но он все же будет козлиной, если не простит. Хотя поначалу будет злиться. Потому что любит. Я тоже злюсь на него, когда он все делает неправильно. А я наломала дров выше крыши. Пусть злится, бесится, крушит мебель. Я, пожалуй, даже обижусь, если он не сломает хотя бы какой-нибудь задрипанный стульчик.

Да нет. Он скорее всего, побледнеет, заплачет, но не скажет ни слова. Развернется и уйдет. И больше я его не увижу.

Господи, что же мне делать? Может, в монастырь уйти? Не зря же я все время повторяю «господи». Нет, я слышала, монахини все лесбиянки. И потом, это немодно. Это не КРУТО. А вот то, что сейчас лишает меня радости и счастья, было супермодно и КРУТО. Но я скорее умру, чем сделаю что-то немодное. Надо мной будут смеяться, а этого я, как независимая девушка, не вынесу. Лучше страдать, но быть в теме. Слез моих никто не видит, и я горжусь этим, потому что это значит, что я сильная. А то, что я такая же, как все — видят все, и этим я тоже горжусь, хоть и хочу от всех отличаться. У меня есть супермодный свитшот с пайетками, какого больше ни у кого нет, он подтверждает мою индивидуальность, и этим я тоже горжусь. Куда ни глянь — у меня всюду одни поводы для гордости. Ха-ха! Почему же я так несчастна?