— Быть не может, — вскричал Кеннибол.

— К несчастию это так, — ответил Норбит.

— Но господин Гаккет…

— Изменник или трус, поверь мне, товарищ Кеннибол… Ну, где этот Гаккет?..

В эту минуту старый Джонас подошел к двум начальникам. По глубокому унынию, выражавшемуся в чертах его лица, легко можно было видеть, что ему известна уже роковая новость.

Взгляды старых товарищей Джонаса и Кеннибола встретились и оба как бы по молчаливому согласию покачали головой.

— Ну что, Джонас? — спросил Норбит.

Старый начальник Фа-Рёрских рудокопов медленно потер рукою морщинистый лоб, и тихо ответил на вопросительный взгляд старого предводителя Кольских горцев:

— Да, к несчастию все это слишком справедливо, Гормон Воестрем сам видел их.

— В таком случае, что же делать? — спросил Кеннибол.

— Что делать? — повторил Джонас.

— Полагаю, товарищ Джонас, что нам благоразумнее остановиться.

— А еще благоразумнее, брат Кеннибол, отступить.

— Остановиться! Отступить! — вскричал Норбит. — Напротив, надо идти вперед!

Оба старика холодно и удивленно взглянули на молодого человека.

— Идти вперед! — повторил Кеннибол. — А Мункгольмские стрелки?

— А Шлезвигские уланы! — подхватил Джонас.

— А Датские драгуны! — напомнил Кеннибол.

Норбит топнул ногой.

— А Королевская опека! А моя мать, умирающая от голода и холода!

— Чорт возьми эту Королевскую опеку! — вскричал рудокоп Джонас с невольной дрожью.

— Что нам за дело до нее! — возразил горец Кеннибол.

Джонас взял Кеннибола за руку.

— Эх, товарищ! Ты охотник и не знаешь как сладка эта опека нашего доброго государя Христиана IV. Да избавит нас от нее святой король Олай!

— Ищи этой защиты у своей сабли! — мрачно заметил Норбит.

— Ты за смелым словцом в карман не полезешь, товарищ Норбит, — сказал Кеннибол, — а подумай только, что будет, если мы двинемся дальше и все зеленые мундиры…

— А ты думаешь нас лучше встретят в горах? Как лисиц, бегущих от волков! Бунт и имена наши уже известны, по-моему, умирать так умирать, лучше пуля мушкета, чем петля виселицы!

Джонас одобрительно кивнул головой.

— Чорт возьми! Братьям нашим опека! Самим нам виселица! Мне кажется, Норбит прав.

— Дай руку, храбрый товарищ! — вскричал Кеннибол, обращаясь к Норбиту. — Опасность грозит нам и спереди и с тылу. Лучше прямо броситься в пропасть, чем упасть в нее навзничь.

— Так идем же! — вскричал старый Джонас, стукнув эфесом своей сабли.

Норбит с живостью пожал им руки.

— Послушайте, братья! Будьте отважны как я, я же поучусь у вас благоразумию. Пойдемте прямо на Сконген; гарнизон его слабый, мы живо справимся с ним. Теперь же, делать нечего, пройдем ущелья Черного Столба, но только в величайшей тишине. Их необходимо пройти, даже если неприятель засел там в засаду.

— Я думаю, что стрелки не дошли еще до Ордельского места перед Сконгеном… Но все равно: теперь ни гу-гу!

— Тише! — повторил Кеннибол.

— Теперь, Джонас, — шепнул Норбит, — вернемся к нашим отрядам. Завтра, Бог даст, мы будем в Дронтгейме, не смотря на всех стрелков, уланов, драгунов и зеленые мундиры южан.

Начальники разошлись. Вскоре приказание: «тише!» — пронеслось по рядам и вся банда мятежников, за минуту пред тем столь шустрая, теперь в пустоте, утопавшей в темноте ночного сумрака, превратилась в толпу немых призраков, которые бесшумно блуждают по извилистым тропинкам кладбища.

Между тем, дорога постепенно становилась все уже, как бы углубляясь в скалистой ограде, которая все круче и круче уходила к небесам. В ту минуту, когда красноватая луна выплыла из-за туч, клубившихся вокруг нее с фантастической подвижностью, Кеннибол шепнул Гульдону Стайнеру:

— Надо идти как можно тише, теперь мы вступаем в ущелья Черного Столба.

В самом деле слышался уже шум потока, который промеж гор следует за всеми извилинами дороги, а на дороге высилась огромная продолговатая гранитная пирамида Черного Столба, рисовавшаяся на сером фоне неба и снеговом покрове окружающих гор. На западе в туманной дали виднелся на горизонте Спарбский лес и длинный амфитеатр скал, шедших уступами подобно лестнице гигантов.

Мятежники, принужденные вытянуть свои колонны на узкой, стиснутой между скал дороге, безмолвно продолжали свой путь и вошли в ущелье, не засветив ни одного факела. Даже шум их шегов заглушался оглушительным ревом водопадов и завыванием бурного ветра, гнувшего столетние деревья и крутившего тучи вокруг льдистых снежных вершин.

Теряясь в мрачной глубине ущелья, мерцающее сияние лунного света не достигало металлических наконечников оружие мятежников и даже белые орлы, пролетавшие иногда над их головами, не подозревали, что такое огромное скопище людей, решилось потревожить в эту минуту их уединение.

Вдруг старый Гульдон Стайнер коснулся плеча Кеннибола прикладом своего карабина.

— Начальник! Что-то блеснуло в кустах остролиста и дрока.

— Видел, — ответил Кеннибол. — Это блеск облака в потоке.

Прошли далее.

Гульдон снова поспешно схватил руку начальника.

— Посмотри-ка, уж не мушкеты ли сверкают там в тени скал, — спросил он.

Кеннибол наклонил голову и пристально посмотрел в указанном направлении.

— Успокойся, брат Гульдон, это лунный свет играет на ледяной вершине.

Никакая опасность, по-видимому, не грозила им и отряды бунтовщиков, беззаботно проходя по извилинам ущелья, мало-помалу забыли всю критичность их положения.

После двух часов ходьбы, часто затруднительной по дороге, загроможденной упавшими деревьями и глыбами гранита, передовой отряд вошел в сосновую рощу, которой оканчивалось ущелье Черного Столба и над которой нависли почернелые мшистые скалы.

Гульдон Стайнер приблизился к Кенниболу, заявляя ему свою радость, что скоро выберутся из этого проклятого ущелья и поблагодарят святого Сильвестра, спасшего их от гибели у Черного Столба.

Кеннибол рассмеялся, утверждая, что совсем не испытывал этого бабьего страха. Большинство людей имеют обыкновение отрицать опасность, когда она уже миновала, и не веря ей, стараются выказать свою неустрашимость, которой быть может не было у них и в помине.

Между темь, внимание его привлечено было двумя круглыми огоньками, которые подобно раскаленным углям мелькали в чаще кустарника.

— Клянусь спасением моей души, — прошептал он, схватив Гульдона за руку, — вот глаза самой великолепной дикой кошки, когда-либо мяукавшей в этом кустарнике.

— Ты прав, — ответил старый Стайнер, — и если бы он не шел впереди нас, я подумал бы, что это глаза проклятого исландского демо…

— Тс! — шепнул Кеннибол и схватился за карабин.

— Ну, — продолжал он, — я не допущу, чтобы сказали, что такой славный зверь мог безнаказанно вертеться на глазах Кеннибола.

Выстрел прогремел, прежде чем Гульдон Стайнер мог тому воспрепятствовать, схватив руку неблагоразумного охотника… Не жалобный вой дикой кошки ответил на звучный раскат выстрела, но страшный рев тигра, сопровождаемый еще более страшным хохотом человека.

Не слышно было отголоска ружейного выстрела, подхваченного эхом в глубине горных ущельев. Лишь только свет выстрела блеснул в ночной темноте, лишь только роковой взрыв пороха нарушил окружающую тишину, как вдруг тысячи грозных голосов заревели в горах, в ущельях, в лесу, крик «да здравствует король!» подобно раскату грома грянул над головами мятежников, спереди, сзади, с боков; убийственный огонь опустошительных залпов, сыпавшихся со всех сторон, уничтожал и освещал ряды бунтовщиков, указывая им сквозь красные клубы дыма баталион за каждой скалой, солдата за каждым деревом.

Рано утром в тот день, когда мятежники оставили Апсиль-Корские свинцовые рудники, в Сконген вошел полк стрелков, который мы видели в пути в тридцатой главе этого правдивого повествования.

Распорядившись относительно размещение солдат, полковник Ветгайн переступал уже порог своей квартиры близ городских ворот, как вдруг почувствовал, что чья-то тяжелая рука фамильярно хлопнула его по плечу.