Итак, Евдем подвергается проклятию за то, что он не вернул назад какой-то сосуд. Как заметил Эггер, если бы речь шла о простой краже, то обратились бы к городским властям. Украден же был сосуд, употреблявшийся для магических действий, запрещенных правительством и строго наказывавшихся, а потому о пропаже предмета нельзя было заявить открыто. Поэтому Евдему назначался недельный срок (римская неделя была восьмидневной) для возвращения сосуда его владельцу. Двуязычный текст надписи говорит о том, что и составивший текст, и проклинаемый Евдем были выходцами с греческого Востока.
О том, насколько широко распространились суеверия в римском обществе времени Империи, свидетельствуют два посвящения из Апула, в Дакии. Это — алтари, поставленные Гликону Марком Аврелием Феодотом и Марком Антонием Онезасом (CIL, III, 1021, 1022) — судя по именам, уроженцами греческого Востока. Эти посвящения ведут нас в Малую Азию, где в небольшом городке Пафлагонии, Абонотихе, во второй половине II в. пророчествовал ловкий шарлатан, некий Александр, которого Лукиан называл опасным разбойником и против которого написал свое известное произведение «Александр, или Лжепророк». Этот Александр выдавал себя за пророка, вновь родившегося из змеи бога Асклепия; змею эту Александр назвал Гликоном. Как писал Лукиан, Александр собрал вокруг себя и своих почитателей, и таких же, как он, шарлатанов. «Иных он отправлял в чужие страны с тем, чтобы они распространяли среди различных народов слух о его оракуле и рассказывали, что бог дает предсказания, находит беглых рабов и воров, указывает грабителей, учит обнаруживать клады, исцелять больных и даже будто бы воскресил нескольких умерших» (24; 36–38)[326]. Появились рисунки и изображения змеи, статуи, изготовленные из дерева, меди и серебра (18). Слух о пророческой деятельности Александра достиг самого Рима. Его почитателей можно было встретить и среди римской знати (25–27; 30–31). Лукиан упоминает сенатора Рутилиана, который счел для себя возможным жениться в 60 лет на дочери этого Александра (4; 33–35). К оракулу нового Асклепия обращался и наместник Каппадокии Марк Седаций Севериан, бывший ранее наместником Дакии.
О пророчествах Александра стало известно и при императорском дворе. К новому оракулу прибегнул даже Марк Аврелий в тяжелое для Римской империи время. Только что закончив Парфянскую войну (162–165 гг.), он вынужден был вести тяжелую и длительную войну на Дунае (167–180 гг.), в ходе которой римская армия неоднократно терпела серьезные поражения. В Италии, в самом Риме и в экспедиционной римской армии к тому же свирепствовала чума, занесенная вернувшимися с Востока войсками. Очевидно, в один из таких напряженных моментов в Риме решили обратиться к этому новому оракулу. Александр посоветовал императору бросить в Дунай двух львов с большим количеством благовоний — это-де принесет победу римлянам. Никакой победы, однако, от этого не воспоследовало. Маркоманны и квады, прорвав лимес Верхней Паннонии и пройдя беспрепятственно Норик, вторглись в 169 г. в Италию и дошли до Вероны. Они сожгли Опитергий (совр. Одерцо) и едва не захватили Аквилею. Львы же, достигнув вражеского берега Дуная, были убиты варварами, которые приняли их за неведомую им породу волков или собак (48). Сообщение биографа Марка о том, что император решил совершить религиозное очищение Рима, принести Ячертвы богам, а также справить иноземные обряды (SHA, Marci, XIII, 1), имеет в виду, очевидно, и данный случай.
Этот пример чрезвычайно показателен для характеристики духовной атмосферы в Римской империи на рубеже II–III вв., когда повсеместно, особенно в восточных областях, получили распространение культовые секты, гностические и эсхатологические учения, когда открыто проповедовали свои теории маги и астрологи, так что при Северах потребовалось специальное вмешательство правительства, чтобы запретить принявшую опасные для государства размеры их деятельности. Почитатели Александра из Абонотиха в Дакии — Марк Антоний Онезас и Марк Аврелий Феодот — отдали дань одному из таких учений. Очевидно, они лично посетили Александра, слушали его пророчества и видели змею — Гликона, так как свои алтари поставили «велением бога». В надписях III в. особенно часто отмечается, что то или иное посвящение или алтарь поставлены вследствие видения (ex visu), по повелению бога (ех iusso dei, ex iusso numinis, iussu dei), или вследствие того, что божество являлось во сне (soirmo monitus), как это отмечено, например, в посвящении ветерана из Дакии Ветурия Марциана, которому во сне явился Асклепий и повелел поставить посвящение Юпитеру Долихену. Все подобные посвящения, обращения к магам и оракулам отражают чувство страха, неуверенности и отчаяния. Не случайно, что в то время находили широкий отклик мистериальные культы и магические действия, затрагивавшие больше чувства, чем разум человека.
Несмотря на суровые преследования магов императорским законодательством, их деятельность не прекращалась, и направлялась она иногда даже против императоров при содействии представителей знати. Аммиан Марцеллин сообщает (XXIX, 1, 28–32), что в 371 г. знатные лица Антиохии гадали о судьбе императора Валента и о том, кто будет его преемником. Об этом гадании стало известно Валенту. Привлеченные на допрос маги Патриций и Гиларий рассказали, как все это происходило. Последовали жестокие репрессии против многих представителей антиохийской знати. Было сожжено также множество рукописей и книг. Процесс этот описан Аммианом Марцеллином на основании рассказов очевидцев. Аммиан сообщает, что магические формулы и заклятия должны были долго произноситься в помещении, окуренном благовониями, над круглой чашей, сделанной из различных металлов, пока она не придет в движение. По окружности такой чаши курсивным шрифтом были вырезаны на определенном расстоянии одна от другой 24 буквы латинского алфавита, которых должно было касаться подвешенное на тонкой нити кольцо в руках мага, выхватывавшее отдельные буквы. Эти буквы нанизывались наподобие метрических стихов и соответствующим образом толковались. Магия, производившаяся с помощью круглой чаши или котла (λεκανχιαντεια), была хорошо известна древним[327].
Известие Аммиана Марцеллина может быть дополнено описанием чаши, с которой имели дело маги[328]. Эггер отнес к подобным чашам круглый сосуд, известный уже давно. Сосуд был сделан в IV в. из целого куска волнистого агата; по краям он был оправлен в серебро, его ручки были позднейшей работы (диаметр сосуда без ручек составляет 75 см). Свойства агата, волнистые и туманные линии в породе этого камня позволяли использовать его и в магии, и в ювелирном искусстве. На дне сосуда черной краской, впущенной в агат, была сделана надпись: Fl[a]b(ius) Aristo Tr(eviris) f(ecit) XX p(ondo), сообщавшая, что сосуд этот изготовил Флавий Аристон в Треверах (совр. Трир) и весил он 20 римских фунтов, т. е. 6,5 кг. По-видимому, такой сосуд или подобный и, несомненно, дорогой, так как он должен был быть изготовлен из сплава драгоценных металлов, мог украсть Евдем, за что и был предан проклятью.
Содержащиеся на «табличках проклятия» тексты раскрывают характер религиозного мышления позднеантичной эпохи. Они столь выразительно и непосредственно передают желания, просьбы и обращения к инфернальным силам, их отличает такая вера в силу волшебства, что вполне правомерно говорить о глубокой убежденности античного человека в действенности колдовства и считать, что, несмотря на пропагандируемые императорским правительством культы, в народе продолжала жить вера в тайную силу волшебства, от которой ожидали исполнения желаний. Эта своеобразная черта мироощущения связана была с общей системой религиозного мышления древних, когда человек ощущал себя в тесной связи с природой, частью которой он себя осознавал. Существовавшая во всех религиях древности обрядовая сторона, особенно эмоциональная в греко-римских религиях (жертвоприношения, таинства, музыкальные процессии, разыгрывавшиеся в святилищах сцены, изображавшие страдания богов и богинь, трапезы, обеты, посвящения, проклятия и заклятия), а также восприятие самой природы как одухотворенной и живой среды, населенной нимфами, сатирами, панами и различными речными божествами, были перенесены в сферу ведовства и колдовства. Возросший интерес к магии был также свидетельством крушения системы римских моральных и гражданских добродетелей.
