— И так, господин Гаккет, — докончил он свой страшный рассказ, изукрашенный цветистым красноречием горцев, — вы видите, что я запоздал не по своей вине. Скажите на милость, ну возможное ли это дело, чтобы этот исландский демон находился теперь здесь, в этой Апсилькорской шахте, как наш друг и союзник, когда я сегодня утром оставил его с медведем в Вальдергогском кустарнике у трупов моих злополучных товарищей? Уверяю вас, это немыслимая вещь. Я знаю теперь этого воплощенного демона; я сам видел его!

Гаккет, внимательно выслушавший его рассказ, заметил важным тоном:

— Дружище Кеннибол, когда ты говоришь о Гане Исландце, или об аде, знай, что для них все возможно. Все, что ты рассказал сию минуту, мне было уже раньше известно…

Выражение крайнего изумление и самой простодушной доверчивости появилось в суровых чертах старого охотника Кольских гор.

— Как?..

— Да, — продолжал Гаккет, в лице которого более зоркий наблюдатель мог бы уловить выражение насмешливого торжества, — я знал все, за исключением, конечно, того, что ты сам был героем этого печального приключения. Ган Исландец, идя со мной сюда, рассказал мне все это.

— Неужели! — вскричал Кеннибол, смотря на Гаккета со страхом и почтением.

Гаккет хладнокровно продолжал:

— Очень просто; но теперь ты можешь успокоиться; я сам представлю тебя этому страшному Гану Исландцу.

Кеннибол вскрикнул от ужаса.

— Говорю тебе, не бойся ничего, — повторил Гаккет, — смотри на него, как на вашего предводителя и товарища. Только чур! Не напоминай ему о сегодняшнем приключении. Понимаешь?

Надо было покориться, но не без живейшего внутреннего отвращение решился охотник приблизиться к демону. Они подошли к толпе, в которой находились Орденер, Джонас и Норбит.

— Бог в помощь, друзья мои Джонас, Норбит, — поздоровался Кеннибол.

— Спасибо на добром слове, Кеннибол, — ответил Джонас.

В эту минуту взгляд Кеннибола встретился с вгзлядом Орденера, который не спускал с него глаз.

— А, и вы здесь, молодой человек, — вскричал охотник, с живостью подходя к нему и протягивая свою грубую морщинистую руку, — добро пожаловать. По-видимому ваша смелая попытка увенчалась успехом?

Орденер, не понимая намеков горца, хотел было попросить у него объяснение, когда Норбит вскричал:

— Так ты знаешь этого незнакомца, Кеннибол?

— Святые угодники, знаю ли я его! Я его люблю и уважаю! Он, как все мы, стоит за наше правое дело.

С этими словами он бросил на Орденера значительный взгляд, но когда тот хотел ответить ему, Гаккет подвел к ним гиганта, от которого с ужасом сторонились все бандиты.

— Храбрый охотник Кеннибол, — сказал он, — вот ваш знаменитый предводитель, Ган Клипстадурский.

Скорее с изумлением, чем со страхом Кеннибол взглянул на исполинского разбойника и шепнул на ухо Гаккету:

— Господин Гаккет, Ган Исландец, с которым я встретился сегодня близ Вальдергога, был низок ростом…

Гаккет отвечал ему тихим голосом:

— Вспомни, Кеннибол! Демон!

— И то правда, — согласился легковерный охотник, — долго ли ему оборотиться.

С невольной дрожью он отошел в сторону и украдкой осенил себя крестным знамением.

В мрачном дубовом лесу, куда едва проникали бледные утренние сумерки, низкого роста человек подошел к другому, который по-видимому поджидал его. Разговор начался вполголоса.

— Простите, ваше сиятельство, что я заставил вас ждать. Меня задержали непредвиденные случайности…

— Что такое?

— Начальник горцев Кеннибол только в полночь пришел на сходку, а тем временем мы встревожены были неожиданным свидетелем.

— Свидетелем?

— Да, какой то субъект, как сумасшедший ворвался в наше сборище в шахте. Сперва я подумал, что это шпион и велел было убить его; но у него нашлась охранная грамота какого-то висельника, пользовавшегося уважением среди рудокопов, которые и приняли незнакомца под свое покровительство. Рассудив хорошенько, я полагаю, что это должно быть какой-нибудь искатель приключений или полоумный ученый. На всякий случай относительно его я уже принял свои меры.

— Ну, а вообще как идут дела?

— Превосходно. Рудокопы Гульдбранхаля и Фа-Рёра, под начальством молодого Норбита и Джонаса, кольские горцы под предводительством Кеннибола теперь должно быть уже выступили в путь. Их товарищи из Губфалло и Зунд-Моёра присоединятся к ним в четырех милях от Синей Звезды. Конгсберцы и отряд смиазенских кузнецов, которые, как известно высокородному графу, заставили уже отступить Вальстромский гарнизон, будут поджидать их несколько миль далее. Наконец, все эти соединенные банды остановятся на ночь в двух милях от Сконгена, в ущельях Черного Столба.

— Ну, а как принят был ваш Ган Исландец?

— Без малейшего недоверия.

— О! Как бы мне хотелось отмстить этому чудовищу за смерть сына! Как жаль, что он вывернулся из наших рук!

— Ваше сиятельство, пользуйтесь сперва именем Гана Исландца, чтобы отмстить Шумахеру, а потом мы найдем средство отмстить и самому Гану… Мятежники целый день будут в пути, на ночь же остановятся в ущельях Черного Столба, в двух милях от Сконгена.

— Что вы? Разве можно подпустить так близко к Сконгену такую банду разбойников?.. Мусдемон!..

— Вы меня подозреваете, граф! Пошлите, не теряя времени, гонца к полковнику Ветгайну, полк которого должен находиться теперь в Сконгене; предупредите его, что все скопище мятежников расположится сегодня ночью в ущельях Черного Столба, как нарочно созданных для засады…

— Понимаю, но зачем, милейший Мусдемон, навербовали вы такую гибель бунтовщиков?

— Граф, вы забываете, что чем значительнее будет мятеж, тем тяжелее преступление Шумахера и тем важнее ваша заслуга. Кроме того, необходимо разом положить конец бунту.

— Прекрасно! Но не слишком ли близко место стоянки к Сконгену?

— Из всех горных ущельев это единственное, в котором невозможно защищаться. Оттуда выйдут только те, кому назначено явиться перед судилищем.

— Превосходно!.. Однако, Мусдемон, мне хотелось бы поскорее развязаться с этим делом. Если с этой стороны все идет как нельзя лучше, зато с другой — мало утешительного. Вы знаете, что мы предприняли в Копенгагене тайные розыски насчет тех бумаг, которые могли попасть в руки какого-то Диспольсена?..

— Знаю, граф.

— Ну, так я недавно узнал, что этот интриган имел тайные сношение с проклятым астрологом Кумбизульсумом…

— Который на днях умер?

— Да; и при смерти этот старый колдун вручил агенту Шумахера бумаги…

— Чорт возьми! У него были мои письма, изложение нашего предприятия!..

— Вашего предприятие, Мусдемон?

— Виноват, ваше сиятельство; но к чему было доверяться этому шарлатану Кумбизульсуму!?.. Старому плуту!..

— Послушайте, Мусдемон, я не так недоверчив, как вы… Не без серьезных оснований верил я всегда в волшебную науку старого астролога.

— Вы, ваше сиятельство, могли верить в его науку, но зачем же было полагаться на его честность? Во всяком случае нам нечего бояться, граф. Диспольсен умер, бумаги пропали; а через несколько дней не будет и тех, кому они могли сослужить службу.

— Конечно; как бы то ни было, кто посмеет обвинить меня?

— Или меня, пользующегося покровительством вашего сиятельства?

— О да, вы всегда можете рассчитывать на меня; но прошу вас, не затягивайте этого дела. Я тотчас же пошлю гонца к полковнику. Пойдемте, слуги поджидают меня за этими кустами, мы отправимся прямо в Дронтгейм, откуда должно быть уже выехал мекленбуржец. Служите мне верой и правдой и я защищу вас от всех Кумбизульсумов и Диспольсенов на свете!

— Верьте, ваше сиятельство… Дьявол!

Оба исчезли в лесу; голоса их затихли мало-помалу и вскоре послышался топот двух лошадей.

В то время как в одном из лесов, окружающих Смиазенское озеро происходил вышеописанный разговор, мятежники, разделившись на три отряда, вышли из Апсилькорской свинцовой рудокопни через главный вход, расположенный на дне глубокого оврага.