– Нехорошо, Михаил Григорьевич, напоминать женщине о ее возрасте. Тем более ваши подчиненные делают это по десять раз на день. – Она отпила из чашки, с насмешкой глядя поверх нее на Старика. – Вы ведь не за этим меня сюда пригласили. Переходите к делу, покончим с ним быстрее, чтобы я не мучила вас.

Лихнецкий, затаившийся в углу дивана, с удовольствием наблюдал разворачивающуюся сцену. Обычно прущий напролом Старик, сметающий любое сопротивление, вот уже пятнадцать минут изображал из себя соловья, поющего серенаду. Получалось плохо.

– Хорошо. – В голосе Старика прорезалась усталая хрипотца. – Зарянка, я хочу, чтобы вы выслушали меня не как доброволец, не как женщина с улицы, а как член нашей команды, всех тех, кто делает нашу космическую программу. Вы видели нашу работу, жили рядом с нами, делали наше общее дело. Я хочу, чтобы вы выслушали меня с полным пониманием ситуации. Будем предельно откровенными – да, вы можете получить место в экспедиции. Но вы просто не вернетесь из нее. Вы уже далеко не молоды, вы просто не выдержите этих колоссальных нагрузок. Да, вы долетите до Марса, возможно, даже осилите высадку. Но обратно вы не прилетите, что бы вам ни говорили.

Старик поднял руку, призывая не перебивать его.

– Возможно, вы не считаете это потерей. И вне зависимости от того, чем это закончится, хотите использовать этот шанс. Но послушайте, чем это обернется для всех нас. Это станет трагедией. Все те, кто сейчас поддерживает вас, оплюют нашу космонавтику с ног до головы. Никто не вспомнит наших предупреждений. Нас будут винить в вашей смерти, всех тех, кто помогал вам здесь, всех тех мальчишек и девчонок, что только готовятся к полетам, не разбирая, обольют грязью. И на долгие годы полеты дальше Луны будут нам закрыты. Нам просто не дадут финансирование после такого фиаско. А теперь ответьте мне – хотите ли вы для всех тех, кто помогал вам все эти месяцы, такого будущего? Отблагодарите ли вы их за доброту таким образом? – Устало опустив руки, Старик продолжил: – Я не предлагаю вам отказаться от экспедиции просто так. Мы готовы предоставить вам хорошую альтернативу – полноценную полугодовую работу на лунной базе. Через семь месяцев, через одну смену. Мы выделим вам время и средства для реализации вашей программы. Дадим столько часов эфира с Землей, сколько нужно, поможем по всем направлениям. Это хорошее предложение. Большего я вам не могу дать. Если вы не согласитесь, я официально сниму вас с программы добровольцев по состоянию здоровья, под свою ответственность. Я не могу рисковать будущим космонавтики ради одной вас.

Екатерина Ивановна, внезапно ставшая предельно серьезной, повернулась к Лихнецкому.

– Сережа, вы не могли бы нас оставить? Я хочу поговорить с Михаилом Григорьевичем с глазу на глаз.

Лихнецкий кивнул, вышел за дверь. Сел в приемной и стал ждать.

Минуты текли медленно, как тягучий и приторный кисель. Тишина раздражала. Хотелось подкрасться к двери и, припав к замочной скважине ухом, подслушать, что там происходит. Что Зарянка решила сказать Старику? Что такого секретного? Чем она будет убеждать его, чтобы он оставил ее в программе экспедиции?

Когда дверь наконец открылась, Старик позвал Сергея и попросил его провести пресс-конференцию.

– Зарянка будет выполнять свою научную программу на лунной базе. Вылет согласно плану с ближайшей сменой. Красивые формулировки придумай сам. Ну и Екатерину Ивановну подключи, пусть тоже скажет пару слов, обоснует свое решение. Если Тоцкий появится, шли его ко мне.

На лице Старика блуждало странное задумчивое выражение человека, который не понимает, выиграл он или проиграл.

Лихнецкий примчался на дачу к Старику, отгуливавшему отпуск. Развалившись в кресле-качалке на веранде, шеф пил чай из огромной кружки и, увидев Сергея, жестом запретил что-либо говорить.

– Зарянке опять запретили вылет на Землю по состоянию здоровья?

Сергей кивнул.

– Она вместе с врачами настаивает на еще одном полугодии на станции?

Не дожидаясь еще одного кивка, Старик ухмыльнулся.

– И ты приехал ко мне за санкцией вернуть ее приказом. Так? А я не дам. Пойди на кухню, налей себе чаю. И печенье возьми, сам сегодня испек.

Пока Лихнецкий гремел в доме посудой, Старик щурился на солнце и грустно улыбался, словно вспоминая что-то. Вернувшийся Сергей присел рядом на табурет.

– Ты спросишь почему? Это была часть сделки по экспедиции. Я обещал не возвращать ее приказом, если будут причины, чтобы ей задержаться еще. И я сдержу обещание, пока меня не отправили на пенсию. А дальше пусть преемничек разбирается с этой оторвой. Не бойся, она там нас всех переживет. Ты еще успеешь в мое кресло взгромоздиться, а она будет там делать свои передачи для детей. Эта сволочь Тоцкий в нее столько микроботов закачивает, что на полк пенсионеров хватило бы. И будет над ее здоровьем трястись почище курицы над яйцами. Он уже раз сто пожалел, что связался с ней. – Старик довольно рассмеялся. – Говорил я ему, не лезь, нельзя в такие игры с космосом играть. Не послушался – пусть расхлебывает.

Лихнецкий тоже улыбнулся, представив взбешенного новостью об очередных шести месяцах Тоцкого.

– И ведь что удивительно. Тоцкого рано или поздно забудут. Нас с тобой еще раньше забудут. А ее будут помнить. Потому что мы делали для сегодняшнего дня, а она – для завтра. Ну кто мог подумать, что шоу «Космическая бабушка» наберет такую популярность? Кто знал, что мы тридцать килограммов груза будем выделять для детских писем? И еще столько будем везти обратно, потому что она на каждое отвечает! Хоть кто-нибудь смог ей объяснить, что электронные письма гораздо дешевле? Нет, она считает, что бумажные письма гораздо важнее для детей. Как она смогла убедить главного инженера станции делать значки, чтобы отсылать с письмами? Убедила, уговорила, и он делает, не спрашивая разрешения у нас. Потому что знает – мы бы разрешили.

Старик долго молчал, глядя вдаль. Лихнецкий глотал остывающий чай, грелся на солнце и радовался, что приказ о возвращении отдавать не придется.

– Поразительная женщина. Она мне тогда сказала, что ей не к кому возвращаться на Землю. И умудрилась стать бабушкой миллионам детей. Да ее половина планеты знает, одинокую нашу. И знаешь, я ей благодарен. Эти дети вырастут и не спросят, зачем нам космос. Он для них будет как дальняя деревня, в которой живет их бабушка. Далеко, непонятно, но свое, родное. Она этим сделала больше, чем вся наша Вторая Марсианская. Налей-ка мне еще чаю, Сережа.

Они долго еще сидели на веранде, обсуждая другие дела и стараясь не касаться темы Зарянки. Но перед самым уходом Сергея Старик сказал:

– Когда мы с ней тогда договорились, она мне сказала, что ей лучше умереть там. – Старик ткнул пальцем вверх. – Она считает, что, когда человечество приходит куда-то навсегда, там обязательно появляется кладбище. Ей казалось, что, появись оно в результате катастрофы, это будет трагедия. А если она будет первой, то это будет печально, но закономерно. И там будет только грусть, а не страдание по погибшим. Чем старше я становлюсь, тем больше ее понимаю. Не могу согласиться, но понимаю.

Из предисловия к сборнику стихов космонавта Алексея Савушкина:

«…Почти тридцать лет назад она сумела круто изменить мою судьбу. Я искал музу и вдохновение, а нашел дело всей жизни. И нет большего, что она могла бы для меня сделать. Это было для нее естественно, как дышать. Она вдохновляла нас всех. Пилоты считали прибытие в смену, когда она дежурила, знаком удачи. И правда – в ее дежурство не было ни одной аварии. Ее шоу положило начало детскому движению. Мальчики и девочки, бредящие космосом, назло едким критикам называвшие себя «Зарянцы», пока смешное слово не стало официальным названием. Восемь из десяти космонавтов носят на груди значки в форме маленькой птички, а оставшиеся двое стесняются, что потеряли свои. До сих пор смена на «Лунной-2» отвечает на все детские письма вручную, на бумаге. И писем не становится меньше. Она вернула детям великую мечту стать космонавтами. Потому и везет каждый рейс на «Лунную-2» букет ее любимых ландышей. Для этого поколения Зарянка сделала космос не чужим опасным местом, а домом. Куда стоит лететь и где стоит жить. Где рядом с космопортом «Лунной-2» стоит скульптура – на скамейке сидят трое: парень Юра с открытой светлой улыбкой, немного задумчивый Нил и бабушка Катя. Сидят и встречают каждый рейс с Земли. Один полет, один шаг и одна жизнь, подарившие людям космос.