Надин широко распахнула серые глаза, узкое лицо осветилось мягкой улыбкой, и она снова стала той девчонкой, что была грозой яблоневых садов на далеком юге много-много лет назад.

– Спасибо за подарок! – Она буквально вцепилась в яркую обертку шоколадной плитки. – Какой интересный дизайн! «Генеральский»! Поразительно! И огромная советская звезда сверху – любите вы это дело!

«Смайлик в ушанке, в руках бутылка и балалайка».

– Надин, звезда – обычный элемент оформления… В Штатах точно такая же, хоть и белая…

– Да-да, конечно… – Она прижала плитку к лицу и с силой втянула воздух. Смешно наморщила нос. – Ну, я же говорила – от него буквально пахнет коммунизмом!

– Это какао-бобы, – пояснил Олег, невольно снова растягиваясь в глупой беспричинной улыбке. Беспричинной? Он был снова рядом с Надин, и она была рада, и она говорила с ним. Боже, как давно это было… – Климатически адаптированные, из Белоруссии. У вас таких нет.

– Ха! Вот еще, – скорчила гримаску девушка, быстро-быстро нажимая какие-то кнопки в виртуальном меню. – Одну секунду… готово. Тебе я заказала какао со взбитыми сливками, двойную большую порцию, и шоколадный торт – потому что вечером на него скидка, и чтобы ты увидел, что у нас шоколад тоже бывает вкусным, и еще потому, что ты его любишь, я помню.

– Я люблю… – начал было Олег, но тут Надин отпрыгнула к стойке, чтобы забрать поднос, и потом обратно, так что закончить фразу не получилось. Все равно она оказалась бы, наверное, не к месту.

Некоторое время они просто сидели, наслаждаясь вечером и обществом друг друга, перебрасывались малозначащими замечаниями, поглядывали вокруг. На город уже почти полностью опустилась темнота, и мощные ртутные прожектора подсвечивали только несколько пустых соборов да огромный массив Бизнес-Сити в центре города, где работа не прекращалась даже ночью. От близкой воды ощутимо тянуло холодом, но никакого запаха – мощные насосы гнали в каналы морскую воду, и застоя не происходило.

– Как тебе Большой Амстердам? – Надин повела рукой вокруг, на мерцающие неживым голубоватым светом гигантские стальные и стеклянные шпили, полностью закрывающие теперь устье Амстела. Олег пожал плечами.

– Я прилетел вчера поздно вечером, остановился в Схипхоле, древний «Ибис» еще работает, оказывается, так что, в общем, осмотреться пока не успел…

– Вечером! – понимающе подмигнула Надин. – Зато наверняка в красный район уже наведался?

«Анимированный смайлик, совершающий непристойные движения».

– Грешен, – согласился Олег. – Встреча с вашими инженерами, ради которой я семь часов трясся в самолете, все равно назначена только на завтра.

– Только ради нее, выходит, трясся? – Надин хитро вскинула узкую бровь.

«Только не сорвись, – сказал он себе. – Сохрани трезвую голову. Ты знал, что будет трудно. Ты, черт возьми, все это отлично знал. И все равно согласился. Возьми себя в руки, идиот».

– Долгожданная встреча с тобой, конечно, с лихвой компенсировала все эти мелкие неудобства, – он беззаботно улыбнулся.

Девушка погрозила ему пальцем.

– Будь это кто-нибудь из местных, я бы тут же сбросила запись разговора на рассмотрение Этической службы… Неумышленный харассмент как он есть. Но это же ты… – Она мечтательно зажмурилась. – А что, небось уже присмотрел себе кого-нибудь в красном районе?

– Забудь. Он теперь сильно отличается от того, что я помню.

– Как это?

– Ну… женщины, мужчины и существа непонятного пола здесь были и в прошлый раз… но киборги и животные-гибриды… это как-то не мое. Выглядит отталкивающе.

– Олег! – шутливо покачала головой девушка. – Астарот с ней, с твоей очаровательно некорректной попыткой флирта, я понимаю, что нелегко так быстро перестроиться на наши правила. Но сейчас ты – прямо воплощение расизма, сексизма и ксенофобии. За это штрафуют!

«Смайлик в полицейской фуражке, сурово грозящий пальцем».

– Но я же просто высказываю мнение…

– И за упорство – тоже.

– Молчу, – Олег вздохнул. – О чем же можно говорить в этой дивной цитадели свободного мира?

– В рамках социально принятых норм – о чем угодно, – рассмеялась Надин. – Это же не Союз, в гулаги не отправят.

– Тогда у меня еще один вопрос, – задумчиво сказал он, оглядываясь по сторонам. – Так сказать, к приемной дочери свободного мира от порождения гулагов и ксенофобии. Почему у вас здесь за последние лет десять стало как-то… темновато?

– В каком смысле? – Надин покрутила головой, потом что-то вспомнила и стащила очки. – Да, верно, я забываю… Это национальная программа экономии энергии. В мире, знаешь ли, кризис. «Зеленые» не позволяют строить новые АЭС, а вы, ребята, ломите за свое электричество какие-то несусветные цены.

Она поглядела на Олега так, словно это он определял политику министерства энергетики СССР.

– Если подумать, это разумное решение. Какой смысл сжигать миллионы киловатт на рекламу, если все равно у всех очки допреальности? Они и информацию выдадут, и подскажут дорогу, и дадут сигнал полиции в случае чего.

«Смайлик в очках».

– И еще велят всем считать, что город – изумрудный… – пробормотал Олег. – Нет-нет, это я о своем, не обращай внимания. А отвечая на твой вопрос насчет города… знаешь, я все-таки, наверное, люблю Амстердам. Несмотря на эту его развязность, на темноту эту, на сырость и даже на то, что он когда-то отобрал у меня…

Неподалеку зашел на посадку маленький частный конвертоплан, и мерный, сильный шепот его винтов на секунду заглушил окончание.

Надин нервно улыбнулась, резким движением снова надела очки и уставилась в пустоту, где в ее виртуальном мире, наверное, вовсю мигали резким светом рекламы и баннеры, указывая наиболее короткую дорогу домой, и магазины с актуальными скидками. Олег помолчал. С его точки зрения, снаружи было тихо и пусто, редко пролетал мимо какой-нибудь модуль, да еще время от времени хлопали словно бы крылья гигантских нетопырей – трудолюбивые голландцы возвращались домой с работы.

– В детстве у нас, ты помнишь, была такая игра, – сказал он. – Нужно было придумать облик города, где ты пробыл хотя бы несколько дней. Если бы город был человеком, то как бы он выглядел? Что любил бы? Как себя вел? Помнишь?

Надин медленно кивнула.

– Так вот, Амстердам у меня до сих пор ассоциируется с тощим, нездоровым юнцом. Рыжим таким, некрасивым, бледным. Этот парень всегда курит траву и одевается кое-как, бродит под мостами в поисках халявного бухла и приторговывает краденым. Еще он каждый день протирает медные ручки на дверях своего особняка, который достался ему от впахивавшего как вол прадеда. Он сам уже точно не помнит, зачем нужно протирать эти чертовы ручки, но делает это все равно, то ли из уважения к предкам, то ли просто по привычке.

Надин не перебивала, просто слушала, грея в руках чашку с витаминизированным чаем-латте.

– Дома у этого парня просторно, всегда шумно, но порядок тем не менее казарменный. То есть в гостиной могут расслабляться гиперметом и «рапидом» два десятка человек, а на кухне будет по щиколотку пива и чая, но спроси у него, где хранится сахар или стиральный порошок, – и он ответит. И будь уверена, все окажется на месте. Противоречивый тип, конечно, но и привлекательный тоже. Понимаешь, о чем я?

Надин задумчиво улыбнулась.

– Так и есть, – тихо сказала она, – так и есть, в общем-то… у тебя меткий глаз. Цепкий, внимательный. Я помню, когда мы еще жили там, мне всегда это в тебе нравилось. Да, нравилось, как же давно это было…

Защемило на секунду сердце – резко, требовательно. Сволочь. Какая он все-таки сволочь. И ничего еще не закончилось. Ветер утих, тишина надавила на уши внезапным и безжалостным прессом.

– А как у тебя? – вполголоса спросила девушка. – Здесь это ритуальная фраза, и никто не ждет на нее ответа, но я помню, что у вас там все по-другому, все совсем, совсем иначе, и вопросы задают для того, чтобы узнать что-то по-настоящему. И я говорю это потому, что хочу знать.