Постояльцы прифронтовой линии будто и не замечали ее. Только видели, как она потом возилась во дворе, но... к ночи не вернулась в дом. Обер-лейтенант Безрух, единственный из четырех постояльцев, прекрасно говорил на родном ей языке. Или такую ​​натуру безудержную имел, щеголяя перед чужой женщиной, или по каким-то другим соображениям проговорился о какой-то генеральской дочке, которую он якобы для безопасности в первый день войны вывез из пограничной зоны к своим знакомым в один портовый город.

— Сирота. Почти беспризорный ребенок, а тут такая война! Едва выхватил, спас... — хвастался обер-лейтенант добротой сердечной.

Даже поверила женщина: чего не бывает на свете. Вполне возможно, что фашист что-то имеет в сердце, если так заботится о ребенке. О том, кто тот жестокий генерал, даже кто мать, безоглядная женщина не выспрашивала, потому что решила бросить дом, хозяйство и пойти где-то пересиживать войну вдвоем с невесткой-солдаткой.

Фашистские солдаты, ее жильцы, поздно вернулись на квартиру и, хоть поняли, что остались одни на хозяйстве, не придали этому особого значения. Все равно должны были уезжать.

На другой день отправились обратно по трассе до ближайшей железнодорожной станции. Документы у всех были, как говорится, в полном ажуре. Военная подчиненность для корреспондента была на войне скорее условностью, а в такой лихорадочной поспешности победителей, у кого там будет время интересоваться еще и ими.

Каких-то два десятка километров будет безопаснее им пройти пешком. Теперь тут столько ходит их брата. Дорогу ни у кого не спрашивали, чтобы не вызывать подозрения. Где-то ночью в лесу их и застал страшный грозовой ливень. Ни назад вернуться, ни идти в такую ​​погоду дальше не было смысла. Пришлось прятаться под самые густые деревья, ютиться под ними, пережидать...

Всю ночь шел проливной дождь. Молния сверкала почти по всему небесному своду. Облака неожиданно закрыли небо, звезды, обломок луны, и ночь, еще с вечера светлая, сразу превратилась в непроглядную темень.

Мария Иосифовна остановила автомашину с детьми в непролазном лесу. Дождевой ливень сейчас был ей на руку, способствовал партизанским действиям, но вместе с тем лишал возможности маневрировать автомашиной. Даже в такой чаще и зарослях было опасно оставаться на одном месте с автомашиной, когда где-то рядом проходил магистральный путь. С этой точки зрения ночной ливень был очень кстати. Даже с собаками теперь не найдешь следа — дождь окончательно забил его. Полегшие под колесами травинки поднимутся от дождя. А просто от дороги сюда не прорваться через чащобу зарослей. Но как теперь найти остальную партизанскую группу?

— Кто из вас старший? — спросила она, при тусклом свете вглядываясь в авто к пионерам. Дети переглянулись, не решаясь даже отозваться. Только когда погас свет, ответила Любочка Запорожец:

— Мы все... пионеры, тетя Мария. Мне уже тринадцатый. Вот Витя... Виталий Довженко такой же. Алик тоже, наверное, наших лет. Ну, а Боря на год младше.

Мария задумалась, прислушиваясь к шуму ночной магистрали за чащобой леса. Вспомнила дочь. До сих пор еще в себя не могла прийти, так таинственно потеряв дочь. Неужели... он таки похитил и втайне успел вывезти Ниночку к своей матери?

Как бы то ни было, хорошо если бы это было так! А что если Ниночка заблудилась где-то в пограничных лесах, сбилась с дороги и...

За сердце схватилась, застонала женщина. Но в тот же миг взяла себя в руки. Не время и не место так терзаться теми устрашающими мыслями. Ведь сейчас главное — пробиться через линию гитлеровских войск, вывезти этих детей.

Вывезти детей... Наверное же Ниночка у матери генерала! Даже легче, спокойнее становится от такого предположения.

Надо действовать! Разыскать в этих дебрях автомашину, конечно, можно. Но кто ее будет искать в такую ​​погоду?

— Ну вот, дети: Боря остается первым часовым у авто, а Люба идет со мной. Виталий сменит Борю, когда тот начнет дремать, а Виталия — Алик. Это уже где-то утром. Все ясно? — спросила и насторожилась, ожидая ответа.

— Не все, тетя Мария, — сказал Боря.

— Что же еще, Боря?

— Что нам делать, если вдруг... — начал Боря.

— Если вдруг... машину заметят фашисты? Это невозможно, Боря, невозможно. Чтобы сюда зайти, хотя бы и по нашему следу, надо идти целый день. А с дороги... Нет здесь даже тропинки.

— И нашего следа уже нет, — скорее себя успокоил Алик.

— И то правда, Алик. А за день мы успеем воротиться к вам и уедем подальше. Ну, теперь все ясно? — допытывалась, взглянув на часы, на которых фосфорическим светом отсвечивали цифры и стрелки.

Дети промолчали. Мария понимала, что оставаться им у машины хоть и втроем очень опасно. Ведь рядом проходит дорога, грохочут фашистские авто, перебрасывая войска. Лучше бы куда кусты, подальше от дороги.

Еще раз остановилась на этой мысли и вышла из авто. Почувствовала, что действительно в машине как-то страшнее, чем на улице. Не торопясь, взяла автомат, словно жнец серп за пояс, две заряженные обоймы положила в удобные карманы в юбке.

— Пойдем, Любочка. Видишь, ребята остаются охранять автомобиль. Лучше будет, Боря, действительно дежурить не в машине, а возле нее. Дальше видно. Кажется, у тех кустов будет удобнее.

— Действительно, чего нам сидеть в авто, когда в лесу так хорошо, — прервал молчание Витя Довженко.

— Айда в кусты, а то... — разогнался Боря и первым вышел из авто.

За ним вышли и те двое. Оглядывались в темноте предрассветной. Но на улице им показалось даже нисколько не лучше, чем в авто, которое имеет-таки стены, кровлю, замки.

Дождь перестал, начало вроде бы светать, потому что исчезали в небе облака. Лесная свежесть после дождя заставляла ежиться.

— Пойдем к тем толстым деревьям, — предложил Боря.

И ребята отправились к тем соснам. Позже, когда глаза привыкли к темноте, становилось виднее. Роса приятно щекотала ноги.

— А как вы думаете, ребята?..

— Тс-с! — предупредил Боря.

Все вдруг остановились. Но, кроме удаленного громыхания с дороги и тяжелого движения в верхушках деревьев — отголоска войны, вокруг ничего не было слышно, еще царила ночь. Но что-то побудило ребят спрятаться, и они без слов пошли еще дальше к соснам.

— Сядем вокруг этой, самой толстой, чтобы видеть со всех сторон, — снова зашептал Витя, потому что молчать было еще страшнее. Ведь каждый маленький шелест в лесу пугал их. Так уж лучше самим говорить!

Возле сосны остановились и впервые оглянулись на авто. Отсюда его видно как на ладони, хотя ночь еще только собиралась повернуть на рассвет. Боря посоветовал:

— Давайте пойдем дальше, чтобы нас не увидели фашисты, если вдруг наведаются к машине.

Пошли дальше, минуя толстые стволы деревьев. Такие сосны им больше не попадались, а с тонкой — какое убежище? К тому же эмку все еще было достаточно хорошо видно. Так и пробирались дальше, иногда оглядываясь.

Наконец, натолкнулись на густые кусты орешника. Молча пробирались в гущу, держась друг друга. Отсюда не видели своего авто и даже потеряли направление, где должны его искать утром. Захлебнулся в шуме лесном и мощный грохот дороги.

— Как рассветет, тогда и посмотрим, — рассудительно размышлял Витя Довженко, усаживаясь на полянке между густым кустарником орешника.

И уселись спина к спине, тесно прижимаясь друг к другу. Автомат Боря поставил между густыми ветками, плотнее прижался к теплым спинам друзей. Даже не успели как следует устроиться, а сон уже смыкал им глаза, голова у каждого стала тяжелой, так и клонилась на плечо товарища...

Показалось обер-лейтенанту Безруху, что он услышал снизу, где-то в лесных чащах за плечами, какие-то отдаленные то ли девичьи, то ли детские голоса. Может, ему показалось. Но сколько ни прислушивался потом Безрух, ни звука больше не услышал. Лес шумел только своим шумом, едва отражая далекое дыхание войны.