Филострат приступил к работе над романом, как он сам отмечает, по указанию Юлии Домны, матери императора Каракаллы, и то, что он не посвятил ей биографию Аполлония, говорит о том, что Филострат закончил сочинение после 217 г. (год смерти Юлии Домны). Юлия Домна собрала вокруг себя кружок литераторов (в него входил и Филострат), настроенных оппозиционно — насколько позволяла ситуация — по отношению к проводимой Каракаллой «тиранической» политике. Вполне очевидно, что многое, о чем говорится в романе Филострата полунамеками, было своеобразной реакцией на современные Филострату события. Особенно это касается тех мест романа, где речь идет о «тиранах» Нероне и Домициане, о перечне условий, которым должен удовлетворять «благой правитель», когда устами Аполлония Филострат излагает философско-политическую программу. Перечисленные положения в сочетании с советами Аполлония относительно мирных взаимоотношений императора и городов позволяют согласиться с принятым в научной литературе выводом о том, что «политические» части романа Филострата отражали основные черты правительственной программы ранних Северов и одновременно отвечали политическим воззрениям муниципальной верхушки городов.
Все это, безусловно, повлияло на то, что пользующийся популярностью среди широкой публики образ мага и волшебника Аполлония из Тианы в романе Филострата был «облагорожен» чертами философа-пифагорейца. Характерный для эпохи Филострата синкретизм — смешение философии и народных верований, пифагореизма и магии — тоже отразился на образе Аполлония, совмещающего черты философа и ясновидца. Вовсе не пропагандируемые Филостратом идеалы муниципальной знати должны были вызывать интерес массового читателя, связывавшего с образом боговдохновенного мудреца собственные представления о долге и чести.
В отличие от Сенеки, который почти полностью подчиняет человеческую личность безличной необходимости, в центре внимания Филострата оказывается вопрос о свободе воли человека, действующего в согласии с высшим, божественным установлением. В обстановке, когда масса людей, подавленная реальной действительностью, постоянно ощущала гнетущее чувство неудовлетворенности и бессилия перед внешними обстоятельствами, Аполлоний у Филострата являл собой образец исключительно независимой и духовно свободной личности. Как истинный мудрец он отказывается от всего лишнего и своим примером воздействует на души других людей: так, отказываясь в пользу брата, пьяницы и распутника, от причитающегося ему по наследству имущества, Аполлоний своим поступком возвращает того к добродетельной жизни (1, 13). Он говорит: «Я содержу свою душу в чистоте и чистоту своей души предпочитаю роскоши всех других людей, и это позволяет мне предвидеть все, что должно произойти в будущем» (8, 7). В другом месте Аполлоний утверждает, что индийские брахманы, учение и образ жизни которых очень напоминают пифагорейцев, хотя и живут на земле и парят в воздухе, не считают их своей собственностью, но владеют всем миром (3, 15). Когда вавилонский царь показывает мудрецу Аполлонию свою сокровищницу, как бы пытаясь соблазнить его богатствами, Аполлоний замечает, что для него это лишь мякина (1, 38), и когда тот же царь предлагает ему различные дары, мудрец отвечает, что, кроме сушеных фруктов и хлеба, ему ничего не нужно (1, 35).
Прибыв в Вавилон, Аполлоний должен был оказать почести золотому изображению царя и пасть перед ним ниц — к этому принуждались все, кроме посланцев римского императора. Однако Аполлоний не унизил своего достоинства, заявив: «Если бы того, кому вы поклоняетесь, я похвалил как человека добродетельного, это было бы величайшей удачей для него». На вопрос охранников, какие дары он привез царю, Аполлоний ответил: мужество и справедливость (1, 27).
Аполлоний не только сам сохраняет духовную свободу, но и поддерживает других в их несчастьях: он выступает перед вавилонским царем в роли заступника за потомков плененных некогда Дарием эретрийцев: «Я прошу, чтобы этих бедных людей не сгоняли с их земли и холма, который они возделывают: ведь что может быть более жестоким, как не позволять им возделывать землю, которую они считают своею» (1,35). Брошенный в тюрьму по приказу Домициана, Аполлоний вселяет надежду заключенным, которые, по его словам, больше других людей нуждаются в том, чтобы с ними поговорили и утешили (7, 22).
Духовная свобода и независимость Аполлония особенно ярко проявляются при столкновениях с тиранами. «Тирана следует презирать настолько, насколько хорошо знаешь его», — говорит Аполлоний. Когда в тайной канцелярии его спросили, почему он не боится Нерона, Аполлоний сказал, что божество внушает ему отсутствие страха (4, 44). Среди других провокационных вопросов, от ответа на которые, как это известно из писем Плиния Младшего, зависела жизнь человека, был и такой: что Аполлоний думает о Нероне? Аполлоний ответил на это, что Нерону приличествует не петь (Нерон считал себя талантливым кифаредом), а молчать. Когда же Тигеллин предложил Аполлонию свободу, если тот найдет себе поручителя, Аполлоний заявил, что никто не может поручиться за человека, которого ничто не может приковать. Пораженный словами Аполлония, Тигеллин отпустил его, решив, что тот слишком силен для того, чтобы им управлять.
Странствуя по провинциям и видя, как повсюду люди недовольны правлением Домициана, Аполлоний открыто говорил всем, что деспотизм тирана не вечен. Он рассказывал об аттических Панафинейских играх, где пелись гимны в честь тираноубийц, вспоминал об эпизоде из древней истории Рима, когда тиранов изгнали силой оружия (7, 4). Находясь в театре Эфеса на представлении пьесы Еврипида и услышав слова актера о том, что, несмотря на усиливающийся деспотизм, через какое-то время он неминуемо обернется своей противоположностью, Аполлоний поднялся со своего места и воскликнул, обращаясь к присутствующему императорскому наместнику Азии: «Но этот трус не понимает ни тебя, ни Еврипида!» (7, 5). Когда известие об убийстве Домицианом трех весталок в храме дошло до Аполлония, он заявил во всеуслышание перед народом, что от этого нечестивого убийства должна была бы пошатнуться земля. Оказавшись волею случая в Эфесе на праздновании в честь женитьбы Домициана (ранее убившего Сабину) на дочери Тита Юлии, Аполлоний, обращаясь к святыням, публично обличал императора (7, 7). Узнав о ссылке императором своих друзей — Нервы, Руфа и Орфита, Аполлоний произнес речь перед бронзовой статуей Домициана. Указывая на статую, Аполлоний сказал: «Он слишком мало знает о судьбе и необходимости. Даже если он захочет убить человека, которому суждено править после него, тот выживет». Эти слова были переданы Домициану через осведомителей, и тот вынудил Аполлония защищаться на суде против обвинения в тайной связи с Нервой, Орфитом и Руфом (7, 8–9). Предвидя свой арест, Аполлоний отправляется на суд в Рим, сознавая, что мог бы избежать опасности — но тогда, если бы он не предстал перед обвинителем, что его друзья подумали бы о нем? (7, 14). Поскольку философия учит тому, что следует идти на все ради спасения своего города, родителей, братьев и сестер, то лучше пасть достойной смертью свободного философа, говорил Аполлоний, чем умереть как раб (7, 12).
Хотя герой Филострата обретает духовную свободу и независимость, все же в его мировоззрении обнаруживаются некоторые типичные античные черты. Позиция Филострата как выразителя интересов муниципальной знати носила двойственный характер: обращаясь к массовому читателю в привычной для него форме — романе, включавшем чудеса, путешествия, описание экзотических стран, Филострат в то же время пытался защитить ряд традиционных установок, он старался таким образом примирить самосознание низших слоев с ценностями официальной идеологии и культуры.
Представляется особенно важным, что такие произведения, как греческие романы периода Империи, служат выражением не столько профессионально-литераторского, сколько читательского взгляда на мир. Один из важнейших признаков античных романов заключался в том, что творчество их авторов было неотделимо от читателей, для которых романы предназначались; авторы греческих романов в более сильной степени, нежели Петроний и Апулей, испытывали давление читательской аудитории, ее духовных потребностей и сознательно ориентировались на читателя. Вхождение новых тем, героев, сюжетов, полузапретных в официальном мире бытовых реалий, создававших своеобразный предметный мир романов, как и постановка новых проблем, стремление насытить текст романа философской и научной проблематикой можно рассматривать в качестве характерной черты культуры периода Римской империи. Огромная популярность романов свидетельствует о том, что многое из того, о чем открыто не говорилось в них, подразумевалось и угадывалось читателями, поскольку, по-видимому, было хорошо им известно.
