— Ты, Юра, встань на мое место, у стены, и целься ему в голову. Целься хорошо, но не стреляй без надобности, пока я не узнаю у чеха, как надо себя вести, что делать.

Команду выполняли молниеносно. Юра стремглав бросился к стене. Из-за нее сквозь стекло двери, в скупом свете зеленых ламп, над многочисленными приборами силуэтом выделялась голова штурмана.

Ваня пошел в кабину пилота и остановился у стеклянных дверей, набирался смелости. Ведь этот третий гитлеровец, увидев около бортмеханика за рулем не пилота, а одного из четырех советских пионеров, поймет, что означал тот выстрел, прозвучавший несколько минут назад.

А штурман действительно мог услышать звук выстрела. Ведь чех Пранек его прекрасно слышал, находясь в кабине по соседству со штурманом. Правда, Пранек ждал этого выстрела! Но слышал и штурман. Он на мгновение оторвал взгляд от карты и приборов, слишком резко, вопросительно посмотрел на чеха. Их взгляды встретились, глаза засветились зеленым блеском, отраженным от приборов. И чех в этом тревожном взгляде штурмана понял стандартный вопрос:

— Что это?

Пранек игриво подмигнул штурману, слегка качнув головой назад. И штурман многозначительно кивнул головой в ответ — мол, все ясно. Он снова склонился над приборами и картами. Но Пранек тоже прекрасно играл свою игру. Уголком правого глаза он следил за штурманом. От его тревожного внимания не укрылось, как тот дрожащей рукой, вороватым движением выключил радионаушники Пранека.

— Послушайте, штурман. Вы случайно выключили мои наушники. Что случилось? — Крикнул чех в трубку.

— Вполне возможно, — поспешил штурман, тотчас включая наушники пилота.

— Герр бортмеханик, — обратился штурман к Пранеку. За время своего пребывания на корабле он вообще никого не называл по фамилии, как принято в эскадрильи по специальному приказу командира. — Послушайте, господин бортмеханик, куда делся пилот?

— Расправился с большевистскими детьми и, видимо, спит, — ответил Пранек.

— Сном праведника? Вы слышали выстрел? — снова спросил штурман, глядя на чеха.

— Вполне возможно, господин штурман, — ответил чех, заметив, что к нему в кабину проскочил старший из ребят. Теперь Пранек уже не сомневался, что тот единственный выстрел попал в цель.

— ...Вейгт! Вейгт! Я — капитан фон Пуффер... Вейгт!.. — услышал чех в наушниках, но не отвечал командиру эскадрильи. — Вейгт! Я — капитан фон Пуффер... Где вы? Готовимся к посадке, где вы, черт вас побери?

— Вейгт убит! На корабле партизаны...

Штурман уже успел закончить эту фразу, когда оторопелый чех спохватился и выключил своим аварийным выключателем его передатчик. Штурман понял: единственное спасение — это выпрыгнуть из самолета на парашюте. Но для того чтобы снять наушники, встать с сиденья и протянуть руку, чтобы дернуть на себя рычаг люка под ногами, ему надо потратить не менее полминуты времени.

Это целая вечность в его положении.

Внимательному Юре Бахтадзе нужно было только одно мгновение, чтобы понять намерение фашиста. А другого момента вполне хватило, чтобы нажать на гашетку маузера.

Штурман неуклюже упал поперек открытого люка. Судорожно схватился рукой за ножку кресла, на котором сидел, и... повис над пропастью.

— Алло, вы... как вас там. Пионеры, черт побери! Лечу в Америку, капитулировать буду. Кто из вас водит автомашину?

— Конечно же, Олег! Он и самолет уже изучал в авиакружке! Олег! — крикнул Ваня.

Олег не ждал повторения. Едва услышав свое имя среди невероятного шума, подошел и наклонился к чеху. Но внешний шум, врываясь в открытый штурманом люк, не давал возможности свободно говорить бортмеханику. Чех нажал на ручку сбоку, которая синхронно соединялась с ручкой штурмана. Но люк не закрывался. Удивленный Пранек приподнялся с места — хотел увидеть, что ему мешает.

Ваня ловко отскочил в сторону, ухватился за спинку кресла и ногой сбил с ножки задубевшую руку штурмана. В тот же миг люк, хлопнув, закрылся. А чех давал уже следующий приказ, четко выговаривая каждое слово:

— Открыть тот, внутренний люк, — кивнул головой назад, — и выбросить за борт все банки с горючим, все, что можно, — прочь, прочь! Снять дверь с петель, боковые скамейки с гнезд, брезент, вещи экипажа — все за борт! Нам нужен потолок... Олег! — крикнул, чуть передохнув, чувствуя, как все четверо бросились выполнять приказ командира.

Олег повернулся и стыдливо стал, едва прикоснувшись к локтю пилота, подумав, что тот не видит его со стороны.

— Оле-ег! — еще раз крикнул чех. В чрезвычайном покое Пранека Олег почувствовал высшую меру волнения. — Может быть воздушный бой... Это основные рычаги управления. Берись за мою руку сверху на штурвале. Если слегка, словно играючи, повести рукой сюда или туда, корабль послушно пойдет в ту же сторону. Но нам лететь только на запад. Эта стрелка указывает направление. Ясно?

Олег догадывался, к чему идет, и не совсем охотно кивнул.

— Садись! — неумолимо приказал чех. — На учебной машине летал? Садись и здесь.

Не отрывая руки от штурвала, Олег просунулся на освобожденное чехом место. Тот улыбнулся, чуть скрывая принужденность улыбки. Хотел таким образом успокоить парня.

— И помни: Пранек здесь всегда и автопилот я включил, равновесие будет держать сам, — успокоил мягким тоном, но уже крича, потому ребята открыли люк и внешний шум бурей ворвался внутрь. — Возьми себя в руки! Волноваться можно только на дне океана, над которым летим, или в желудке акулы... Ну вот, правильно! Теперь берем штурвал на себя. Корабль поднялся вверх. Браво, браво! Давай еще выше, Олег! Теперь выровняй. И еще выше, выровняй...

Олег почувствовал у себя на щеке нежный, родительский поцелуй. А может, только так показалось. Потому что в следующее мгновение возле него уже никого не было.

— Ой! — ахнул парень. И тут же смущенно притих.

Лейтенант Пранек стоял на расстоянии одного метра от парня и пристально следил за приборами и за вспотевшими руками парня. Затем обернулся на лязганье крышки люка.

— Выполнено, товарищ командир! — ответил Ваня, вложив в то смелое «товарищ» и любовь, и благодарность, и пионерское рвение.

После нескольких маневров рулем «на себя» машина достигла потолка. Почти раздетым ребятам становилось холодно. Кроме Олега, с которого от напряженной работы ручьями струился пот. Но и он понемногу успокоился, остыл.

Стрелка скорости все еще нервно качалась, но теперь уже между цифрами 410 и 470.

Пранек, стоя возле Олега, время от времени включал наушники, смотрел на приборы, увеличивал подачу газа в моторы. Корабль начинал слышнее стонать на неожиданных ямах, когда попадал в облака, которых в действительности не было. Чистое, черное небо серело над головой многочисленными звездами.

Вдруг Пранек услышал в наушниках слабый голос:

— Капитан Б, капитан Б. ...Пранека на курсе не нашли...

— Бараны! Пранек на километр выше вас... Высылаю Горна и Кюхельвейса.

Пранек качнулся. Горн и Кюхельвейс!.. Это же известные на всю гитлеровскую армию истребителей асы-ночники. Кто не помнит ночных операций этой смертоносной двойки! Работая в паре, каждый из них имеет свой облюбованным прием нападения. О горновском маневре перехода со «свечки» в атаку, когда машина еще идет в мертвой петле, говорила не только отечественная, но и мировая пресса. Прием знали, но противостоять ему не могли.

Пранек тоже хорошо знал эти смертельные приемы обоих своих нынешних соперников, и невольная дрожь прошла по его телу. Объединенные маневры этих двух асов были непреодолимы. Единственная надежда на ночь и непредвиденную нормами скорость его самолета. Чех медленно снял наушники, машинально надел их на голову Олега. Вслушивался или думал, неподвижно застыв на месте. Кюхельвейсовская лобовая атака!.. Вслушивался, думал. Может, работа какого-то из моторов заставляла его вслушиваться? Может, раскаяние за свой отчаянный поступок овладело им? Мечту перейти в армию больших союзников лейтенант Пранек лелеял давно. Он подробно обдумал план бегства еще с первого дня войны.